Громогласный топот замедлился, когда Син застыл, и его отец дышал шумно и тяжело, как бешеный бык.

Син ждал приближения, громоподобного, сотрясающего землю приближения, и задышал также как и отец. Он опустил взгляд на руки, сжимавшие грабли, и, увидев на них красный цвет, удивился, когда успел пораниться...

Нет, это была не кровь. Это его глаза сияли красным светом, как и глаза отца.

Но времени подумать об этом не было.

Когда отец почти сократил дистанцию, мозг Сина просчитывал момент нападения, необходимый угол, сможет ли он поднять вес граблей, что казался пушинкой для его отца и тяжелым булыжником для него самого. Но тело знало ответы на эти вопросы, и у него были силы. Пока он раздумывал над «как» и «когда», его рука и торс внезапно и скоординированно начали действовать.

Замах был слишком точным и уверенным для него. И Син не знал, кто удивился больше – он или его отец. Отец повернул лицо, в неверии уставившись на острые пики, что надвигались на его голову.

У Сина оставалось мало сил, а грабли были тяжелыми. Однако зубья было не остановить. Прежде чем отец успел выставить руку или уклониться, металл глубоко вспахал красное, искаженное гневом лицо, пройдясь по виску, щеке и носу. В воздухе брызнула кровь.

Отец взревел от боли, грязная медвежья лапа поднялась к ободранной голове. А грабли под действием инерции дошли до земли, цепляясь в нее как хищная птица когтями.

Син дернул рукоять. Потянул изо всех сил, снова вскидывая орудие, налегая всем весом.

Он посмотрел на отца и застыл.

Отец выпрямился и опустил руки. Один его глаз вывалился наружу, свисая на кровавой нитке, глазное яблоко касалось скулы, а пустая глазница зияла черной дырой. Лицо исказилось от ужаса и жажды мести, рот с обнаженными зубами был широко распахнут, клыки полностью выступили из челюсти.

Грабли выскочили из земли, словно живые, вскинулись в хватке Сина, меняя местами зубья и тупое навершие рукояти.

Не осознавая себя, Син сделал выпад и воткнул деревянное древко в глазницу, прикладывая все силы в теле. Он с облегчением осознал, что орудие вошло как по маслу.

Еще один вопль боли вспорол ночную тишину, и его отец слепо потянулся руками к Сину, рукава грязной рубахи промелькнули в воздухе возле лица и головы Сина. Снова хватаясь за грабли, Син проскользнул между отцовских ног. Выскочив из–за его спины, он развернулся и, извернувшись, принял упор руками в землю и пнул отца ногами в спину.

Толчка хватило, чтобы отправить тушу в свободный полет, и его отец рухнул лицом на грабли, рукоять вошла так глубоко в его череп, что голова накренилась вбок.

Отец полетел наземь мертвым грузом, а взгляд Сина устремился к ножу на широком кожаном ремне. Пока зверь был ошеломлен ранением, Син рванул вперед и вытащил лезвие из чехла. Рукоять была чересчур большой для его ладони, поэтому пришлось ухватиться двумя руками. Вскинув кинжал, Син всадил его в толстую кожу отца. Тот, медленно извиваясь, казалось, совсем не заметил удара.

Тогда Син увидел камень. Плоский. Широкий. Размером с его грудную клетку.

Он был слишком тяжелым для него. Но страх вкупе с яростью придал ему сил. Он поднял камень и опустил на рукоять, один раз... второй ... третий.

Он вбил нож до самого эфеса.

Отшатнувшись, Син рухнул на твердый участок земли, вытоптанный копытами. Он дышал так тяжело, что болело горло, а взгляд помутился. Когда он поднял руки, чтобы протереть глаза, то осознал, что плачет...

Отец со стоном перекатился и попытался встать, как призрак восставший из могилы, только в его случае из плоти и крови, все еще способный нанести серьезный урон. Рана глаза была настолько страшной, что Сина затошнило при виде лившейся ручьем блестящей крови.

Когда показалось, что отец собирался встать и продолжить бой, стало очевидно, что алкоголь в крови не позволял ему ощутить боль от ранений. Или, может, душа, что руководила этим телом, была настолько злой и закаленной.

Ужас охватил Сина, и он вскочил, собираясь убежать...

Спустя какое–то время, много позже, к Сину вернулось чувство осознанности. И это странно, ибо он не заметил, как оно покидало его.

