Я решил почитать эту самую последнюю работу Громулина. «Живая вселенная» – послушно отобразил экран. Конечно, я ее читал, даже изучал. Но, как я говорил, ее изучали неподробно, а сам я ее не перечитывал со времен Университета. Незачем было. Меня вопросы Бога не интересовали. Меня интересовал человек, а не его гипотетический создатель.

«Казалось ли вам когда-то, что за вами кто-то незримо наблюдает? Что вы стараетесь показаться лучше, даже наедине с собой? Кому вы хотите понравиться, когда одни? С кем вы разговариваете вслух и про себя, когда одни, оправдывая свои не очень красивые мысли?»  – так начиналась книга. Да уж, начало научной книги. Но Громулин, вообще, был славен тем, что самые сложные теории мог описать просто и понятно. Даже там, где требовались многоэтажные формулы, Громулин приводил художественные образы, и мне, чистому гуманитарию, удавалось понять параллаксы, браны, изотропность и прочие понятия, одни названия которых меня пугали. Громулин был психологом. Он настаивал, что понимание терминологии облегчает понимание предмета в целом. Но я считаю, что как хороша бы ни была эта идея, все еще зависит, от того, кто объясняет эту самую терминологию. Объяснить же можно так, что и само объяснение не поймешь.

Да, вы, наверняка заметили, я очень восхищен Громулиным. Но, разве не полагается быть восхищенным человеком, показавшим тебе путь, давшим тебе простые ответы, на казавшиеся сложными тебе, вопросы?

Я читал до поздней ночи, я вел диалог с Громулиным, как будто он мне отвечал в своей книге. Не знаю, как так получалось. Но стоило мне не согласиться с каким-то его положением, стоило мне только подумать о сомнениях, как он развеивал их в следующем абзаце. Стоило мне согласиться, он словно хитро улыбался и показывал – а это противоречие не заметил? Если я задавал вопрос, он отвечал. Если он задавал вопрос, я отвечал, и он продолжал рассуждать, словно услышал этот ответ. Я заметил, что веду диалог, только перед самым утром. И решил не ложиться спать.

Да, для вас это странно. Но я сплю не каждый день. Только когда настроение угнетенное, когда нужно найти какое-то решение, какой-то ответ, когда нужно много времени, тогда мы, сотрудники нашего НИИ (мы же договорились, я буду называть его просто НИИ? В Фироками, вы знаете, часто все так зовется, Университет, НИИ, Клиника…), уходим в безвременное пространство. Чтобы иметь сколько угодно времени на размышления. Каламбур, конечно, но по сути точный. Да, наши ученые определили, что такое сознательный сон, бессознательный сон, что происходит во время сна. И почему. Да, вы, наверное, помните, я рассказывал про сны в своем прошлом рассказе «Сон в весеннюю ночь». Кто не читал, пусть почитает, я не буду сейчас отвлекаться на теорию снов. Да, это было большое открытие, которое даже не предали широкой огласке. Так, опубликовали в журнале «Аве, наука!», не для всех. Некоторые даже поговаривали, что люди пострадали, пытаясь применить положение о сне на практике. Ну, да ладно, во Вселенной нет ни одного предмета, который не принес бы вреда когда-нибудь и кому-нибудь. Абсолютно все когда-либо выступало в роли убийцы и абсолютно все выступало в роли жертвы.

Я сварил кофе, вкусный. Почти, как у Софии. Чтение я прекратил, мы о многом поговорили ночью, теперь нужно все переварить.

У нас нет четкого графика работы. Это потом, после первой идеи, Сам Самыч соберет нас снова, и мы договоримся, в какое время обязательно всей группе находиться в НИИ. Чтобы обсуждать работу. А пока все будут ходить, думать, пробовать. Первый ход мой. Да, самонадеянно, конечно, но так есть. Коллеги будут что-то пробовать, и только когда я сформирую вектор работы, начнется работа. А что вы хотели? Чтобы садовник рассказывал про работу ученых, которую видел через окно? Садовник пусть рассказывает про свою, а я про свою. Знаете, есть такая притча. У одного писателя был садовник, и как-то садовник говорит: «мне тут идея пришла в голову, может, тебе пригодится» и рассказал замечательную идею для романа. Писатель обрадовался и говорит: «это замечательная идея, запиши ее, и ты станешь писателем!» садовник ответил: «я не писатель, я садовник. Мне без надобности. Ты писатель – ты напиши, у тебя лучше и красивее получится». Писатель сказал: «ну, спасибо тебе, как же мне тебя за это отблагодарить? А, знаешь что, держи вот этот огрызок вкусного яблока, там много семечек, мне без надобности, а ты вырастишь чудесный яблоневый сад». И они расстались довольные друг другом. Каждый должен делать то, что умеет лучше всего.

Глава 3

Я решил прогуляться. Все в городке было построено удобно, красиво. Везде было ухожено и чисто. Даже заброшенный парк был так тщательно и продумано заброшен, что ни у кого не было шанса подвернуть там ногу или провалиться в яму среди руин. Руины, похоже тоже были специально сюда завезены. Главное – комфорт ученых! – сказал мэр Фироками. И все было сделано тут так, чтобы не мешать нам думать, чтобы брошенная бумажка не отвлекала нас. Да и некому было бросать бумажки. Талантливые ученые находились на высоком уровне этики.

