ГЛАВА 5. Города

Оставшиеся две недели до назначенной встречи Кирстин провела как на иголках.

Она заранее начала откладывать деньги и просмотрела все возможные маршруты.

Можно было ехать автостопом, на автобусе или на поезде. Перелёт на самолёте она позволить себе не могла.

Экспресс шёл четыре часа, и это было в два раза быстрее, чем поездка на автобусе или вовсе непредсказуемый автостоп — но и билет на него стоил минимум девяносто фунтов, и так вот запросто Кирстин не смогла бы его купить.

Был вариант заказать его заранее за половину стоимости и к тому же вернуть себе кэшбэк — но для этого требовалась дисконтная карта  железных дорог, а она такой не имела, потому что никогда не ездила на поездах.

В конце концов Кирстин решила, что отправится на автовокзал вечером первого числа и там уже решит — автобус или автостоп.

Она просмотрела все проспекты относительно намечавшейся выставки, какие только смогла достать.

Прошерстила сайт Британского музея «от» и «до».

Подобрала хостел и даже заплатила заранее за два дня вперёд.

Заодно изучила все окрестности и посмотрела виртуальный интерьер кафе "Founders Arms" в 3D.

К концу третьего дня она уже могла сама провести экскурсию по выставке, причём закрыв глаза.

И всё это время Охотник на связь не выходил — так что Кирстин начинала сомневаться, в силе ли их договор.

В обычные дни зала для занятий лепкой была тем местом, где она могла проводить по много часов — если только кто-то её пускал. Здесь, даже оставаясь в одиночестве, Кирстин выражала себя на все сто.

У каждого из студентов, занимавшихся по её профилю, было что-то вроде собственной ключевой темы, в которой тот с молчаливого позволения Огилви выполнял все зачётные работы. Речь здесь шла не только о манере, стилистику которой они ещё только начинали для себя осознавать. Скорее, это был ключевой мотив — кто-то любил лепить деревья, кто-то — дома. Особенной популярностью пользовались женская фигура и лицо.

Кирстин любила лепить мужское тело. Лоуренс всегда над ней смеялся, да и ещё до школы её отец всегда краснел, когда кто-то видел, что лепит дочь.

Но для Кирстин красота мужского тела была абстрактной, оторванной от сексуальных подтекстов. Когда она работала, перед глазами стояли фотографии скульптур Донателло и Микеланджело, где каждая чёрточка дышала жизнью и особой, естественной красотой.

Так и её фигуры обычно являли собой воплощённую в глине плоть. Глаз Кирстин подмечал каждый нюанс, строение мускулов, изгиб пальцев или рук… Если линия не запоминалась сама собой, то иногда девушка обнаруживала, что пальцами обрисовывает в воздухе зацепивший её внимание предмет, силясь запомнить его так.

Сейчас же скульптуры её всё сильнее уходили в абстракцию. Она то и дело ловила себя на мысли, что не может изобразить того, что вертится в голове, потому что оно не имеет плоти.

— Импрессионизм — это что-то новое для тебя, — замечал Огилви, глядя на то, что она сотворила, но Кирстин лишь вздыхала.

— Я знаю. И абсолютно к этому не стремлюсь.

Стоило Огилви отступить хотя бы на шаг, как мысли Кирстин снова улетали далеко.

С начала второй недели она вовсе перестала носить с собой телефон — чтобы не расстраиваться лишний раз. Поймав себя на мысли, что хочет проверить, кто ей написал, она торопливо её прогоняла. Но, закончив занятия, всё равно заходила в свой профиль — и с тоской отмечала, что Охотник не появлялся в сети с тех самых пор, как её пригласил.

«Он передумал», — всё сильнее укреплялась мысль у неё в голове. Но представить, что откажется от поездки, Кирстин уже не могла. Она так чётко представляла себе её — всю, за исключением лишённой плоти фигуры, которая шествовала рядом с ней в этом видении — что почти уже пережила.

 

Накануне днём ноги сами понесли её к автобусной станции — но на полпути Кирстин остановилась и замерла, думая, идти ли вперёд.

На ней была весенняя куртка, и снег на тротуарах уже стал растекаться ручьями. Ноги в первые же двадцать минут промокли, а ехать предстояло всю ночь.

Кирстин представила, как стоит в темноте на дороге и голосует, а её никто не берёт.

Если бы Охотник соизволил появиться в сети, она могла бы предупредить его, что выедет утром — потому что назначенное время с двенадцати часов — оказывалось ни то, ни сё.

Но передоговориться она уже не могла и потому, решительно развернувшись, направилась на вокзал.

Билет обошёлся ей в семьдесят два фунта, правда пришлось его взять на обычный поезд, но Кирстин решила, что это того стоит.

Забравшись в вагон, она почти сразу же задремала, опустив голову на стекло, но проспала недолго: поезд едва тронулся, когда её разбудил телефон.

Тихое «пилик» прозвучало в шуме колёс как гром, потому что Кирстин знала, что писать ей сейчас может только один человек: все друзья за последние недели основательно про неё подзабыли.

«Не передумала?» — высветилось на экране.

Сердце Кирстин забилось в такт торопливому стуку колёс.

«Нет, хотя и могла бы», — написала она в ответ.

«Хорошо. У меня всё готово. Буду ждать тебя в двенадцать часов».

