Было так шумно и страшно, что Эмми хотелось только одного – чтобы Броди обнял ее и сказал, что все будет хорошо. Но он явно не собирался этого делать. Сейчас он отругает ее за то, что она повела себя как глупая, безответственная девчонка, и будет совершенно прав. Эмми зажмурилась и крепко зажала руками уши.

Но Броди заставил ее опустить руки.

– Эмми? – Его голос срывался, и, повернувшись, Эмми внезапно поняла, что он вовсе не злится, что его совершенно не волнует ни разбитая машина, ни толпа зевак, ни то, что она повела себя как кретинка и навлекла новую лавину бед на свою голову.

Его беспокоила только она.

В этот миг Эмми готова была обнять Броди за шею и крепко поцеловать. Но сдержалась и только покачала головой.

– Нет, не поранилась, – тихо ответила она, дрожа как осиновый лист. От Броди это не укрылось.

– Вы уверены?

– Уверена, – уже с раздражением фыркнула она. Как бы ей ни хотелось прижаться к нему, поцелуй сейчас был явно некстати. Но Броди, вероятно, отнес ее тон к пережитому шоку, потому что не только не ответил ей тем же, но, наоборот, бережно взял за руки, помогая выйти из автомобиля, словно она была сделана из какого-то очень хрупкого материала. А Эмми вдруг обнаружила, что ноги не держат ее, и наконец прижалась к Броди. Он обнял ее свободной рукой.

– Эмми? – более настойчиво повторил он. О Господи! Он был так нежен и взволнован и все это было так несправедливо и нечестно, что из глаз Эмми невольно покатились слезы. Она поспешно уткнулась мокрым лицом в грудь Броди, чтобы он ничего не заметил.

– Простите меня, – прошептала она в мягкую влажную махровую ткань. – Простите меня.

В ответ он сказал что-то очень ласковое и успокаивающее, и Эмми показалось, что он поцеловал ее в макушку. Что было еще хуже. Особенно когда к ним подбежал водитель другой машины, намереваясь высказать свои претензии непосредственно ей, а Броди принял огонь на себя.

Он что-то начал негромко объяснять французу. Эмми прислушалась и, хотя поняла далеко не все, догадалась, что Броди говорит, будто виноват во всем сам, а Эмми не смотрела на дорогу, потому что была расстроена их ссорой.

Любопытные, собравшиеся вокруг, начали оживленно переговариваться, и до Эмми долетели фразочки вроде «affaire de coeur»,[7] произносимые с искренним пониманием. И вдруг наступила какая-то выжидательная тишина.

– Эмми? – (Она подняла глаза.) – Боюсь, что все вокруг ждут только, когда мы поцелуемся и уйдем в отель, – прошептал Броди.

– О?

Он отвел спутанные кудри с ее лица, нежно стер остатки слез с глаз и шепнул:

– Это же Франция. – Как будто это все объясняло.

– Понимаю. А если я вас поцелую, это поможет?..

Вместо ответа он коснулся рукой ее щеки.

– Je suis desole, cherie…[8] – мягко промурлыкал он – так, чтобы слышно было собравшимся.

Они одобрительно зашумели, но Эмми не торопилась.

– Не надо desole, Броди, – сказала она. – Это я должна извиняться. Я ведь обещала себя хорошо вести…

– Обещали… но, я полагаю, в это время скрестили пальцы. – Он, прищурясь, смотрел на нее сверху вниз.

– Я просто негодница, которая старается не упустить ни одной представляющейся ей возможности, – как можно искреннее сказала Эмми. – Вам надо было запереть дверь ванной.

– Я хотел, но замок не работал.

– Да, я в этом уже и сама убедилась.

– Конечно. Но теперь внимание: приходит час расплаты, и лучше вам вести себя поубедительнее, дорогая, потому что прав на вождение этой машины у вас нет, а если этот парень проявит настырность, избежать пренеприятной поездки в полицейский участок не помогут никакие деньги вашего отца.

– Даже если со мной рядом будет мой собственный, личный адвокат?

«Личный адвокат» не особенно обрадовался этим словам.

– Ваш личный адвокат может только дать вам совет – а уж вам решать, принимать его или нет.

– А совет состоит в том, чтобы разыграть страстное примирение?

