Глава 16. Ливень

Джон вновь был вынужден задаться вопросом, какого чёрта он здесь делает.

Он знал основы, конечно же.

По словам Джорага, они хотели попытаться заново соединить то, что осталось от света Элли здесь, внизу, с частями более высоких aleimi-структур Элли. Для достижения этой цели они намеревались использовать его — то есть Джона — вместе с Ревиком и Мэйгаром.

Честно говоря, Джон не совсем понял эту часть.

Джораг объяснил это в терминах многоуровневых «якорей».

Насколько Джон смог понять, они будут использовать структуры среднего уровня в нём, Мэйгаре и Ревике, чтобы закрепить aleimi Элли ближе к Земле, заполняя некоторые пробелы в её свете, вызванные вайрами. Сам Ревик обеспечит связь с теми высшими структурами, которые оставались невредимыми и всё ещё активными в ней, хотя и не были доступны ей «здесь, внизу».

Ревик ничего не объяснил ему лично, но Джон определённо почувствовал, что его зять заправлял всем этим процессом. Он также понимал, что Ревик преследует несколько целей. Как и почти со всем, что делал Ревик в эти дни, Джон подозревал, что Ревик надеялся, будто это снова приблизит Элли к нему, и к тому, кем она была на самом деле.

Зная Ревика, это истинная причина, по которой он это делал.

Причины, которые он назвал своей команде, были более простыми. Джораг сказал Джону, что они делают это главным образом для того, чтобы Ревик в сражении смог получить доступ к тем высшим структурам Элли.

В смысле, Ревик хотел получить доступ к свету Элли для боевых целей.

Какими бы ни были надежды и цели Ревика на самом деле, то, как Джораг это всё описал, напомнило Джону разговоры Врега о дизайне конструкций.

Не то чтобы это сильно помогло Джону понять. Он мог сформировать лишь крайне поверхностный и наверняка во многом неточный набросок того, как это работало.

Однако суть была довольно ясна: Ревик хотел иметь возможность воспользоваться мощным телекинезом Элли и её способностями ставить щиты. Теоретически, такая связь должна была позволить Ревику и некоторым другим видящим также получить доступ к возможностям Элли в других областях, включая те наборы навыков, которые сама Элли ещё не использовала.

Джону стало не по себе, когда он понял, что эта стратегия не так уж сильно отличается от того, как Ревик когда-то описывал работу Пирамиды Шулеров — где видящие получали доступ к способностям других видящих, иногда даже без их ведома.

Ревик говорил Джону, что проделывал такое, будучи Шулером.

Он использовал структуры других видящих в сети Шулеров, когда работал на Галейта. Очевидно, Териан даже выделял видящих со способностями, которыми восхищался, чтобы потом вообще украсть их тела и aleimi. В том же самом разговоре, который состоялся однажды вечером в баре отеля «Дом на холме», Ревик сказал Джону, что многие способности Менлима, которым он лично завидовал в детстве, были украдены у самого Ревика, то есть из его собственных aleimi-структур — так объяснил ему впоследствии Вэш.

Вэш использовал слово «паразиты».

С другой стороны, судя по тому, что Вэш рассказывал Джону, Дренги крали практически всё, что у них здесь имелось, поскольку они не имели своих способностей в физическом мире.

У них не имелось и своего света, так что и его они крали.

Ситуация с Элли будет другой.

Джон знал, что это не то же самое (вообще не то же самое), но он всё равно поймал себя на том, что реагирует на скрытые настроения в комнате. Несмотря на тот факт, что Джон был почти уверен, что Ревик руководит всей этой операцией «переподключения», он испытывал немало дурных предчувствий в отношении самого Ревика. Эти чувства оставались настолько сильными, что нежелание Ревика пропитывало конструкцию в этой комнате.

Очевидно, что-то в этом процессе ему не нравилось.

Джон задавался вопросом, почему.

Он также ощущал дурные предчувствия от других присутствовавших в комнате.

Врег и Балидор, в частности, излучали едва скрываемое беспокойство.

Джон поймал себя на мысли, что это вызвано не теми же причинами, что и беспокойство Ревика. Учитывая то, как они смотрели на Элли и Ревика всякий раз, когда Ревик отворачивался, Джон подозревал, что они оба против любого плана, который усиливал связь Ревика со светом Элли — и не только потому, что они беспокоились, как бы у Ревика не развилась зависимость от вайров.

У Джона сложилось впечатление, что Балидор особенно беспокоится о психическом состоянии Ревика.

И Врег, и Балидор, казалось, были встревожены тем, как часто Ревик и Элли бывали вместе с тех пор, как она пришла в себя.

Как раз когда Джон подумал об этом, элерианец наклонился над Элли и что-то сказал ей на ухо, когда она неловко дёрнулась на мягкой скамье, к которой её не слишком туго привязали.