Городок находится ближе к югу Фироками. У нас не бывает зимы. Если работа требовала зимы – мы ехали на север Фироками, там было отделение НИИ.

Я шел к набережной реки, прогуляться по алее, и выйти к обрыву. С обрыва открывался невероятно красивый вид. Стимулирующий процесс строительства счастливого будущего. Мы как будто остались тут в идеализированном старом месте. Фироками – многоэтажный город-спрут, алмазный, безжалостный, футуристический. А наш Городок, как из старой-старой гуманистической фантастики про идеалистическое будущее.

На обрыве уже кто-то был. Я вздохнул и собрался было уйти. Но «кто-то» помахал мне рукой. Знакомый. Я снова вздохнул. От природы я молчалив. Этим бесстыдно пользуются окружающие. Они считают, я молчу, чтобы слушать их. А профессия не позволяет мне отключаться и не слушать. Я привык, привык анализировать, я боюсь пропустить идею или что-то, что наведет меня на идею. Поэтому, наверное, у меня не получилось с Софией. Мне нужно иногда быть одному. Теперь она выходит замуж за, несомненно, достойного человека. София очень серьезная девушка. Я не сказал раньше? Да, она уволилась, потому что выходит замуж. И теперь, она сможет рисовать. Она всегда хотела рисовать. Может, конечно, не получилось и не из-за моего желания быть иногда одному. Может, просто она не та, рядом с которой у меня не появлялось бы такого желания.

Знакомым оказался Эрик Гром. Младший брат Эдика. Эрику было восемнадцать. Что-то нужно о нем сказать… в общем, он был… ммм… подающим надежды. Да. Так будет точнее. На что надежды? На все. Он был лучшим в классе. Учителя сначала радовались. Когда проявился его литературный талант, он писал стихи и прозу так, что заставлял словом плакать и смеяться, кого хотел и когда хотел. Все думали, что одухотворенный юноша станет писателем или поэтом. Потом он запел. Редкий меццо-сопрано поражал. Потом, оказалось, что у него идеальный слух. Он иногда сочинял музыку. Гармоничную, прекрасную, знакомую и неповторимую. Потом оказалось, у него математический талант. Потом он начал улучшать школьные опыты по физике, по астрономии. Лишь одно было плохо. Мальчик оказался ленным. Он не стремился ни к чему. Он не сдавал экзамены на классы вперед.

Родители Громов жили где-то далеко от городка, им отправлялось обеспечение, раз в месяц, как многим семьям ученых, которые не прошли тесты на профпригодность, и в городок их не взяли. Эрика старший брат привез сюда, когда мальчику было восемь. В своей школе он слишком опережал всех в развитии. Да и, признаться, в этой школе, Эрик тоже был умнее всех, на порядок. Учителя пытались воздействовать на Эдика, чтобы он обсудил с братом, какие именно способности тот хотел бы развивать. Но как можно повлиять на человека, который не отличает кофе Софии от кофе сваренного машиной?

Эдик отмахнулся – сам решит, когда придет время. А когда это время придет? Через год направление профессии выбирать.

– Привет, Амий, – поздоровался Эрик.

– Привет, – я сел на траву. Мальчик стоял рядом.

Мы молчали какое-то время. Эрик был еще молчаливее меня.

– Как у тебя дела, выбрал направление? – спросил я.

– А ты? – усмехнулся Эрик.

– Что?

– Ваш новый проект. Эдик сказал, все ждут, когда ты укажешь им куда идти.

– Я думаю.

– Вот, я тоже.

– Это другое, – я почувствовал раздражение. Вообще, Эрик, в отличие от старшего брата, наоборот, всем нравился. Наверное, только я понимал, что пройдет совсем немного времени, и он будет так же, как брат, раздражать тем, как ладно у него все получается.

– Это другое, – повторил я. – Мне нужно подумать, от меня зависит весь ход эксперимента. От моего выбора.

– А от моего зависит вся моя жизнь, – усмехнулся Эрик, сел на траву, рядом со мной. – Подсказать?

Мне показалось, я услышал нотки искусителя в голосе парня. Конечно, это ерунда. Никакого искусителя нет. Это все этот эксперимент, он вызывал глубинный страх: а вдруг нельзя?

– Тебе Эдик рассказал?

Эксперименты обсуждали в городке, как новости. Группа психологов представила проект для городка, в котором доказывала, что атмосфера секретности будет угнетать талантливых ученых. И что они обязательно будут искать отдушину. Возможно, вне тех контактов, от которых им приходится что-то скрывать. А это было, действительно, опасно. Поэтому, редко когда задача подразумевала молчание. В городке жили люди, которые знали – все местные разговоры не должны выходить за пределы городка. Да и как? Протоколы связи проверялись и прослушивались, каждый житель города дал на это согласие. А сторонний ученый не раз помогал выйти из тупика увлеченной группе. Правда, Эрик еще не был ученым. Хотя, наверное, и это получилось бы у него прямо сейчас.