Глава 4

Теперь они жили нев квартире, теперь у них был дом, который Лора делила с матерью и сестрой, и это было прекрасно. Но что было не прекрасно, это то, что он был в часе езды от Манхэттена. Поездка на поезде до Бэй−Ридж, ее нового района в Южном Бруклине, заняла час, плюс−минус, что дало достаточно времени, чтобы Лора ознакомилась с каждым объявлением, стихотворением и объявлением о государственной службе, размещенным в вагоне. Поезд, в котором она ехала, был отдан на откуп рекламной компании «Saint JJ», он же Джереми.

Расклеенная возле дверей реклама, принадлежащая бренду Джереми, заполняла каждый сантиметр. Оранжево−красная, как самое яркое пламя, с логотипом. Все было идеально, и сумка, шляпа, и даже губная помада Димфны Бэстил. В объявлениях еще ничего не было, но вещи были уже предметами вожделения. Лора закрыла глаза, чтобы не видеть его всемирного господства.

Ее плечи опустились. Усталость, которую она терпела во время подготовки к показу, накрыла Лору. Она почти спала. Показ прошел хорошо, несмотря на смерть в конце. Газеты завтра расскажут историю, и ее бледное лицо рядом с породистой красотой Томасины будет во всех новостях. Затем Дебби Хейворт. И еще Руби с четырехчасовым допросом по абсолютно непонятным причинам. Наконец, Лора практически лишилась творческого контроля над своей линией, потому что у нее не хватало денег, а последняя соломинка в виде Джереми только говорила, что она все преодолеет.

Лора задумалась о том, как хорошо начиналось и какие усилия пошли прахом после смерти Томасины, которая все последние месяцы была музой для Руби, как ловко и прекрасно, как по книге, развивались их отношения, и какую запоминающуюся точку в конце поставила модель. По дороге домой на поезде она колебалась, жалея Томасину и презирая ее. На прогулке от поезда до ее квартала она задавалась вопросом, почему Джереми так настойчиво пытается войти в доверие, а когда пересекла последнюю улицу, Лора готова была начать корить себя из-за Стью, когда увидела журналистский фургон у себя перед домом.

Конечно, они отследили ее. Но ее удивили полицейские машины, одна из них была черно−белая и одна «Crown Victoria» с большими фарами. Дом представлял собой особняк и соединялся с другими домами в блок−секцию с обеих сторон, так что зайти с заднего входа не представлялось возможным, если только не перелезть через соседский забор, пролезть под сеткой с колючей проволокой и убежать от их собаки непонятной породы, чтобы попасть на свой задний двор. Что из этого было лучше: бег с препятствиями или микрофоны репортеров, тычущих вспышками камер тебе в лицо, Лоре узнать не удалось. Её уже заметили.

Она не видела ни одного лица из-за яркого света. Кажется, рядом с ней был микрофон, из-за чего больше всего на свете она захотела откусить себе язык. На нее сразу же накинулись с вопросами.

Как вы относитесь к смерти Томасины Вэнт?

Принимала ли она наркотики во время шоу?

Вы знаете, с кем она виделась до своей смерти?

Она наклонила голову.

— Я, правда, не могу ответить на все вопросы прямо сейчас.

Они повторили те же самые вопросы с большим нажимом в голосе, преграждая Лоре путь. Но все, что её заботило, это узнать, что здесь забыли полицейские, и для этого приходилось расталкивать локтями надоедливых папарацци, который все лезли ей в лицо.

По голосу, не по лицу, она узнала Акико Камичуру, задавшей вопрос громко и ясно.

— Знаете ли вы, что полиция думает, что смерть может быть насильственного характера?

Лора остановилась, по−настоящему потрясенная.

— Нет.

— Вы были с г−жой Вэнт прямо перед показом?

Ее усталость и стресс наконец взяли свое. Она сделала шаг в сторону Камичуры и тыкая в стороны журналистки пальцем, прошипела:

— Это что, допрос, леди? Кем, черт возьми, вы себя возомнили? У вас есть значок? Нет? У вас его нет? Да, нет. У вас есть второстепенная степень журналистики и силикона в вашем теле будет достаточно, чтобы заполнить отдел кухонной посуды в «Target»¹⁶. Это не ваша работа, интересоваться моим алиби. Вы меня поняли?

Камичура сделала шаг назад, но выражение ее лица осталось бесстрастным.

— Любые теории о том, почему…

— Я спросила, поняли ли вы меня.

—…ее, возможно, убили?

— Вы меня поняли?!

— Она сбила твою сестру с подиума на осеннем показе Джереми Сент−Джеймса.

Эту страшную женщину научили на бульдозере добиваться признаний и добавлять драматизма в каждом интервью. Ей не было никакого дела до того, кто что скажет. Эмоции — вот её победа. Еще один эмоциональный взрыв не заставит репортера выглядеть глупо; ему он только сыграет в плюс.

Лора улыбнулась и сказала.

— Простите, — прямо в микрофон, а затем пошла к дому.

Камичура кинулась за ней, но не успела. Репортеры выкрикивали вопросы и щелкали вспышками, но они не могли пробиться за ворота. Она подняла взгляд на окна на втором и третьем этажах, где жили она и её мать. Входная дверь была закрыта. Свет горел, хотя в окнах и не было видно, чтобы кто−то ходил.

