1

— Виктор Щевлёв, — молодой брюнет в бело-красной куртке с символикой Toro Rosso уверенно протянул мне руку.

Когда я впервые услышал предложение хозяина гоночной команды, я испытал сильный скепсис. Срок предлагался небольшой, а спортсмены, как правило, не отличаются склонностью к самоанализу.

Бумажка, которую Хорнер пододвинул ко мне щелчком пальцев, озвучивая своё предложение, поколебала мою уверенность. Пятьсот тысяч — хорошая сумма, особенно сейчас и для меня. Пятьсот тысяч за три без малого месяца, которые мне даются, чтобы вправить Щевлёву мозги.

Я тогда лишь прищёлкнул языком, соизмеряя шансы, затраты и прибыли. Вряд ли я заработал бы эти деньги с теми пациентами, которых теперь приходилось отменить. И всё же, волшебником я не был. Зато я был человеком с кредитом на дом и желанием развязать себе руки, так что я скрестил пальцы за спиной и сказал: «Да».

Теперь, когда Щевлёв вошёл в кабинет, я понял, что бумажка, в сущности, это всего лишь бумажка. Даже если тысяча таких бумажек позволит мне навсегда избавиться от ежемесячных выплат по кредиту.

У Щевлёва были глаза… Я не знал, как их назвать. Они были зелёными, с прожилками горчичного мёда, но дело было не в этом. Я видел много глаз — безумных, отчаянных и злых. Таких глаз, как у Виктора я не видел никогда.

— Присаживайтесь, — заметив, что клиент стоит неподвижно уже несколько секунд, я торопливо пожал протянутую руку и указал на кресло. Затем продолжил привычно мягко, — моё имя Андрей Андерсен. Знаю, фамилия странная. Вам удобно будет называть меня Андрей?

Виктор пожал плечами, и я невольно залюбовался странной рваной грацией его движений.

— А могу я называть вас Виктор?

Снова лёгкое движение плеч.

— Да. Можете, — так же отрывисто и легко, как будто мгновенно принятое, но нелёгкое решение.

— Вы будете кофе?

Щевлёв кивнул.

Не сводя глаз с него, я поднялся и подошёл к кофеварке.

— Жарко, — сказал Виктор, когда две чашки опустились на стол.

— Вам неуютно здесь? — спросил я.

— Нет. Просто можно снять куртку?

Только теперь я заметил, что такой уверенный на первый взгляд, Виктор нервно сжимает полу своей фирменной куртки.

— Конечно, — сказал я и чуть улыбнулся. — Вы не на работе, Виктор.

Щевлёв обжёг меня злым взглядом, но куртку стянул и тут же вздохнул с облегчением, будто с груди его сняли бинты. Поколебавшись секунду, он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, и я заметил, что под ней скрывается ещё один слой одежды — футболка нежно-голубого цвета.

— Начнём? — спросил Щевлёв.

Я улыбнулся и кивнул. То, что пациент проявил желание сотрудничать, было, безусловно, хорошим знаком.

— С чего мне начать?

— Ну, не знаю, начните, наверное, с того, что вас беспокоит.

Виктор глубоко вдохнул и закрыл глаза.

— Сны, — сказал он, и я вздрогнул. Про сны Хорнер не говорил ничего — что, впрочем, было неудивительно. С первого взгляда было видно, что владелец относится к своим гонщикам как к породистым скакунам, но не более. То, что при этом Щевлёв готов был говорить с человеком, рекомендованным Хорнером, само по себе удивляло.

«Или он готов говорить с кем угодно?» — промелькнула у меня в голове внезапная догадка.

— Что вам снится? — спросил я вслух.

Виктор облизнул губы.

— Рёв.

— Рёв?

— Рёв мотора. Колёса крутятся бешено, будто вот-вот сорвутся с оси. Скорость. Это не кошмар, доктор. Эта часть мне нравится. Скорость. Свобода. Движение. Затем… удар. И пламя.

— Вы боитесь аварии?

— Нет… не знаю. Но это ещё не кошмар. Наступает боль. А потом… тишина.

Виктор резко открыл глаза.

— Тишина, понимаете, доктор?

Я медленно кивнул.

— Ни черта вы не понимаете, — Щевлёв усмехнулся и, потянувшись за чашкой кофе, опустошил её наполовину. — Тишина… — повторил он и замолчал.

— У вас были аварии в последнее время?

Виктор пожал плечами — на сей раз более грубо.

— Нет, — сказал он. — Я выиграл последний заезд. Да и до этого… Знаете, было по-разному. Но аварий не было, нет.

Я просто кивнул.

— Давно вас преследуют сны?

Виктор пожал плечами.

— Я не засекал. Но мне кажется… Нет. С тех пор, как я победил, может быть.

— Я вас понял. Скажите, Виктор… Мы можем познакомиться?

— Познакомиться? — Щевлёв приподнял брови, — Ах да, вы называете это так.

Он усмехнулся.

— Знаете, Андрей, знакомство обычно обоюдно. И не связано с деньгами.

— Вы так считаете.

— Да… Я считаю так.

Он встал, прошёлся по комнате и снова подошёл к окну.

— Могу я закурить?

— Если не трудно, откройте форточку.

Он кивнул, легко справился с заедающей щеколдой и, распахнув окно, извлёк из кармана сигарету.

— С чего мне начать? — спросил Виктор.

— Начните с начала. Так всегда проще.

Он повернулся и приподнял бровь. Лицо его в эту секунду походило на лицо какого-то киноактёра, привыкшего улыбаться на публику и не испытывать при этом ничего.

