ГЛАВА ПЯТАЯ

Кваскви поднял Дзунукву с пола, бережно прижал ее к своей груди. Кровь запятнала его куртку, но это не было важным. Слезы лились из его глаз, он жмурился от огромного горя, пропитавшего воздух. Он скорбел по Дзунукве, как я скорбела бы по папе и Марлин. Словно она была семьей. Я знала ее как жуткую ледяную каргу, врага, но она была частью общины Иных Портлэнда, и потеря сильно ударила по Кваскви.

Он медленно спустился к тропе, где ждала Элиза. Она опустила голову, когда Кваскви прошел. Птицы за тропой собрались на стене над моей головой. Зловеще тихие, они смотрели на меня и Кена с наглостью хищника, глядящего на добычу.

— Нам нужно идти, — сказала я, направляясь к тропе. Кен последовал.

Как только мы отошли, сойки обрушили на граффити и кровь на стенах белый слой экскрементов.

— Эффективная помеха для судебной экспертизы, — сказал Кен.

— Гадость.

Пон-сума шел последним, непоколебимый и стойкий, как всегда. Мы образовывали безмолвную погребальную процессию по лесу к парку, пока из-за деревьев не стали блестеть на солнце металлические перила моста. Кваскви поднялся по лестнице с Дзунуквой, а вернулся уже без тела или кожаной куртки. Красный цвет был отличным выбором для тех, кто имел дело с убийствами. Боевая часть меня пыталась превратить ужас во что-то терпимое. Кои-параноику не хватало сил, чтобы говорить.

— У нас есть зацепка, — сказал Кваскви Элизе.

— Кои выполнила свой трюк?

— Нет, — сказал он. — Она все еще в долгу передо мной.

Элиза закатила глаза.

— Что такое, Кои? Смелости не хватило? Пора отрастить.

Ее презрение повергло меня в молчание. Я кипела. С чего она взяла, что может осуждать меня? Словно она сделала что-то полезнее прогулок по округе со шпионажем! И кем вообще была Элиза? Она не делала ничего, что можно было отнести к Иным, кроме пребывания с Кваскви.

— Не боишься, что он разболтает полиции? — спросил Кен. — Ты не дал ему препарат.

Кваскви покачал головой.

— Я не переживаю. Он не пошел к полиции до этого, а теперь побоится, что его свяжут с нами.

Кен повторил странную фразу Брайана:

— Но-рад-васт? Уруфухайму?

— Нордваст Уффхейм, — исправил Пон-сума. — Шведский. Северо-западная стая волков.

Это было первым, что он сказал после Замка ведьмы. Кваскви развернулся, окинул его взглядом, словно впервые заметил. Пон-сума оставался спокойным, эмоций на лице не было.

Что-то встало на место.

— