Глава 31

ТЕО

Раздается громкий прерывистый писк. Он раздается все громче, а может быть, и быстрее.

Я пытаюсь открыть глаза, чтобы увидеть, где нахожусь, но они не открываются.

Я чувствую, что мне должно быть холодно, но не знаю почему. Мне совсем не холодно. Меня окружает тепло, но это кажется таким неправильным. Мне должно быть гораздо холоднее, чем сейчас.

Я понимаю, что ничего не знаю. Я даже не знаю, какие из воспоминаний были последними. Я вижу лицо Эмили и понимаю, что она нуждается во мне. Я помню Наоми. Я знаю, что она мне нужна.

Больше ничего. Я начинаю паниковать. Я же не сплю. Это имело бы смысл, если бы я спал, но я думаю и чувствую, но мои глаза не открываются. Я пытаюсь пошевелиться, но даже не чувствую своего тела.

— Наоми, — это голос Эмили. Она рядом со мной, но словно чертовски далеко.

Я пытаюсь позвать ее, но мой голос так же бесполезен, как и мои веки.

— Наоми! — снова зовет она. — Писк меняется.

— Черт, — говорит Наоми. — Я имею в виду, дерьмо! Нажми кнопку вызова медсестры.

— Вот эту? — спрашивает Эмили.

— Сестра! — кричит Наоми.

Сестра? Неужели я в больнице? По крайней мере, я не умер.

— Отойдите в сторону, — говорит незнакомый голос. — Позовите доктора.

Вокруг меня много суеты, и многие люди топчутся вокруг меня. Я могу сказать, что это маленькая комната, судя по тому, как близко друг к другу раздаются шаги находящихся в ней людей.

Наконец-то я чувствую холод. Он проникает прямо в мои вены, как будто его закачивают прямо в мою кровь. Я чувствую, как он поднимается вверх по моему запястью, а затем мое веко трепещет.

Я снова пытаюсь открыть глаза, но они по-прежнему не открываются, но я уже чувствую свои веки. Я чувствую, как они трепещут. Я начинаю смутно различать за ними свет. Если бы я только мог открыть глаза, клянусь, я бы вырвался из того оцепенения, в котором нахожусь.

Я слышу вдалеке голоса Эмили и Наоми. Бормотание медсестер и врачей уже ближе. Они говорят обо мне, но так, словно меня там нет.

— Не сейчас, прости, милая, — говорит одна из медсестер.

Я слышу мольбу Эмили.

— Думаю, это может помочь, — говорит глубокий голос.

— И я тоже так думаю. — Это голос Наоми.

Я слышу, как кто-то вздыхает, а затем хаос вокруг меня начинает стихать.

Я чувствую, как маленькая рука касается моей. Это рука Эмили. Я бы узнал ее где угодно. Я вообще не чувствовал своей руки, пока она не коснулась ее, но теперь я знаю, что она там. Я знаю, что она рядом со мной.

Еще одна рука сжимает меня. Эту я тоже знаю. Это Наоми.

Мои веки начинают трепетать настолько, что в них просачивается свет.

— Он просыпается, — говорит кто-то.

Я полностью открываю глаза, но свет такой чертовски яркий, что я не вижу ничего, кроме чистой белизны. Она настолько яркая, что даже больно.

Появляются неясные очертания. Они расплывчаты и неопределенны, но я стараюсь сосредоточиться на них. По мере того, как я концентрируюсь, яркость становится менее интенсивной, а фигуры становятся более четкими. Я могу различить их очертания. Я начинаю различать детали. Эмили. Наоми.

Наоми плачет. Эмили улыбается.

Я пытаюсь заговорить, но в горле у меня словно гравий.

— Хорошо, — говорит доктор. — А теперь отойдите.

Они оттаскивают Эмили и Наоми прочь, и меня окружают медсестры и врачи. Я засыпаю прежде, чем они заканчивают со мной, но на этот раз это обычный сон, а не то оцепенение, что было раньше.

В следующий раз, когда я просыпаюсь, я остаюсь наедине с Наоми и Эмили. Свет приглушен, и Наоми сидит в кресле, склонив шею под неудобным углом.

Эмили спит на каком-то раскладном матрасе, натянув одеяло до подбородка.

Я ненавижу будить их обоих, но мне нужно удостовериться, что это реально. Что мне это не снится. Это кажется реальным, но я все еще в чертовском замешательстве.

— Наоми, — хриплю я, все еще чувствуя боль в горле.

Она слегка шевелится, но не просыпается. Я начинаю двигаться, чтобы встать, но потом понимаю, что у меня полно капельниц, и ко мне приклеены десятки разных трубок, проводов и прочего. Я чувствую, как они все натягиваются, когда я двигаюсь.

