Теперь все ощущения — влага и пот, тяжёлые вздохи и кряхтения, стоны и крики. Теснота, влажность и мягкость Грейс на мне.

Пока она не закричит громко, её голос прорвётся сквозь все остальные ощущения, когда она кончит. Как только она начинает испытывать оргазм, её киска сжимает мой член, мгновенно вызывая оргазм. Я сжимаю её бедра, притягивая её так сильно, как это вообще возможно, трахая её всё сильнее и сильнее, когда я отпускаю её. Её мышцы сжимают меня, доят и требуют от меня всего.

Я не закрываю глаза. Я вхожу в неё с открытыми глазами, наблюдая, как лицо Эйдена искажается, и он кричит, хватая её волосы у корней, когда кончает ей в рот. И я зачарованно смотрю, как Грейс глотает всё, что у него есть, даже когда её киска продолжает сжимать мой член.

На несколько минут всё в комнате замирает. Единственный звук — это наше дыхание, больше похожее на пыхтение, когда мы втроём пытаемся отдышаться.

Чёрт возьми. Чувство освобождения безумно, как будто с моих плеч свалился груз, сдерживаемое разочарование, которое пришло от того, что я был рядом с этой девушкой и не мог глубоко погрузиться в неё.

До сих пор.

Я глубоко вздохнул. Проблема в том, что ещё до того, как мой член перестанет пульсировать, я знаю, что эта девушка станет моей зависимостью. Только я хочу большего. А хотеть кого-то вроде неё — опасное искушение, потому что она совершенно недосягаема.

24

Грейс

Сейчас полночь. Так показывают часы на моём телефоне, и я знаю это, потому что проверила их примерно триста раз. Сейчас полночь, и я, Грейс Салливан, глава благотворительного фонда и дочь главного представителя добрых старомодных американских семейных ценностей, лежу в постели между двух мужчин. Двух по-настоящему горячих мужчин. Двух очень, очень горячих мужчин, которые только что оттрахали меня, снова отнесли в душ и вымыли, а потом положили обратно в эту кровать.

Двух футболистов, которые овладели мной, как будто это была самая нормальная ситуация во всём мире.

А потом быстро уснули.

Теперь я зажата между Ноем и Эйденом, лежащими на спинах по обе стороны от меня и громко храпящими. Это не обычный храп. Они похожи на два товарных поезда. Или бензопилы. Соревнующиеся храпуны. Интересно, как, чёрт возьми, я спала в этом доме, не слыша их раньше сквозь стены?

Я должна быть измотана после четырёх оргазмов. Четырёх! Самое большее количество оргазмов, которые парень когда-либо дарил мне за одну ночь — ровно один, и он не шёл ни в какое сравнение с этим. Я даже не уверена был ли у меня настоящий оргазм до Ноя и Эйдена. То, что произошло сегодня с ними, было сногсшибательным, пальце-подгибающим, осе-смещающим сексом.

Непристойным, раскованным, чёрт-возьми-что-я-делаю сексом.

С двумя мужчинами.

С двумя футболистами с безнравственной репутацией.

С двумя мужчинами, которые были очень хороши в том, что они делали сегодня вечером — с их ртами и членами. Разделяя меня между собой.

Они, наверное, уже делали это раньше.

Эта мысль приходит мне в голову, и у меня перехватывает дыхание, а сердце пропускает несколько ударов.

Нет, это неправда. Ты видела, как они сражались за тебя, как они боролись за тебя. Эти мужчины не стали бы делить женщин.

За исключением того, что они спортсмены. У футболистов много фанаток, не так ли? Женщины кидаются на них, как на рок-звёзд.

Вроде того, как ты только что бросилась к их ногам? В моей голове вспыхивает образ: я стою на коленях перед ними на кухне, сосу их члены один за другим, а затем умоляю их кончить мне в рот.

Какого чёрта я умоляла двух мужчин трахнуть меня?

Сексуально уверенная, опьяненная-от-собственной-похоти Грейс внезапно исчезла, вместо неё появилась напуганная-до-смерти Грейс. Эта Грейс полностью поглощена мыслями о последствиях того, что только что произошло между нами тремя.

Нас ведь так легко могут вычислить. Требуется только один человек, вошедший в неподходящее время, или один человек, заметивший жест или взгляд, и…

Это будет на первых полосах газет по всему миру.

Почему я позволила своему либидо взять надо мной верх? Принятие импульсивных решений — это не то, чем я занимаюсь, это и есть предел импульсивного принятия решений.

Паника подступает к горлу, и я выбираюсь из постели. Я должна выбраться отсюда. Что, если существует угроза, причина, по которой моя охрана должна найти меня посреди ночи? Это моё оправдание для побега, хотя вероятность того, что это произойдёт, бесконечно мала.

Я двигаюсь осторожно, беззвучно, стараясь не разбудить спящих гигантов. Впрочем, мне не стоит волноваться, потому что ни один из них не шевелится. Я открываю ящик комода Ноя, радуясь, что первый, выдвинутый мной, полон футболок. Я натягиваю майку через голову и выскальзываю из спальни, на цыпочках пробираюсь через дом и возвращаюсь на кухню за одеждой.

За всей нашей одеждой. Чтобы избавиться от улик.

Я видела достаточно эпизодов «Закон и Порядок», чтобы знать, что избавиться от улик на самом деле невозможно. Такие вещи всегда обнаруживаются. Кто-то всегда узнаёт.