— А где оно, начало, доктор?

— Там, где вы начали испытывать боль.

Он всё-таки закурил. Отвернулся к окну и, затянувшись, выпустил в потолок струю дыма.

— Тогда я начну издалека.

 

***

Когда я был ребёнком, со мной не происходило ничего интересного. Всё давалось мне легко. Ну, я, конечно, не имею в виду математику. Мне легко давалось общаться, драться, играть в футбол, побеждать.

У меня, правда, не было матери. Куда она делась, мне никогда не говорили, и я так и не узнал об этом до самого конца.

Меня воспитывал отец — мне всегда было с ним легко. Он был довольно молод, когда я родился, ему было восемнадцать, так что понимали мы друг друга довольно хорошо.

Когда мне исполнилось девять, я выиграл свой первый кубок. Отец гордился неимоверно и поставил его в витрину в книжном шкафу. А меня никогда не интересовал футбол. Я любил спорт. Само чувство борьбы. А другого способа получить свою дозу адреналина, кроме как долбить ногами по мячу, я не знал.

Многие рассказывают, как им подарили первую игрушечную машинку, и они загорелись мечтой взять гран при. Ничего такого со мной не было. Моей первой машинкой была полицейская, и она не пробудила во мне особого желания ни садиться за руль, ни надевать форму.

Я просто любил выигрывать. Мне было всё равно во что играть. И к шестнадцати годам на полке уже с трудом хватало места для моих кубков — баскетбол, спринт, бокс. Бокс, пожалуй, был самым интересным из всего. Хотя из него я тоже быстро ушёл. Я с двенадцати лет довольно серьёзно занимался тхэквондо, но никаких поясов не взял — не хватало терпения сосредоточиться на чём-то одном. Отец говорил, что моя рассеянность до добра не доведёт, но мне было пофиг. А вот парни во дворе от всего этого просто подвывали. У нас не было особых денег, но всё равно все хотели такие кеды, как у меня, и такой же рюкзак с пришитой собственными руками аппликацией «Win or Die». Они думали, это что-то поменяет внутри них. Научит их побеждать. Смешно.

Чтобы победить, надо быть готовым умереть.

Девчонки тоже были… А как же без них. Только мне всё было с ними не интересно. Парни уже вовсю улюлюкали пробегавшим мимо мини-юбкам, а мне было по барабану.

Мне было всё равно, пока не закончилось моё последнее школьное лето.

В конце августа я потянул ногу, и первого сентября отец не спешил выпроваживать меня в школу. Вопросов он никогда не задавал, считая, что когда время придёт, мозги сами встанут на место. Они и встали. Проснулся я поздно и порядком опаздывал, но всё же почему-то мне хотелось в последний раз увидеть школу в этот праздничный день. Рванул из подъезда как бешеный, размахивая в руках сумкой, и в буквальном смысле слова споткнулся о мальчишку, сидевшего перед самими дверями на корточках.

— Ты что тут делаешь, мать твою? — рявкнул я, поднимаясь с асфальта и потирая и без того болевшую ногу.

Мальчишка ошарашенно сидел на пятой точке и растерянно моргал.

Говорят, в первую очередь в таком случае замечаешь глаза. Нет, глаза я разглядел потом. Светло-зелёные, как весенняя листва, с вкраплениями охры. Первым, что я заметил, был кровоподтёк на скуле, уже начавший подсыхать.

— Эй, мелкий, приём, — я пощёлкал пальцами у него перед глазами, — тебя в кювет не занесло?

Мальчишка моргнул, и вот тут я заметил глаза. Заметил и чертыхнулся.

— Не сильно задел? — спросил я уже спокойнее, — а-ну, покажись.

Я попытался приподнять его лицо, чтобы разглядеть кровоподтёк, но он отшатнулся от меня как от чумного. Прямо так и пополз назад на своей пятой точке, продолжая испуганно моргать.

Я только хмыкнул и пожал плечами. Ну, не хочет человек, чтобы ему делали добро. Что я, бэтмен, что ли?

Короче, в школу я всё-таки опоздал. На линейке решил уже не светиться, а вот на классный час пошёл — в основном поболтать с пацанами, которых не видел уже три месяца. Перездоровался со всеми, получил по шее от Марьи Никифоровны и со спокойной душой отправился домой. Точнее — сначала в курилку на заднем крыльце школы. Только успел выйти, как вижу — на другом конце двора стоит это чудо. Хлопает глазами и прижимает к груди сумку, которую должен был бы нести через плечо. И смотрит. Куда смотрит? Не пойму.

— Это кто? — сам тогда не понял, зачем спросил у Пашки, с которым мы шли курить. Павел — человек, которого тогда я считал лучшим другом. Мы с ним вместе ходили по всем секциям со второго класса. Точнее, обычно сначала в секцию шёл я, а следом и Павел. И кеды как у меня у него тоже всегда появлялись у первого во дворе.

— Это? — Павел недоумённо посмотрел на меня, потом на чудо, а затем снова на меня. — Это Спидозный. Ты чё, Вить? Мы же вместе его на той неделе гоняли.

Я хмыкнул. Почему-то стало неприятно.

Я его не помнил. Вот совсем. Травли я сам никогда не затевал. Это больше любил делать Пашка. Но вот участвовал без зазрения совести — считал, что слабаки своё заслужили. Тех, кто нам попадался, было немало. Но вот этого Спидозного я не помнил в упор.

— И что… правда… спидозный?

Пашка пожал плечами.

— Да почём я знаю. Говорят, они все, гомодрилы, заразные.