– Какой же ты молодец, – сказала Мэри Кэтрин.

Мел расхохотался, хлопая ладонями по рулевому колесу.

– Ха! Молодец! Это мне нравится. Умеют же некоторые преуменьшать. «Какой же ты молодец», – передразнил он ее беззлобно и снова захохотал. Мэри Кэтрин почувствовала, что лицо у нее горит. – Послушай, дитя мое, дело тут не в том, молодец я или нет. Речь не о добре и зле, речь может идти только о минимизации потерь. И именно эту задачу я и пытаюсь решить.

– Окей.

– Я собираюсь приложить все усилия, чтобы выставить нас в наилучшем свете, – продолжал Мел уже с некоторым раздражением, – и ты, глядя на это как на проявление альтруизма, просто-таки убиваешь меня. Похоже, у тебя не получается уловить и оценить мастерство, который я тут демонстрирую.

– Извини. По-моему, твой замысел по-настоящему хитроумен, – сказала она, сама ощущая легкое раздражение.

– Спасибо. Этот комплимент я могу принять. Теперь мы с тобой на одной волне.

– Хорошо.

– И мы оба слушаем одну и ту же станцию, – продолжал Мел, расширяя метафору. – Оба слушаем BBC, а не это дерьмове РСА. – Последние слова он произнес таким высокомерным и сардоническим тоном, что оба засмеялись, хотя и довольно нервным смехом. – Поэтому давай оставим в стороне это слезливое сентиментальное дерьмо и постараемся по мере сил облагодетельствовать несколько следующих поколений наших семей.

– Окей.

– Прямо сейчас самое эффективное действие в этом направлении для меня, Мела Мейера, заключается в том, чтобы свалить из Доджа{46}.

– Что ты имеешь в виду?

Мел грустно вздохнул, как будто до сих пор надеялся, что Мэри Кэтрин начнет, наконец, понимать его с полуслова.

– Иисусе, девочка, сегодня вечером я собираюсь выйти перед публикой. Сообщить всему миру, что совершил неэтичный поступок. Я собираюсь пожать плоды решений, которые принимал в январе и феврале. Это были хорошие решения, но воздаяние за них неизбежно. Так вот, могу ли я оставаться ближайшим советником и конфидентом клана Коззано после того, как выставлю себя коварным и бессовестным гомункулом? Весь смысл предприятия заключается в том, чтобы собрать на себя все помои и поношения, а затем убежать подальше, унося их с собой. Потому что если я останусь поблизости, то перепачкаю всех вас.

По мере того, как Мел говорил, ситуация начала проясняться, и эмоциональная туча, омрачившая начало их разговора, унеслось прочь. Мэри Кэтрин расслабилась.

– И как далеко ты собираешься убежать?

– О, очень далеко, по крайней мере, на некоторое время. Я формально разорву отношения с твоим отцом, откажусь от обязанностей его адвоката и передам его дела Ти Аддисону из «Нортон, Аддисон, Голдберг и Грин». Ти о вас позаботится, ребята. Я останусь на связи, но это последний раз, когда я являюсь в Тасколу лично. Ничто не помешает нам встретиться, если ты заглянешь в Чикаго, но только в неформальной обстановке – скажем, за ленчем. Если кто-то из медиа заметит нечто большее, это будет воспринято так, будто я прячусь в тени и по-прежнему дергаю за ниточки.

– А что насчет далекой перспективы, о которой ты говорил?

– В далекой перспективе не меняется ничего. Все нынешние проблемы – не более чем мерцание на экране истории.

Во время этого разговора он случайным образом выбирал повороты на сетке дорог, рассекающей поля, и время от времени двигался обратно в сторону старой фермы Коззано. Им встретился «Субурбан» Мирона Морриса и они помахали друг другу. В конце концов Мел остановился у машины Мэри Кэтрин, прижавшись к обочине, и она поняла, что он хочет, чтобы она его покинула.

– Ты меня обнимешь? – спросила она. – Или с точки зрения Маркин Калдикотт это слишком порочно?

Мел не пошевелился, как будто парализованный происходящим.

Мэри Кэтрин расстегнула ремень безопасности, наклонилась к Мелу и обхватила его шею руками, приняв почти горизонтальное положение. Мел обнял ее и крепко прижал к себе, а потом резко оттолкнул.

– Ладно, мне надо побыть одному, – сказал он.

Мэри Кэтрин клюнула его в щеку и быстро, не оглядываясь, выбралась из машины. Машина Мела рванула с месте еще до того, как дверца захлопнулась. Колеса потеряли сцепление с дорожным покрытием, пробуксовали, выбросив два фонтана синего дыма, и "Мерседес" пронесся по дороге мимо старого дома, как в былые дни. В окнах показались лица молодых Коззано, привлеченных шумом, и исчезли, когда они поняли, что это просто Мел Мейер, старый законник из Чикаго, любитель быстрой езды.

Уильям Э. Коззано отправился на утренний моцион: сквозь заднюю дверь, через ворота, полквартала по аллее, через проход в ограде на подъездную дорожку Торсенов. По краю двора, помахать девяностолетней миссис Торсен, как всегда моющей посуду у окна кухни, затем на улицу, еще полквартала, сквозь разрыв в сетчатой ограде городского парка Тасколы, а оттуда куда глаза глядят. Это был маршрут, которым он следовал с тех пор, как научился ходить в первый раз, и научившись ходить вторично, сразу же по нему отправился.

Теперь, разумеется, его обычно сопровождали с полдюжины человек персонала. Миссис Торсен, похоже, не возражала, чтобы вся эта толпа ходила через ее двор. Муж ее умер, и она теперь жила одна. Откуда бралось столько грязных тарелок, оставалось тайной, но мыла она их постоянно.

