Изменить стиль страницы

8

— А ты был оруженосцем? — спросил Кадан, наблюдая, как приближается к ним чёрная махина замка Гернштейн.

Вот уже шесть дней, как они высадились на берег и ехали по размытым дождями просёлочным дорогам, иногда сворачивая в лес и выезжая по просекам на очередной заброшенный тракт.

— Нет, — ответил Леннар, и от равнодушной простоты его тона у Кадана засосало под ложечкой.

Если бы Леннар был не братом Креста и Храма, а его собственным братом, он давно бы уже заехал ему по голове.

— Закончив обучение в небогатом французском командорстве Куломьер, я был признан достойным обета и получил возможность вступить на стезю

 рыцаря, отмеченного судьбой. Я участвовал в делах ордена в различных начинаниях — далеко не всегда связанных с ношением меча. Впрочем, к тому времени я уже носил перевязь и привык ходить в разъезды с герцогом Бретонским.

Витиеватые формулировки, которыми Леннар обычно выражал простейшие мысли, то ли рассчитывая их пояснить, то ли сознательно отделяя себя от остальных, начинали Кадана раздражать.

«Моя слава и доблесть — лишь слава Ордена», — говорил рыцарь, стоило Кадану спросить его, был ли он в Святой Земле и делал ли по приказу Храма что-нибудь ещё.

Если такая манера была вполне уместна и даже выгодно выделяла его среди других при дворе, то после того как они провели вместе две недели пути, засыпали в объятьях друг друга и вместе справляли нужду за борт корабля, Кадану казалось, что он вправе рассчитывать на более тёплые слова.

Леннар однако оставался холоден, как скала, и хотя Кадан всё так же испытывал непреодолимую тягу к нему, он уже начинал задумываться: есть ли вообще у рыцаря душа, или, как и говорят католики, её забрал Бафомет.

Зато Леннар не переставал повторять для него устав: может, в самом деле хотел, чтобы Кадан заучил его наизусть, а может, старался таким образом отпугнуть.

— Никто из членов Ордена, — говорил он, — не может приобрести в собственность что бы то ни было, даже оружие, по предложенной цене — хоть бы и за несколько солей.

— Стало быть, — задумчиво тянул Кадан, — никто не воспрещает членам Ордена принимать дары…

Мысль была хороша, но Леннар не слушал его.

— Никто так же не имеет права требовать признания своих заслуг.

Кадан вздохнул. Вот уж что не волновало его сейчас.

— С момента твоего вступления в орден тебе следует соблюдать благоразумие. Послушникам рекомендуется читать правила до тех пор, пока они не усвоят, как им следует себя вести, — добавил Леннар, будто заметив, что Кадан заскучал.

— О каком благоразумии может идти речь! — не сдержался тот и пришпорил коня — но Леннар, само собой, и не думал его догонять. Так что, проехав пару десятков шагов, Кадан был вынужден замедлить ход.

— Что ещё я должен знать? — устало спросил Кадан, снова пристраиваясь боком к его коню.

— Устав предоставляет магистру почти неограниченную власть над оруженосцем.

И хотя Кадан вначале хотел поинтересоваться, что насчёт власти рыцаря над оруженосцем, он поразмыслил немного и вместо этого спросил:

— Но что будет теперь? Когда магистр… Если его осудят?

Леннар поджал губы.

— Я говорил тебе, что сейчас не лучшее время принимать обет.

— Но я же не об этом, Леннар! Что будет с тобой?

Ленар умолк и далеко не сразу произнёс:

— Мои обеты уже принесены, и я не тот человек, чтобы от них отступать. Что останется от меня, если я нарушу обет?

— Ты считаешь, что кроме обета в тебе нету ничего?

— Думаю, нет, — Леннар качнул головой. — Я младший сын не слишком знатного рода. У меня нет ни денег, ни земель.

— Не богатство делает человека собой.

— А что?

Кадан замешкался. Спустя несколько недель он всё ещё не знал Леннара достаточно хорошо, чтобы судить о нём.

— У тебя есть твой меч… — только и смог произнести он.

— Вот именно, — подтвердил Ленар, — меч. На груди у меня крест, и он делает меня слугой Бога. Меч мой разит во имя Его. Но убери крест, и ты увидишь перед собой лишь человека, который не умеет ничего, кроме как орудовать мечом. Единственное занятие, которое я смогу найти для себя — убивать за деньги или за хлеб.

— Ты можешь пойти на службу к одному из королей… — растерянно произнёс Кадан, но Леннар отрезал:

— Нет. Ни один из королей не стоит того, чтобы ради него совершить грех.

Кадан опустил взгляд.

— Это от того, что Филипп предал вас, ты считаешь так?

— Отчасти. Но дело не только в нём.

— Но… Ты мог бы уплыть далеко-далеко. На запад или на восток. На западе ты мог бы служить моему отцу…

Леннар сделал вид, что не заметил последних слов.

— Святая земля потеряна, — сказал он, — восток закрыт для нас. Очень трудно отвоевать утраченное, особенно, когда преследуют тех, чья святая обязанность вернуть Гроб Господень.

— И всё, что вы делаете, теряет смысл!

— Именно так.

— Но тогда зачем служить…

— Видимо, ты не сможешь понять, — говоря последние слова, Леннар отвернулся от него, и между путниками надолго наступила тишина.