— Эй, вы! Сволочи! — донесся голос с верхнего этажа соседнего дома, и Лора сразу поняла, что это Джимми, их домовладелец. Он жил по соседству и купил здания с каждой стороны во время последней депрессии. Стоя над ними с ломом и крича таким громким голосом, что им можно было бы разорвать пространственно−временной континуум, он походил на психопата. — Убирайтесь подальше от моих ворот, или я вам глаза повыдергиваю и на затылок пришью!

Камичура указала своему оператору, парню лет пятидесяти, ростом под два метра и весом под сто тридцать килограммов, снимать верхнюю площадку.

Когда Джимми спустился, чтобы, чтобы встретиться с ними на тротуаре, в свете камеры они увидели, что у него есть оружие, более опасное, чем лом. К своему уху он прижимал телефон.

— Они ограничивают доступ и блокируют пожарный гидрант, — сказал он.

Камичура ткнула в сторону своего фургона, увешанного спутниковыми антеннами, как во время президентского обеда.

— Он припаркован законно!

Джимми провел рукой по микрофону.

— А мне параллельно.

— Он отставной полицейский, — вмешалась Лора. — Копы приедут, даже если вы помашете палкой в запрещенном месте. — Она закатила глаза, как будто это раздражало ее.

— Почему бы тебе не рассказать это десяткам полицейских в доме?

— Эти головорезы не смогут вызвать эвакуатор, — сказал Джимми. — Вы оставляете моего арендатора в покое, а я возвращаюсь внутрь.

Камичура отступила назад. Лора рассмотрела не всех репортеров, но в следующий раз она будет готова.

— И моя сестра в десять раз краше, чем Томасина Вэнт, даже когда летит с подиума.

Камичура и ее оператор обменялись взглядами, и он опустил камеру. Она указала на Лору.

— Увидимся на работе завтра.

Квартира, которую Руби выпросила себе, была на нижнем этаже с собственной кухней и выходом в сад. Лору привлек шум и миганье вспышки из-за двери.

— Карнеги, — сказал Кангеми. — Добро пожаловать.

— Это мой дом. Я должна приветствовать тебя.

— Слабая надежда, что это произойдет, — сказал он. И он был прав. Квартира, огромная по нью−йоркским стандартам, была заполнена огромным количеством людей, которые вытирали поверхности, переворачивали подушки и, как правило, совали нос, куда не следовало.

— Где моя сестра?

— В спальне с твоей матерью. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

Она проигнорировала его. Он был гораздо более приятным собеседником, когда не ссорился со своей девушкой, но сейчас ему явно не хватало чувства юмора, поэтому ей стоило следить за своими словами.

Квартира была похожа на железную дорогу, то есть, чтобы добраться до кухни приходилось идти через спальню или ванную комнату, поэтому обе спальни были открыты, чтобы люди в жилетках NYPD¹⁷ сновали туда−сюда как кролики. В спальне её ждало душераздирающее зрелище. Руби плакала на кровати, а рядом с ней присев на краешек сидела мама, она гладила ее одной рукой по спине пытаясь утешить, а в другой держала мобильный телефон и с кем−то разговаривала.

— Нет, я знаю, что ей не о чем беспокоиться, но я не буду заставлять её испытывать неудобства только потому, что ты не сдвинешь свою задницу с места, пока не произойдет катастрофа. — Голос мамы ничего не выражал, но по словам было ясно, что она в ярости.

Она продолжила, как будто человек на другом конце провода не произнес ни слова.

— Я никогда не просила тебя ни о чем. Даже когда я воспитывала двух детей одна в проклятом гетто, я никогда не просила у вас ни копейки, ни одного одолжения, я делала костюмы для твоих девочек на Хэллоуин и научила их шить одежду для кукол. Я люблю их. И мне нужно, чтобы ты вытащил свою задницу из того места, где ты сейчас, сходил в Южный Мидтаун, и получил пару ответов с таким же удовольствием, как я помогала твоим детям.

Ах. Это дядя Грэхем, адвокат в запонках.

— Я не хочу это слышать, я не хочу это слышать, я не хочу это слышать! — Начав длинными, стремительными, спокойно озвученными предложениями, мама закончила подростковыми диалогами с братом. Фантастика.

Лора схватила телефон.

Дядя Грэхем еще продолжал говорить.

—…обвинения в чем-то.

— Дядя Грэхем? Это Лора.

— Ты можешь ее успокоить?

— Думаю, что нет.

— Если я начну узнавать что−то об обвинениях Руби, будет казаться, что она что−то скрывает.

Лора посмотрела на свою сестру, полностью разбитую сложившейся ситуацией, и маму, которая пыталась держаться и чувствовала себя такой одинокой, как никогда.

— Может быть, вы сможете приехать после ухода полицейских и объяснить, что произошло? Или, может быть, у вас есть какие−нибудь контакты в нью−йоркском департаменте, и вы сможете что−то узнать? Это не должно быть большой проблемой. Просто знаете, чтобы они не чувствовали себя никому не нужными?

— Я слышал, что ты несколько месяцев назад попала в беду и не позвонила мне.