Путешествие до парка было рискованным предприятием, и кортеж Коззано должен был совершать его в едином плотном строю. Выбравшись на простор, они могли разомкнуть его и двигаться рассредоточенной группой. Обычно этот кортеж состоял из парочки сиделок, киногруппы Мирона Морриса и кого-нибудь из Института Радхакришнана, подключенного по радио к аппаратуре в спальне Коззано. Сегодня их сопровождал Зельдо.

– Вы ходите. Вы говорите. Поздравления, – сказал он.

– Спасибо. Это очень приятно, – сказал Коззано.

– Если процесс восстановления будет продолжаться в том же темпе, то к середине июля вы практически вернетесь к норме.

– Великолепно.

– Мне любопытно, не захотите ли вы развить кое-какие способности, лежащие за пределами этой нормы?

Предложение было довольно диким и Зельдо это осознавал; ему было очевидно не по себе, когда он произносил эти слова. Он внимательно вглядывался в лицо Коззано, ожидая реакции.

Некоторое время Коззано не реагировал никак. Он шагал себе и шагал, как будто ничего не услышал. Но теперь он не смотрел по сторонам. Он уставился на траву прямо по курсу и пытался взглядом прожечь дыру в земле.

Через пару минут он, казалось, принял какое-то решение. Он поднял взгляд, но еще минуту ничего не говорил. Судя по всему, он подбирал слова. Наконец он взглянул на Зельдо и произнес беспечным тоном:

– Я всегда верил в возможность безграничного самосовершенствования.

– Я вижу тетю Мэри, достающую из печи яблочный пирог, – говорил Коззано. – Это День Благодарения 1954 года, два пятнадцать пополудни. По телевизору в соседней комнате показывают футбол. Отец, несколько дядьев и кузенов смотрят его. Все они они курят трубки и от дыма у меня в носу першит. Мяч у «Львов», до ворот четыре ярда. Но все мое внимание сосредоточено на пироге.

– Окей, это здорово, – произнес Зельдо, лихорадочно печатая за ним на компьютере. – А что происходит, когда я стимулирую эту связь?

Он потянулся к другой клавиатуре и ввел команду.

Глаза Коззано сузились. Он рассеяно уставился вдаль.

– Всего лишь мимолетное видение Кристины в возрасте примерно тридцати пяти, – сказал он. – Она в гостиной, на ней желтое платье. Больше ничего не припоминается. Образ гаснет.

– Окей, а как насчет вот этой? – спросил Зельдо, вводя следующую команду.

Коззано резко втянул носом воздух, облизнул губы и сглотнул.

– Очень мощный запах. Какая-то химия, которой я опрыскивал растения. Вероятно, пестицид.

– Но никаких визуальных образов?

– Совершенно никаких.

– Ладно, а это?

– Иисусе! – крикнул Коззано. На его лице отразились искреннее изумление и страх. Он не то сполз, не то скатился с кресла и упал на пол спальни, приземлившись на живот, и по-пластунски наполовину заполз под кровать.

– Позвольте угадаю, – сказал Зельдо. – Вьетнам.

Коззано расслабился и уронил лицо на руки, глядя прямо в пол. Спина и плечи вздымались, а на шее выступил пот.

– Я сожалею об этом, – сказал Зельдо.

– Это было невероятно реалистично, – сказал Коззано. – Боже мой, я на самом деле услышал свист пули у виска. – Он сел и поднял руку, чуть выше правого глаза. – Это была пуля АК-47. Она прилетела вон оттуда, прямо из джунглей, и чуть-чуть не попала в меня. Я бы сказал, прошла в паре дюймов.

– Это воспоминание каком-то реальном случае? – спросил Зельдо.

Взгляд Коззано сделался рассеянным. Он смотрел в стену, не видя ее.

– Трудно сказать. Трудно сказать.

– Когда вы видели яблочный пирог, воспоминание казалось очень ярким.

– Оно таким и являлось. Это действительно было с мной. А в этот раз я почувствовал скорее ускользающее ощущение непонятно чего. Практически как реконструкция события общего плана.

– Интересно, – сказал Зельдо. – Не хотите ли отдохнуть?

– Да, я бы не возражал, – сказал Коззано. – Последний опыт по-настоящему меня достал. Много нам еще осталось?

Зельдо рассмеялся.

– Мы успели перебрать три десятка связей, – сказал он. – Всего их где-то пара тысяч. От вас зависит, сколько еще осталось.

К концу дня Зельдо протестировал больше сотни различных связей в мозгу Коззано. Каждая из стимуляций порождала абсолютно уникальный ответ.

ЦЕЛЫЙ ПАССАЖ ИЗ МАРКА ТВЕНА МАТЕРИАЛИЗОВАЛСЯ В ЕГО ГОЛОВЕ.

ОН ОБОНЯЛ ЗАПАХ ПОДВАЛА СТАРОГО ФЕРМЕРСКОГО ДОМА ЗА ГОРОДОМ.

ОН ИСПЫТЫВАЛ СОКРУШИТЕЛЬНУЮ СКОРБЬ И ЧУВСТВО ПОТЕРИ БЕЗ КАКИХ-ЛИБО ОПРЕДЕЛЕННЫХ ПРИЧИН.

ОН ЛОВИЛ ХОЛОДНЫЙ ФУТБОЛЬНЫЙ МЯЧ ВО ВРЕМЯ СВАЛКИ В ШАМПАНИ.

ОН ОТКУСЫВАЛ КУСОК ПРОМЕРЗШЕГО ШОКОЛАДНОГО КЕКСА. НАД ЕГО ГОЛОВОЙ С РЕВОМ ПРОЛЕТАЛ B-52.