 

— Ты должен будешь забыть о ярких цветах, — через какое-то время продолжил он. — Одежда служителя ордена может быть только одного цвета: будь то белый, чёрный или бурый. В доказательство того, что мы, рыцари, принявшие монашеский обет, служим Господу, наши мантии и плащи одного цвета — белого. Оруженосцы и служители носят чёрный и бурый цвет.

— Хорошо, — Кадан понуро кивнул. Предыдущий разговор волновал его куда больше, чем цвет одежд, но он не решился возобновить его.

 

Оружие и сбруя рыцарей тоже не имели никаких украшений — хотя и были выполнены на совесть. Одежды братьев не различались между собой ничем, кроме цвета.

 

— Вступив в Орден, мы утрачиваем своё родовое имя и получаем новое, по которому только и можно обращаться к нам, — продолжал Леннар на следующий день, когда до ворот замка оставалось всего несколько часов пути, — брат Гуго, брат Жофруа, брат Ролан.

— Брат Леннар… — протянул Кадан, и хотя от первого слова по венам его разлилось тепло, со вторым, казалось, что-то было не так, — брат Кадан… назови меня так.

— Ты ещё не принял обет.

 

Леннар отвернулся от него и сосредоточил взгляд на конечной точке их пути.

Одна из последних нетронутых резиденций Ордена возносилась над холмами и рекой, горделивая и прекрасная, на фоне неба Саксонии. Двести лет она воодушевляла впечатлительные души и трогала сердца, оставляя в них неизгладимый след.

Гранитные стены и башни вздымались над лесом в командорстве, который ещё год назад подчинялся Восточному отделению Ордена, главенствующему в германских герцогствах, подчинённого в свою очередь, как и все европейские провинции ордена тамплиеров, Великому Магистру. Теперь же оно, как и все отделения, подвластные Храму, лишилось головы.

Ворота были подняты для всадников.

Миновав их, путешественники оказались на просторном дворе. Помимо донжона, который можно было отыскать в любом замке, здесь возвышалась небольшая часовня, зал для собраний капитула. В отдельном здании размещались покои командора и братии, а под ними находились кладовые и погреба.

Вороны метались кругом чёрно-белой хоругви, развевавшейся на древке позолоченного креста на церковном шпиле.

— Сейчас отправляйся к коменданту. Скажи, что я прислал тебя. А мне нужно передать письмо, — с этими словами Леннар направил коня к конюшне, оставив Кадана в одиночестве озираться кругом.

 

Хмурым летним утром, после трёхдневного поста и бдений, Кадан Локхарт, а теперь просто брат Кадан, вступил в новую жизнь.**

Он отказался от охоты и игры в шахматы, ибо теперь подобные развлечения были ему запрещены. И хотя жертва его была сродни жертве каждого из рыцарей, не о Храме и не о Кресте думал он, когда, в согласии с обрядом, клинок Леннара касался его плеча.

Для Кадана это утро и небо, и разорвавший тишину звук органа — всё приобрело свой особый таинственный смысл.

Сердце его переполняла радость, горячая и всепоглощающая, подобная солнцу, поднявшемуся над деревьями, когда он смотрел в глаза Леннара, возвышавшегося над ним.

Однако первое разочарование настигло его вечером того же дня.

Он хотел было последовать за своим господином на ночь, в общую спальню, но Леннар ему отказал.

— Оруженосцы спят отдельно от нас, — сказал он, — я вас предупреждал.

— Предупреждали, — подтвердил Кадан. «Но я не верил вашим словам». Счастье, теплившееся в его сердце с самого утра, раскололось на тысячу осколков и теперь резало грудь.

Леннар провёл его в конец коридора и, распахнув дверь, предложил пройти в залу, где так же, как и в покоях рыцарей, узкие кровати стояли в ряд одна за другой.

— С этого момента спать вы будете в сорочке, подштанниках, полотняных штанах и опоясанным кушаком. Сами догадайтесь почему. Постель ваша буде состоять из трех простынь, соломенного тюфяка и двух покровов. Один из покровов вам дозволено сменить на кисейное покрывало, если кастелян выдаст вам его. Никакой другой одежды, кроме той, что выдана кастеляном, вы носить не можете. Если вы позволите себе что-то купить вдобавок к ней, вы узнаете, насколько быстро произнесет свой вердикт по этому поводу суд.

Кастелян в самом деле выдал Кадану несколько вещей ещё до того, как тот отправлялся в храм. Среди них были доспех — более простой, чем у Леннара, но для Кадана достаточно тяжелый — чёрная туника, попона, плащ, сбруя для лошади и меч. Всё, в чём нуждался бы человек, у которого не было ничего. И куда меньше, чем то, что Кадан привык иметь.

— Далее, — продолжал тем временем Леннар, — моей обязанностью является ознакомить вас с тем, как следует появляться к трапезе — и приходить к ней обязательно вовремя. Необходимо являться по звуку колокола. Когда звон его объявляет, что наступило время принятия пищи, надо войти в трапезную и ожидать священников и духовников, чтобы вознести молитву перед едой. Вы должны взять на свою долю хлеба и воды. Прочесть молитву. После чего можете сесть и преломить ваш хлеб. Если вы окажетесь рядом с капелланом, вам следует смиренно произнести «Отче наш» перед тем, как приступить к еде. После этого можете вкушать в мире и в молчании хлеб и те яства, которые пошлёт вам Господь. Но вы ничего не можете требовать, кроме хлеба и воды, ибо ничего больше вам не обещано.