V

Двадцать седьмого июня 1740 года вся столица была на ногах с утра. И вельможи придворные; и гвардия, и простолюдины — все волновались, у всех на устах было имя «Артемий Петрович».

В этот день на большой площади густые толпы народа сбежались со всего Петербурга поглазеть, молча и с тайным трепетом, как палач на высоком помосте отсек несчастному Волынскому сначала руку, а потом и голову.

После казни тело было отвезено на кладбище церкви Самсония, на Выборгской стороне, и похоронено без отпевания.

Народ, молча, угрюмо разошелся с площади по домам. Всякий понимал, что злодей Бирон теперь будет могущественнее, чем когда либо. Кто посмеет теперь идти и тягаться с Курляндским герцогом, когда даже любимец царицы сложил за это голову на плахе.

Вместе с другими приходил грустно поглядеть на гибель русского вельможи и Сонцев. Он тоже стоял в толпе, а около него и Волчок. И оба вернулись домой сумрачные. Волчок никогда не прыгал и не шалил, если хозяин его был печален и задумчив.

Когда они были уже только за несколько шагов от дома, на Волчка вдруг наскочила какая-то огромная собака, повалила его и начала грызть. Бедный Волчок завыл страшно. Сонцев тотчас бросился спасать своего любимца и ударил палкой чужую собаку!

В ту же минуту за ним раздался голос и вельможа, пунцовый от гнева, крикнул наступая:

— Как ти смейт мой сопак пить! Я тепя, как Волински, колов отрешу! Колóв чик-чик!

Сонцев поневоле промолчал, скрепя сердце, и только вернувшись домой, рассказал жене и детям приключение.

— Вот до чего дожили мы, — прибавил он. — Немецкие собаки грызут русских, а если кто заступится, то немец грозится за своего пса русскому человеку голову отрезать. Что, братец, Волчок, задали нам сегодня трепку?

Волчок сердито рыкнул и ушел лечь под стол.