Когда Ревик наклонился, она схватила его за рубашку, и, казалось, не хотела отпускать, когда он снова попытался выпрямиться. Он нежно разжал её пальцы, поцеловал их и положил обратно на мягкую скамью. Когда она заметно успокоилась, всё ещё глядя на него снизу вверх, он осторожно затянул подбитый овчиной кожаный ремешок вокруг её запястья и начал застёгивать его. Что-то в медленном, осторожном движении его пальцев заставило Джона отвести глаза.

Ему тоже было трудно смотреть на них вместе, честно говоря.

Поскольку Ревик уже устроил ему разгон на этот счёт, и не раз, Джон пытался заставить себя привыкнуть к этому, невзирая на собственные чувства.

Хотя он не знал, насколько преуспел в этом деле.

Ревик оставался рядом с ней даже после того, как привязал все её конечности.

Джон заметил, что его пальцы всё время прикасались к ней — гладили её волосы, трогали плечо, ласкали шею или щёку. Он говорил с другими разведчиками, не теряя ни секунды, даже когда его свет оставался сплетённым с Элли и сфокусированным главным образом на ней.

То, что раньше казалось Джону трогательным, теперь вызывало лишь боль в груди.

Горе, которое жило в этих маленьких, незначительных прикосновениях, в осторожном и нежном использовании его света, во взглядах, которыми он одаривал её, терпении — всё и ничто из этого заставляло Джона задыхаться, хоть он и не мог объяснить, почему.

Сама нормальность происходящего делала всё только хуже — чувства, которые он мельком замечал за Ревиком, когда позволял своему разуму задуматься над этим: сумма всех этих тонких и деликатных нитей, полное отсутствие какого-либо чувства жертвенности со стороны самого Ревика. Временами это казалось Джону одним из самых выраженных примеров безусловной любви, которые он когда-либо видел.

В других случаях это казалось настолько глубинным бредом, что представляло собой своего рода извращённую пародию на их брак, что бы там ни говорил себе Ревик.

Джон все ещё не мог заставить себя думать о ней как об Элли.

Он не знал точно, кто эта женщина, которая сейчас лежала там, глядя на Ревика затуманенными, растерянными глазами, но он совсем не видел в ней своей сестры.

У неё было лицо Элли, тело Элли.

Временами она, казалось, даже двигалась по-прежнему — по крайней мере, в те короткие мгновения, когда это больше напоминало мышечную память, нежели что-то, определяемое её текущим психическим состоянием. Временами она пересиливала затуманенность своего собственного света, и тогда это походило на призрачное эхо той женщины, которую он помнил.

Но в основном Джон смотрел на неё и видел незнакомку.

Засунув руки в карманы, Джон отступил ещё глубже в свой угол комнаты, снова задаваясь вопросом, что именно он здесь делает. Он знал, что его личная связь с Элли, должно быть, и есть та причина, по которой они хотят его участия во всем этом, но ему почти хотелось отказаться.

Он посмотрел на Мэйгара, возможно, чтобы отвлечься.

Сын Ревика постепенно набирал вес, который он потерял, пока находился в плену в доме Тени в Южной Америке. Он всё ещё выглядел более худым по сравнению с тем, каким Джон помнил его с момента их первой встречи, но его плечи снова стали шире, а бицепсы крупнее.

Мэйгар также казался выше ростом, и это поначалу поразило Джона, но потом он вспомнил, что то же самое случилось и с Элли, когда она впервые узнала, что она видящая.

Открытие того, что он сын Ревика, элерианец и телекинетик, похоже, также ускорило что-то в Мэйгаре. Это было едва уловимым, но сейчас он выглядел иначе, и не только в плане роста. Даже его лицо выглядело по-другому. Черты его лица казались более узкими, угловатыми, свет — каким-то более тихим, а глаза — пронизывающими в той манере, которая у Джона ассоциировалась с Ревиком и Элли.

Теперь это происходило даже с самим Джоном, хотя и в меньшей степени.

Он вырос на несколько сантиметров в течение последних шести месяцев.

Ему говорили, что он и в остальном выглядит по-другому, хотя сам он этого не замечал, разве что его радужки слегка посветлели.

Конечно, оба они считались «молодыми» для видящих, так что отчасти дело могло быть в этом. Видящие обычно не достигали физической зрелости почти до ста лет.

Какими бы ни были причины, изменения в Мэйгаре определённо ускорились с тех пор, как они добрались до Сан-Франциско, вероятно, отчасти из-за обширной работы, которую он проделал с Ревиком, и времени, проведённого в свете Ревика в ходе работы над телекинезом.

Но совокупный эффект был довольно интересным в том плане, что он делал Мэйгара гораздо сильнее похожим на Ревика, чем раньше, особенно в то время, когда Джон впервые встретил его в Сиртауне.

Теперь Джон видел немало от Ревика в его сыне.

Глаза Мэйгара были значительно темнее, чем у любого из его родителей — шоколадно-коричневого цвета, который мог обладать удивительной глубиной. Его чёрные волосы свисали длинными прядями, собранными мужской заколкой видящих у основания шеи, но они были того же цвета и текстуры, что и у Ревика.