Эти слова летописи содержат исключительно интересное сообщение об организации общегосударственной обороны. Владимир сумел сделать борьбу с печенегами делом всей Руси, почти всех входивших в ее состав народов, ведь гарнизоны для южных крепостей набирались в далеком Новгороде, в Эстонии (Чудь), в Смоленске и в бассейне Москвы-реки, в землях, куда ни один печенег не доскакивал. Заслуга Владимира в том и состояла, что он весь лесной север заставил служить интересам обороны южной границы, шедшей по землям полян, уличей и северян.

Из пяти рек, на которых строились новые крепости, четыре впадали в Днепр слева. На Левобережье крепости были нужны потому, что здесь меньше было естественных лесных заслонов и степь доходила почти до самого Чернигова.

Теперь же, после создания оборонительных линий, печенегам приходилось преодолевать четыре барьера. Первым был рубеж на Суле, которая 200 лет служила границей между русскими и кочевниками. В "Слове о полку Игореве" воспевается Сула, текущая "серебряными струями", а половецкая земля иносказательно изображается так: "комони ржут за Сулою".

В устье Сулы археологи раскопали крепость-гавань, куда могли заходить во время опасности днепровские суда: укрепленная гавань носила характерное название – Воинь. Далее по Суле крепости стояли на расстоянии 15– 20 километров друг от друга.

Если печенеги преодолевали этот рубеж, они встречались с новым заслоном по Трубежу, где был один из крупнейших городов Киевской Руси – Переяславль. Если и это препятствие печенегам удавалось взять или обойти, то перед ними открывались пути на Чернигов и Киев. Но перед Черниговом лежали оборонительные линии по Остру и Десне, затруднявшие подход к этому древнему богатому городу.

Для того чтобы попасть с левого берега Днепра к Киеву, печенегам нужно было перейти реку вброд под Витичевом и затем форсировать долину Стугны. Но именно по берегам Стугны Владимир и поставил свои крепости.

Археологические раскопки в Витичеве открыли на высокой горе над бродом мощную крепость конца X века с дубовыми стенами и сигнальной башней на вершине горы. При первой же опасности на башне зажигали огромный костер, и так как оттуда простым глазом был виден Киев, то в столице тотчас по пламени костра узнавали о появлении печенегов на Витичев-ском броде.

Стугнинская линия окаймляла "бор велик", окружавший Киев с юга. Это была уже последняя оборонительная линия, состоявшая из городов Треполя, Тума-ша и Василева и соединявших их валов. В глубине ее, между Стугной и Киевом, Владимир построил в 991 году огромный город-лагерь, ставший резервом всех киевских сил, Белгород.

Лицевое изображение великого князя Киевского Владимира Святославича. Титулярник. 1672 г.

Сланцевая подвесная «иконка» с резным изображением крылатого антропоморфного существа (относящегося к типу языческих хозяйственных оберегов, то есть так называемых «куриных богов») IX в.

Постройка нескольких оборонительных рубежей с продуманной системой крепостей, валов, сигнальных вышек сделала невозможным внезапное вторжение печенегов и помогла Руси перейти в наступление. Тысячи русских сел и городов были избавлены от ужасов печенежских набегов.

Об этой пограничной линии писал русский летописец, современник Владимира, писал западный епископ Бруно, ехавший из Киева в Печенегию, об этих же порубежных крепостях-заставах пел свои песни народ:

Князь Владимир испытывал большую нужду в крупных военных силах и охотно брал в свою дружину выходцев из народа, прославившихся богатырскими делами. Он приглашал и изгоев, людей, вышедших поневоле из родовых общин и не всегда умевших завести самостоятельное хозяйство; этим князь содействовал дальнейшему распаду родовых отношений в деревне. Изгойство перестало быть страшной карой – изгой мог найти место в княжеской дружине.

Победы над печенегами праздновались всенародно и пышно. Князь с боярами и дружиной пировал на "сенях" (на высокой галерее дворца), а на дворе ставились столы для народа. На эти пиры съезжались "посадники и старейшины по всем градом и люди многы", "бесчисленное множество народа".

Знаменитые пиры Владимира, являвшиеся своеобразным методом вовлечения в дружину, воспеты и в былинах в полном согласии с летописными записями:

Народ создал целые циклы былин о князе Владимире Красном Солнышке, о Добрыне, об Илье Муромце, о борьбе с Соловьем-Разбойником, олицетворением племенных князьков, о походах в далекие земли, о борьбе с жестокими языческими обычаями и о крепких заставах богатырских, охранявших Киевскую Русь от "силушки поганой".

Как устный учебник родной истории, пронес народ торжественные и величественные напевы былин через тысячу лет своей многотрудной жизни, дополняя былины новыми героями, новыми событиями и обращаясь к ним в тяжелые годы бедствий.

Героическая эпоха Владимира (980-1015 годы) была воспета и феодальным летописцем, и народом потому, что в главных своих событиях она сливала воедино феодальное начало с народным, политика князя объективно совпадала с общенародными интересами.

Клерикальные историки резко противопоставляют христианство язычеству и обычно делят историю каждого народа на два периода, считая рубежом принятие христианства; дохристианские времена они называют веками мрака, когда народы пребывали в невежестве, христианство же будто бы пролило свет на их жизнь.

Для некоторых народов, сравнительно поздно вступивших на путь исторического развития, принятие христианства означало в то время приобщение к многовековой и высокой культуре Византии или Рима, и тем самым тезис церковников о тьме и свете как бы получал подтверждение. Но мы, разумеется, должны четко отделять культуру (кстати говоря, сложившуюся еще в "языческий" период) от религиозной идеологии.

Византия не тем превосходила древних славян, что была христианской страной, а тем, что являлась наследницей античной Греции, сохраняя значительную часть ее культурного богатства.

Христианство нельзя противопоставлять язычеству, так как это только две формы, два различных по внешности проявления одной и той же первобытной идеологии.

И язычество, и христианство в равной мере основаны на вере в сверхъестественные силы, "управляющие" миром. Сила и живучесть христианства состоит в использовании древнего языческого представления о загробном мире, "о второй жизни" после смерти. В сочетании с очень древним дуалистическим воззрением на мир как на арену борьбы духов добра с духами зла мысль о загробном мире породила учение о таком же дуализме в "потусторонней жизни", о существовании "рая" для добрых и "ада" для злых.

Христианство в своей практике широко использовало первобытную магию, и христианский молебен о дожде, когда священник кропит поля "святой" водой, ничем не отличается от действий первобытного жреца, пытавшегося таким же магическим путем упросить небеса окропить поля настоящим дождем.