– Я прошу вас, Эмми. – (Я прошу вас, Эмми. Как восхитительно это прозвучало). – Ну же, – добавил он. – Они теряют терпение.

Но Эмми не нужно было подгонять. Привстав на цыпочки и обняв Броди за шею обеими руками, она заглянула ему прямо в глаза, в их темную глубину, зажмурилась и коснулась губами его губ. Толпа вокруг разом громко и шумно вздохнула. Но Эмми не слышала ничего. Все ее чувства сосредоточились только на Броди.

Но его губы были холодны и даже не шевельнулись в ответ. Он только что чистил зубы, и Эмми чувствовала свежий привкус мяты на своих губах, но она желала большего, чем про-, сто показательный поцелуй. Того же, по-видимому, ожидали и зрители. Он сам сказал: ведите себя поубедительнее. Примите совет вашего адвоката… прошу вас… В этот миг подчиняться ему было для Эмми наслаждением.

Она мягко приоткрыла губы, словно подбадривая его, и языком, легко и дразняще, коснулась его нижней губы. На мгновение Броди замер, потрясенный. Потом, взяв себя в руки, решительно накрыл ее губы своими, принимая ее приглашение, и страстное желание, которое Эмми безуспешно пыталась подавить с того самого момента, как их глаза впервые встретились, захлестнуло ее. Она страстно прижалась к нему.

Это было безумие, но какое сладостное безумие! И идея принадлежала Броди, так что хотя бы на миг она могла отбросить все тревоги и просто наслаждаться, не думая ни о чем, не притворяясь и получая ни с чем не сравнимое удовольствие.

Через несколько секунд она очнулась, потому что толпа вокруг принялась бешено аплодировать. Поцелуй закончился, и Эмми услышала, как Броди шумно вздохнул, пытаясь справиться с собой.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Вдруг, подумав о том, что он может в них прочесть, она испугалась. Разозлится ли он? Или просто почувствует к ней отвращение – ведь она только что во всеуслышание заявляла о своей любви к одному мужчине, а теперь целует другого, да так, словно он собирается уезжать на край света. Но Броди молча смотрел на нее сверху вниз, и лицо его, снова ставшее бесстрастной маской, ничего не выражало.

Затем он отвернулся, чтобы что-то сказать месье Жерару, а потом подхватил ее на руки и понес в отель, лишь на мгновение задержавшись у входа, чтобы обернуться и кивнуть на прощание всем, кто громко поздравлял их с благополучным примирением.

Оказавшись в холле. Броди немедленно поставил Эмми на пол с таким видом, словно толком не знал, что с ней делать дальше.

Эмми, всерьез испугавшись, что вся его нежнейшая забота вот-вот улетучится, поспешно спросила:

– А как же машина?

Машина осталась стоять посреди дороги, скорее всего с внушительной вмятиной в задней части.

– Жерар все уладит. И договорится с тем водителем. – Он взглянул на нее с некоторым раздражением. – Сумма ваших текущих расходов растет, Эмми. Надеюсь, ваш художник этого стоит. – Не дожидаясь ответа. Броди повернулся и пошел к лестнице. Эмми последовала было за ним, но он обернулся и резко приказал:

– Нет, оставайтесь здесь.

– Почему? Что вы собираетесь делать?

– Ничего. – На его щеке задергался мускул. От Эмми это не укрылось. Явно он сдерживал себя с большим усилием. – Абсолютно ничего, если вы останетесь здесь и будете себя хорошо вести, пока я не оденусь. Я вернусь максимум через десять минут, и мы пойдем ужинать.

– Но…

– Не возражайте. Хотя бы раз сделайте то, что вам говорят, потому что, если вам снова вздумается выкинуть подобный фокус, обещаю, что так легко вы не отделаетесь.

Да, она была права. Вся его забота и тревога сгорела в пожаре их поцелуя. Что ж, он того стоил. Но Эмми не подала вида и смело посмотрела ему в глаза.

– И что же вы сделаете, Броди? – вызывающе спросила она, упершись руками в бедра и позабыв про угрызения совести. – Неужели выпорете?

– Что-то вроде того, – нехотя ответил он. И снова повторил:

– Что-то вроде того.