- Вы знаете его?

- Его зовут Малкольм Артур Аугустус Фитцрой, тринадцатый граф Годвик.

Мона прикрыла рот рукой, чтобы не ахнуть. Неужели. Наконец-то. Она узнала его имя. Малкольм Артур Аугустус Фитцрой. Граф Годвик.

- Вы уверены?

- Я знаю это наверняка, - ответил мужчина.

- Откуда?

Он повернулся и посмотрел прямо на нее. От него веяло доминированием. Доминированием и властью. Мужчина привык действовать по-своему.

- Потому что меня зовут Спенсер Артур Малкольм Фитцрой, и я пятнадцатый граф Годвик. Этот "неизвестный" на вашей стене - мой дедушка.

- Малкольм - ваш дедушка?

- Да, был. Хотя он умер задолго до моего рождения. - Красивый мужчина нахмурился. - Вы сказали, что вас зовут Мона?

- Да, - ответила она. - Вы внук Малкольма. - Она понимала, что повторяется, но была слишком потрясена, чтобы молчать.

- Как вы наткнулись на эту картину? - спросил граф.

- Как вы узнали, что она у меня? - спросила она.

- Я спросил первый.

- Я не стану отвечать, пока вы не ответите, - сказала она.

- В «Сандей Таймс» была статья о пропавшей картине Пикассо, найденной в Америке. Картина с изображением женщины в красном и синем. Так же там была фотография интерьера «Красной» со знакомой картиной на заднем плане... картиной, которая когда-то висела в Вингторн-Холле, родовом доме моей семьи.

- Я нашла ее свернутой в столбике моей кровати, - ответила она.

- Латунная кровать. Старинная латунная кровать.

- Да, верно. Но как… - Нигде в прессе она не говорила, что кровать была латунной. Она лишь сказала: "старая кровать моей матери".

- Мой дед был последним из великих английских повес. О его сексуальном аппетите ходили легенды, а о его доблести и подавно. Он отказался жениться, остепениться, исполнить свой долг перед именем и семьей. Вместо этого он почти каждую ночь проводил в борделях со «своими любимыми шлюхами», как он их называл. Проститутки и искусство – все, на что он тратил свои деньги.

- Я могу придумать и худшие способы растратить свое состояние.

- Вряд ли впустую. Картины, которые он приобрел, спасли семейное состояние. Экономика после войны была в полном упадке. Но искусство - великое искусство - всегда ценилось. Только у Королевы сейчас денег больше, чем у нас.

- Тогда Малкольм был очень мудрым человеком. И я должна восхищаться любителем искусства.

- О, он действительно был любителем искусства. Он и его девушки ставили пьесы для других посетителей борделя. Они воссоздавали сцены с картин, и чем эротичнее, тем лучше. О его подвигах ходили легенды. Не так уж много графов участвовало в публичных оргиях.

- Как жаль, - ответила Мона. - Им стоило бы.

- Да, действительно жаль. Семья постоянно пыталась приструнить его. Как только они думали, что он остепенился, когда ему исполнилось сорок, он без памяти влюбился в восемнадцатилетнюю проститутку по имени Мона Блесси. Он осыпал ее подарками.

- Искусством, - добавила Мона.

- Верно, искусством. - Граф кивнул. - Эскизы - Дега среди них. Картины, включая найденного вами Пикассо. И даже его официальный портрет, который он сорвал со стены в Вингторне. В возрасте сорока одного года он наконец уступил мольбам матери и женился на девушке без титула и денег, которая смирилась бы с его распутством и не подняла бы слишком много шума. В тот самый день, когда он узнал, что она беременна, он бросил ее ради Моны. Жена графа - графиня. Мой довольно сквернословящий дедушка назвал Мону своей...

- Его шлюха, - ответила Мона.

- Именно. Откуда вы знаете?

- Вполне обоснованное предположение. Продолжайте.

- Когда отец Моны Блесси узнал, где они прячутся, он отправился в Шотландию и нашел моего дедушку в постели своей дочери. Он приказал моему деду вернуться к жене и не рожденному ребенку в Англию и отпустить его дочь. Мой дед отказался. И мужчина застрелил его.

- В грудь, - вмешалась Мона, вспоминая сон о Кровоточащем.

- Да, в грудь, - сказал граф. - Вы знаете...

- Продолжайте. Расскажите мне все.

- Он быстро истек кровью, но прожил достаточно, чтобы выдавить последние слова ее отцу. Он сказал, "Если для этого мне придется продать душу дьяволу, я найду способ вернуться в постель Моны. Шлюха будет править как графиня Годвик. Вот увидишь...

Граф замолчал.

- Он умер, смеясь в объятиях Моны Блесси.

Мона повернулась к графу спиной. Она закрыла лицо руками и глубоко вздохнула.

- Преследуемая репортерами и очерненная в газетах, на следующей же неделе Мона Блесси уехала в Америку. Среди ее вещей была кровать, на которой умер мой дедушка. Я думал, что это было ужасно сентиментально для проститутки. Я должен был догадаться, что она использовала кровать, чтобы тайно вывезти произведения искусства из страны. Каким-то образом эта кровать оказалась в вашем распоряжении.

- Мама купила ее почти тридцать лет назад на распродаже имущества. Она сказала мне, что именно оттуда пришло мое имя - Мона - так звали женщину, которой принадлежала кровать. Мама говорила, что в молодости она была куртизанкой, но я ей не верила. Мама могла время от времени выдумывать. Но в данном случае она была права, не так ли?

