Не повезло племени лярвов с вождем. Ну, что суров – ладно, а вот то, что при нем холодать стало… Летом – снег, льды какие-то громоздятся на горизонте. Выйдешь поутру из пещеры – зябко. Опять же добычи мало, бизоны стадами на юг уходят.

Оголодало племя, осунулось, однако вслух еще роптать не решались. Хряп – он ведь такой. Хряпнет разок – и нет тебя.

Поэтому сами охотники к вождю не пошли, а послали юного Миау. Во-первых, слов много знает, а во-вторых, так и так ему пропадать. Опять отличился – разрисовал изнутри всю пещеру. Такую Бизонью Мать изобразил, что дрожь берет. Вроде корова коровой, а присмотришься: морда – как у Хряпа.

– Короче, вождь, – дерзко сказал Миау, Сын Пантеры, приблизившись к горящему посреди пещеры костерку. – С завтрашнего дня объявляем забастовку…

Услышав незнакомое слово, Хряп хмыкнул и даже отложил кремневое рубило, которым как раз собирался раcкроить череп наглецу. О своем сходстве с запечатленной в пещере бизоньей коровой вождь, правда, не догадывался, поскольку изображена она была в профиль. Честно сказать, он там и рисунка-то никакого не углядел – просто видел, что стенка испачкана.

– А?.. – переспросил Хряп, грозно сводя лохматые брови.

– Холодно, – объяснил Миау. – Бизоны уходят. Совсем скоро не станет. Сделай тепло, тогда и охотиться будем…

Хряп взревел, но, пока тянулся за опрометчиво отложенным рубилом, юный Сын Пантеры успел выскочить наружу. А на следующий день, как и было обещано, ватага охотников начала первую в истории человечества забастовку. Вроде бы вышли на бизона, а сами взяли и попрятались в лесах…

На вторые сутки подвело у племени животы. Да и у вождя тоже… Любой другой на его месте давно бы уже сделал тепло, но не тот был у Хряпа норов. На горизонте по-прежнему мерцал ледник, пушил снежок, копытные тянулись к югу. Шустрый Миау предложил было забить тайком пару отставших телят, а вождю мяса не давать – обойдется! Ну тут уже самого Сына Пантеры чуть не забили. Как это не давать, если положено?..

Понятно, что протянись эта забастовка чуть подольше – вымерло бы племя лярвов за милую душу. Однако уже утром третьего дня Хряп от бешенства утратил бдительность, и забодало его носорогом – прямо на выходе из пещеры. Вождем племени стал Миау.

Ну тут, разумеется, сразу потеплело, льды с горизонта убрались, антилопы вернулись, бизоны… А геологи вон до сих пор толкуют о конце ледникового периода. Чисто дети малые! А то мы не знаем, как оно все на свете делается!..

За прямохождение Сыну Пантеры Миау, конечно, стоило бы ноги оторвать. Да и вождю племени Хряпу – за попустительство. Мало того, что, передвигаясь на двух конечностях, мы проиграли в скорости, нажили чёртову прорву болезней и стали рожать в муках – нас теперь ещё сплошь и рядом заставляют работать стоя!

Хотя первое движение Хряпа нельзя не одобрить: бревно он приволок отменное и даже собирался употребить его по прямому назначению, однако затем в вожде проснулся педагог. Вместо того, чтобы обрушить освобожденный от сучьев ствол на голову дерзкого юноши, презревшего обычаи предков и переставшего опираться при ходьбе на кулаки, старый вождь лукаво блеснул глазками из-под мохнатых надбровий и, предвкушающе хрюкнув, укрепил бревно на должной высоте поперёк входа в пещеру.

– О-ё! – только и смог вымолвить юный Сын Пантеры, когда его задело по маковке первый раз.

Вскоре глухой стук и последующее «о-ё» стали для племени чем-то вроде звона курантов. По утреннему «о-ё» надлежало выходить на охоту, вечернее извещало, что пора на боковую. Бревно было прочно, Миау – упрям.

Форма черепа юноши помаленьку менялась: сперва развились две выпуклости от переносицы до середины лба, свидетельствующие, как говорят, о любви к путешествиям, затем пошёл увеличиваться и сам лоб. Впрочем, изменения эти достаточно подробно описаны палеоантропологами.

И всё бы ничего, не стань Миау вождём после смерти Хряпа! Уже на следующий день прямохождение приняло повальный характер. А когда племя лярвов откочевывало к Бизоньей Матери на ту сторону реки, то впереди, разумеется, несли священное бревно, с тем чтобы укрепить его поперёк входа в новую пещеру.

Естественно, что увеличение черепа повлекло за собой и увеличение его содержимого, поскольку природа не терпит пустоты, но ума у нас от этого, поверьте, не прибавилось. Зато прибавилось хлопот. Вы подумайте: таскать с собой повсюду килограмм серого вещества, тогда как для мышления нам по-прежнему хватает нескольких граммов!

Здесь, правда, мнения расходятся. Все согласны, что человеческий мозг используется весьма слабо, однако пессимисты говорят об одном проценте загруженности, оптимисты – о пятнадцати, и лишь советские ученые с гордостью заявляли о двадцати. Но это, конечно, была явная приписка.

1984-2003