— Наоми, — шиплю я, на этот раз громче.

Она резко просыпается.

— Тео, — она встает и хватает меня за руку.

— Где я? — спрашиваю я, — Ладно, глупый вопрос. Больница. Почему я здесь?

— Я должна вызвать врача, — говорит она.

Я сильнее сжимаю ее запястье.

— Нет, сначала скажи мне. Прежде чем они снова вытолкают тебя из комнаты.

— Ты не помнишь, как прыгнул под лед? — спрашивает она.

Лед? Какой еще лед? Я отрицательно качаю головой.

— Ты... прыгнул под лед. Они сказали, что холод — это единственное, что тебя спасло. Ты слишком долго не дышал, но холод замедлил все настолько, что не случилось никакого повреждения мозга.

— Какого черта я поперся туда? — спрашиваю я.

Наоми снова смотрит на Эмили.

— Ты спас ее.

Меня пронзает вспышка воспоминаний. Это не совсем полноценное воспоминание о том, что произошло. Даже не картинка того момента, а лишь смутное воспоминание о чувстве, что моя маленькая девочка умрет, если я ничего не сделаю.

— Она... — спрашиваю я, но Наоми перебивает меня.

— С ней все в порядке, — говорит Наоми. — Ты вытащил ее первой. Через день она снова была на ногах.

— Как долго я был в отключке? — спрашиваю я.

— Четыре дня, — говорит Наоми, и ее глаза начинают слезиться. По ее лицу текут слезы.

— Ты думала, что я не проснусь? — интересуюсь я.

Теперь она начинает рыдать и падает на кровать рядом со мной, прижимаясь лицом к моему обнаженному плечу. Я протягиваю руку, несмотря на провода и капельницы, и обнимаю ее.

— Ваши голоса вернули меня обратно, — шепчу я. — Не знаю, смог бы я выкарабкаться, не услышав оба ваших голоса.

— Тео, — говорит она. — Я сказала всем, что я твоя жена.

Мои глаза расширяются.

— Дерьмо. Мы поженились? Я даже не помню нашу чертову свадьбу?

Ее рот приоткрывается, а потом она смеется.

— Нет, мы этого не сделали, но они не впустили бы меня, если бы мы не были семьей.

— О, — говорю я. Затем я встречаюсь с ней взглядом. — Наоми, мы уже семья. И мы поженимся, как только я выйду отсюда.

— Это что, предложение? — спрашивает она.

Я улыбаюсь.

— Ты не можешь сказать «нет».

— В любом случае ответ да... да, да, миллион раз да, — смеется она.

— Наоми, — говорю я. — Прежде чем ты скажешь «да» официально... Я должен рассказать тебе о маме Эмили.

— Я думала, ты не хочешь говорить об этом, — говорит она, нахмурившись.

— Вообще-то нет, — говорю я, — но я должен рассказать тебе, что произошло.

Шепотом, чтобы не разбудить Эмили, я рассказываю свою историю.

— У меня никогда не получалось остепениться. Это было не в моем стиле. Только Эмили заставила меня взяться за ум. Дело в том, что я не знал, что у меня есть дочь, пока ей не исполнился год.

— Как это ты не знал? — спрашивает Наоми.

— Как я уже сказал, я не очень стремился остепениться. А мама Эмили была... просто девушкой, с которой я встречался. В какой-то момент она сказала мне, что мне нужно меньше работать, иначе она меня бросит. Я сказал ей, что не собираюсь работать меньше. И она ушла от меня.

— Она... как ты думаешь, она знала, что беременна?

Я киваю.

— Думаю, что знала. Она не хотела винить меня в этом, она просто хотела посмотреть, пойду ли я на какую-нибудь жертву ради нее и ребенка. Когда я не смог сделать нечто такое малое, как меньше работать и больше проводить времени с ней, она меня бросила.

— А где она сейчас? — спрашивает Наоми.

— Она погибла в автокатастрофе, когда ехала забирать Эмили из детского сада. Ее родители были вне игры, так что она растила Эмили одна. Не думаю, что она когда-нибудь собиралась мне рассказать. Мне сказали в полиции. Либо я возьму на себя роль отца, либо она попадет в приемную семью. Выбора не было. Я забрал ее прямо тогда, бросил свою работу и переехал в горы.

— Это грустная история, — говорит Наоми, ее глаза все еще красные от слез.

— Но все же со счастливым концом, — говорю я, гладя ее по волосам и прижимая щекой к моей щеке.