Все, казалось, было словно в дымке, поэтому он протер глаза...

Резкая боль заставила его нахмуриться, и, моргнув, Син осознал, что сидит в луже, скрестив ноги. Прошел дождь?

Нет. Это не вода.

Это была кровь. Он сидел в луже свернувшейся крови.

Син нахмурился. Подняв руку, он обнаружил, что ладонь тоже покрыта красной жидкостью. Воистину он весь был покрыт кровью, даже его изорванная одежда. Он был ранен? Отец напал на него и...

– Дражайшая Дева в Забвении.

Дернувшись, Син поднял взгляд. Разум сказал, что он должен узнать фигуру, что стояла над ним. Да, он должен знать его.

Претранс опустился перед ним на колени.

– Прошу... отдай мне кинжал.

– Что?

– Кинжал, Син.

– Нет у меня никакого кинжала...

– В твоей ладони.

Только подняв руку, чтобы доказать этому знакомому незнакомцу, что в его ладони ничего нет, Син понял, что ошибается. В его хватке лежал кинжал. Как он его не заметил? И внезапно он вспомнил, кем был этот претранс. Это его кузен, Бальтазар. Сейчас он узнал мужчину.

– Кузен, кинжал. Отдай мне его.

Посмотрев налево, Син увидел первую часть тела возле сломанной рукоятки граблей. Вторая была нанизана на зубья. Другая... возле ограды.

Их было очень много, а самая большая – торс – была разделана.

Кто–то разорвал его отца на части. Кто–то еще был... здесь?

– Син, отдай мне лезвие. Сейчас.

Рука разжалась, когда из нее забрали оружие. А потом Син посмотрел кузену в глаза, и, наконец, начал осознавать ужасную, немыслимую реальность.

– Кузен, кажется, я это сделал.

– Да, – мрачно выдавил Бальтазар. – Сделал.

Син уставился на отрезанную руку, что лежала на земле подобно павшему солдату.

– Он хотел причинить ей вред.

– Кому?

– Неважно.

Сосредоточившись, Син умудрился оторвать уставшие конечности от кровавой лужи. Покачиваясь на ногах, он побрел к реке, к холодным бурлящим водам. Входя в поток, он рухнул на колени и, сложив руки чашей, снова и снова омывал лицо. Потом отпил воды, усмиряя пожар в глотке и желудке.

Он снова попытался встать, но ничего не вышло, и он упал на мокрые камни. Подняв голову, Син обнаружил, что череп весил столько же, сколько все его тело, и мгновенно пришло головокружение. А за ним – вспышка жара, что не имела отношения к физической нагрузке.

– Баль... тазар?

Кузен просунул руку ему подмышки и рывком поднял, вытаскивая из воды.

– О, нет, Син...

– Что?

Бальтазар судорожно оглянулся по сторонам.

– Превращение. У тебя началось превращение...

– Нет, я не...

– От твоей кожи исходит пар, ты горишь.

Син в смятении посмотрел на свою руку, ноги, лодыжки. Пар действительно поднимался от его кожи, и он сам чувствовал странный жар. Но...

Его внезапно накрыла обширная слабость, земля ушла из–под ног, он выпал из рук родственника. Он приземлился наземь кулем, жар утроился, все набирая силу, а потом его конечности загудели.

– Дражайшая Дева в Забвении, – простонал Бальтазар. – Тебе нужно укрытие и источник крови.

– Нет, – выдавил Син сквозь сжатые зубы. – Оставь меня. Я с радостью отправляюсь в Забвение...

Когда кости ног вытянулись, а руки, казалось, скрутило словно веревки, он лишился речи и опустил голову. Делая мелкие вдохи, Син вспомнил все, что слышал о превращении: без крови вампирши он умрет. Интересно, как скоро…

– Я помогу ему.

Услышав эти слова, Син заставил глаза открыться. Увидев говорившего, он покачал головой.

– Нет, нет...

Это была женщина с цветочного луга. Которая всегда хорошо к нему относилась.

– Бальтазар, – сказал он настойчиво. – Уведи ее, она не должна видеть...

Женщина шагнула вперед.

– Я знаю, что он сделал, чтобы защитить меня и моего брата. – Она не поднимала взгляда, словно намеренно не желала смотреть на свидетельства его преступления. – Я знаю... и я помогу ему сейчас.

Син слабо покачал головой.

– Нет. Нет, я недостоин...