Секунду Кирстин думала, чтобы написать ответ, потому что обида всё ещё терзала её, но Охотник продолжил первым:

«Кому-нибудь рассказывала, с кем собираешься провести этот уикенд?»

Кирстин даже покачала головой.

«Лоуренс съел бы меня с потрохами, если бы знал о тебе, — только и написала она. — Он и так завидует, что я увижу настоящего Караваджо, пока он торчит в комнате один».

«Не просился с тобой?»

«Просился… Но меня же ждёшь ты».

Кирстин закусила губу и слегка покраснела, поняв, что написала.

«Я уже в поезде сижу», — тут же попыталась она сменить тему.

Секунду Охотник не отвечал.

«В поезде? — спросил он затем. — Я думал, ты на автобусе. На какой приедешь вокзал?»

Кирстин назвала вокзал.

«Я за тобой заеду, хорошо? Свяжись, как только поезд подойдёт. Номер какой?»

«Будет только шесть утра. Ты ещё не проснёшься».

«Всё равно. Я хочу за тобой заехать».

Кирстин вздохнула, но в глубине души обрадовалась тому, что ей не придётся болтаться в городе одной полдня — и тому, что Охотник о ней заботится.

«1703», — сверившись с билетом, написала она.

«Хорошо. Спи. Я буду тебя ждать».

 

И Кирстин в самом деле уснула. Ей снился красивый брюнет в дорогом шерстяном пальто, которого она видела только раз. Во сне тот водил её по галереям Британского Музея и рассказывал про Мадонну Ролена — а может быть, что-то ещё.

Кирстин плохо запомнила детали сна.

Она проснулась от того, что её трясли за плечо. Поезд уже остановился, и пассажиры столпились у выходов из вагона.

Кирстин зевнула, поблагодарила проводника, закуталась в шарф и взялась за телефон.

«Я выхожу на платформу», — написала она.

Охотник уже был в сети — как будто и не было тех двух недель тишины.

Кирстин хотела спросить, почему тот не писал, но Охотник её опередил:

«Выходи из вокзала и поворачивай на Истборн тирас, Ford Fiesta ждёт тебя там, садись в него».

Кирстин была немного разочарована. Она почему-то ожидала от Охотника более романтичной машины, чем семейный форд — хотя, с другой стороны, у неё самой не было вообще никакой.

«Уже прохожу турникет, — отписала она, заходя в вокзал. — Ты со мной позавтракаешь?»

«Мы проведём вместе весь день».

Кирстин приложила к терминалу билет и, покинув вокзал, огляделась по сторонам.

Широкая Кравен Род уходила налево, а узенькая Истборн Тирас ответвлялась от неё. Вся толпа спешила на Кравен Род, а Истборн Тирас была почти абсолютно пуста.

«Наверно, там легче припарковаться…» — озадаченно подумала она. Вообще Кирстин в этих нюансах не понимала почти ничего, но вид пустого проулка заставил пробежать по спине лёгкий холодок.

Она решительно направилась туда, продолжая держать в руках телефон.

Подняв глаза, Кирстин увидела обозначенный Форд. Она улыбнулась и помахала рукой, хотя водителя было почти не разглядеть за стеклом.

Кирстин замешкалась, раздумывая, с какой стороны сесть — да и вообще она бы предпочла сначала увидеть лицо, но водитель наклонился над пассажирским сиденьем и открыл дверь — решив вопрос за неё.

Кирстин обошла автомобиль и, забравшись внутрь, обернулась к водителю. Фальшивая улыбка замерла у девушки на губах. Это был крепкий мужчина с мясистым носом и широкими плечами в кожаной куртке поверх сизой водолазки — явно чей-то муж и отец.

«Ты сказал, тебе нет тридцати лет…» — вертелось на языке, но Кирстин не решилась высказать упрёк вслух. Покосилась на дверь, подумывая сбежать — но тут же попыталась себя успокоить: «Я же всё равно его знаю. Пусть и не в лицо».

Пока Кирстин пыталась решить для себя этот неоднозначный вопрос, смутная тень поднялась у неё за спиной. Кирстин успела лишь пискнуть, когда чья-то сильная рука накрыла тряпкой её рот и нос.

Она забилась, пытаясь вырваться и выскочить за дверь, но на той уже стоял блок, и открыть её не удалось.

Ещё несколько раз ударив руками по креслу и передней панели, Кирстин обмякла и затихла.

— Забирай её, — распорядился водитель, одной рукой доставая телефон.

Его помощник лёгким движением откинул назад спинку пассажирского кресла и перетащил Кирстин на задние места.

— Всё в порядке, — сказал тем временем водитель, поднеся трубку к уху, — мы едем домой. К вечеру будем у вас.

 

Рей поднялся с кровати и, не одеваясь, подошёл к окну — в эту ночь он плохо спал. Проверки так и не закончились, хотя идиоту было ясно, что полиция ничего не найдёт.

Он опустил руку на стекло. Далеко внизу проносились машины, и серые изгибы небоскрёбов сливались с тучами вдалеке.

Завибрировал телефон на столе, и, потянувшись за ним, Рей ответил:

— Да, Майкл.

— У нас всё в порядке. Ребята едут в порт.

— Хорошо, — Рей не чувствовал и тени этого «хорошо». Часто он пускал работу на самотёк — если объект его не интересовал. Но даже тогда ключевые моменты предпочитал контролировать сам.