Я забираю одежду обратно в комнату Ноя и складываю её в небольшую стопку у изножья кровати. На секунду подумываю о том, чтобы снова лечь с ними в постель. Я рассматриваю вариант, чтобы не быть трусихой и заснуть между ними, проснуться вместе и повторить утром то, что произошло вчера вечером.

Но я не настолько храбрая. Вместо этого я на цыпочках возвращаюсь в комнату для гостей, падаю на кровать и натягиваю на себя простыни. Я сижу там несколько минут с телефоном в руке, прежде чем набраться храбрости и написать Ви.

Она единственный человек в мире, которому я могу доверять и рассказать о том, что произошло. Она отвечает меньше чем через минуту.

Знаешь, ты была в режиме радиомолчания. Мне было интересно, когда же ты дашь о себе знать. Позвони мне.

Когда я перезваниваю, она отвечает после первого гудка, её голос полон ожидания.

— Ну?

— Что, ну?

— Это ты та, кто с отчаянием пишет мне посреди ночи. Выкладывай, или я начну пытаться угадать, что ты сделала.

Я застонала.

— Ты и не догадаешься, потому что это в десять раз хуже, чем ты можешь себе представить.

— Хуже? — Ви хихикает. — О, дорогая, скажи мне, что это не разочаровало.

— Ты понимаешь, о чём я говорю? — спрашиваю я, и мой голос поднимается на октаву. Я перехожу на шепот. — Ты знаешь, почему я звоню?

Я практически слышу, как глаза Ви закатываются.

— Давай посмотрим. У меня только степень бакалавра в области дизайна одежды и нет лицензии частного детектива, но я попробую. Ты отправилась в поход с двумя самыми горячими футболистами в мире, в самую глушь, на роскошное ранчо.

— Откуда ты знаешь, что это роскошное ранчо? — перебиваю я её.

— Дай мне закончить, — упрекает Ви. — И, пожалуйста, конечно оно роскошное. Ной Эшби — мультимиллионер. Он не живёт в крошечной бревенчатой хижине без водопровода. В любом случае, два горячих футболиста, роскошное ранчо и одна напряженная и скованная президентская дочь? Мне не нужно семи пядей во лбу, чтобы понять, что тебя утрамбовывали по полной.

— Я не напряженная и не скованная, — протестую я, хотя и морщусь от грубых слов подруги. — И утрамбована? Это действительно отвратительно.

— Совершенно верно. Скованная, — повторяет Ви. — А секс по своей сути отвратителен — телесные жидкости, окорока бьются друг о друга, спермо-снайперы разбрызгивают сперму…

— О, Боже мой! Сперма? (прим. перев. — spooge (табуированная лексика) — сперма) Кто вообще употребляет это слово? Да что с тобой такое?

— Я просто демонстрировала тебе, что использование фразы «утрамбовали по полной» — ни в коем образе, виде или форме не является таким отвратительным, как может показаться.

— Не могла бы ты избавить меня от выразительных описаний?

— Если ты скажешь мне, какого чёрта женщина, которую отжарили на вертеле два славных парня, звонит мне в полночь, когда она должна быть одной из составляющей сэндвича с футболистами.

— Отжарили на вертеле?!

— Ну, знаешь, член с обеих сторон, — уточняет Ви. — Я считаю, что так всё и было. Если только ты с самого начала не решилась на двойное проникновение, то в этом случае я с большим энтузиазмом поздравляю тебя и выражаю тебе свое глубочайшее уважение.

— Я говорю серьёзно, Ви.

— И я тоже, если бы ты приняла их в задницу и в киску, я бы очень искренне поздравила тебя, но только с малейшим намёком на ревность.

Я на мгновение замолкаю, демонстративно игнорируя её грубые слова.

— Я сбежала из комнаты.

— О Господи, Грейс. Ты сбежала с места преступления, когда они приставали к тебе?

— Нет, не тогда, когда они приставали ко мне, — раздражённо уточняю я. — Эта было… ну, хорошо.

— Хорошо, — перебивает Ви. — У тебя только что был секс втроём, и всё, что ты можешь сказать, это то, что это было хорошо? Это звучит не очень хорошо.

Боль между ног напоминает мне о том, как это было замечательно.

— Это было… безумие, Ви.

Я не делаю сумасшедших вещей. Я не веду себя дико, безумно или импульсивно. Я делаю это… размеренно. Под контролем.

— Угу. И именно поэтому ты сейчас прячешься под одеялом в своей комнате, разговаривая со мной шёпотом по телефону, вместо того чтобы высасывать сперму из члена футболиста.

— Перестань говорить сперма.

— Почему. Ты от этого заводишься?

— Ты что, под кайфом?

— Трезва как стёклышко, — говорит Ви. — И для протокола, я просто пытаюсь заставить тебя посмеяться над этим дерьмом. Ты не можешь воспринимать всё так чертовски серьёзно, иначе умрёшь от сердечного приступа.

— Я переспала с двумя парнями. Ну, с одним. Другому отсосала. Ви, это не то, что я делаю.

— Я всё понимаю. Вот почему я тебя поздравляю. Если бы ты делала это всё время, это не было бы чем-то особенным. Грейс Салливан, самая упёртая девушка из всех, кого я знаю, занималась случайным сексом с двумя мужчинами одновременно.