- Правда, - ответил Граф. - И теперь вы знаете историю картины. Она принадлежит моей семье. Мне придется попросить вас вернуть ее.

- Нет, - сказала она, глядя ему в лицо.

- Нет? Нет - не вариант. Это картина моей семьи.

- Эта картина моя. Малкольм был полноправным владельцем и отдал ее Моне Блесси. Мона поместила ее в столбик кровати для сохранности. Моя мама купила кровать. Я была зачата на кровати, на которой умер ваш дед. Кровать по закону принадлежит мне. Картина лежала в кровати, и поэтому она моя и всегда будет моей. Ни один суд в Америке или Соединенном Королевстве не согласился бы с этим. И вы это знаете, - ответила она. - Иначе вы бы не спросили меня, за сколько я готова ее продать.

- Я надеялся избежать судебного разбирательства.

- Если хотите, я позволю профессионалу создать копию. Но картина - моя.

- Он мой дедушка, не ваш. Для вас он никто.

- Он не никто для меня, даже при всем желании. Вы с ним никогда не встречались.

- Как и вы.

- Я знаю его, - сказала она. Она подошла к портрету Малькольма и остановилась перед ним, глядя в его блестящие темные глаза. Он сказал ей об обещании, данном на смертном одре, и что она была его способом выполнить его. Откуда она могла знать, что обещание было его собственным? Ее мать назвала ее в честь Моны Блесси, шлюхи, которую он любил. Она была зачата на этой постели, спала на ней всю свою жизнь. Она потеряла девственность на этой постели, и годы спустя забрала девственность Райана. Все это время дух или душа Малкольма, или что бы то ни было, пережившие его смерть, были привязаны к этой кровати или, возможно, привязаны к картине в постели. Когда пришло время, когда она была в самом отчаянном положении, наиболее уязвима, наиболее готова продать себя, чтобы спасти «Красную», Малкольм пришел к ней во плоти, несмотря на то что он был мертв уже несколько десятилетий. Он пришел к ней во плоти, потому что продал свою душу дьяволу, чтобы сделать это. И дьявол ухмылялся, а не улыбался, потому что дьявол не улыбается.

- Малкольм... - выдохнула она.

Граф подошел и встал у нее за спиной. Она чувствовала себя неловко, ощущая его тело так близко от себя, его неуловимый жар, его возвышающуюся фигуру, его силу, едва сдерживаемую костюмом и хорошим происхождением.

- Вы знаете его, - сказал он. - Вы серьезно, не так ли?

- Да.

- Сны?

Она повернулся к нему: - Что-то вроде этого.

Он улыбнулся и кивнул: - У меня тоже. Иногда мне кажется, что я схожу с ума, настолько они яркие и мощные.

- Малкольм приходит в ваши сны?

- Раз в год. Максимум два раза. Мы разговариваем. Он… наставляет меня, полагаю, так можно это назвать. Он говорит, что я похож на него. Я не должен воспринимать это как комплимент, но это так. Два года назад я чуть не женился, и мне приснилось, что старый граф запретил мне это делать. Мы расстались, и позже я узнал, что она только притворялась, что любит меня. Ей нужен был титул, а не я. Он спас меня от неудачного брака - все из-за сна.

Мона вспомнила, как Малкольм рассказывал ей, что любил только своего младшего потомка, того, кто пошел в него. Это должен был быть граф. Спенсер Артур Малкольм Фицрой, самый младший ребенок в его роду.

- В другой раз... - Голос графа затих. - Я почти ничего не помню из того сна. Но там была девушка с волосами рыжими, как огонь и яблоки. Как у вас.

Так вот почему он казался таким знакомым. Граф Годвик - этот высокомерный мужчина - был ее любовником во сне, мужчина с синими глазами. Он выглядел иначе без бороды, но это был он. Прямо перед ней, во плоти, и глаза такие темно-синие и холодные, что она вздрогнула, как будто погрузилась в самый глубокий и холодный океан.

- Это всего лишь сны, - продолжил он, и это прозвучало так, как будто он говорил это самому себе, что ему нужно верить, что это всего лишь сны, хотя понимал, что это не так.

- Не только, - ответила Мона. - Не только сны.

- Не говорите так, - рявкнул он.

- Если настаиваете. - Она могла бы рассказать ему больше. Она могла пересказать их совместный «завтрак на траве»; она могла рассказать ему о других своих вечерах с Малкольмом и о слишком реальных пятнах на простынях на следующее утро. Но нет. Такой серьезный и суровый человек, как граф, вероятно, сошел бы с ума, узнав, что жизнь и смерть не так абсолютны, как кажется.

- Мне нужна картина, - сказал он. – Я просто обязан ее получить. На стене есть пустое место, которое с 1938 года ждет возвращения деда. Я не уйду отсюда без него.

- Вам придется это сделать. Картина принадлежит мне. Он хотел, чтобы она была у меня.

- Говорите эти сны, больше, чем сны? Скажите мне тогда, почему в моем последнем сне он заставил меня пообещать, чтобы я сделал все, чтобы вернуть ее домой? Все.

- Боюсь, Малкольм решил сыграть с нами последнюю маленькую шутку. - Она сочувствовала графу, но Малькольм велел ей сохранить картину, несмотря ни на что.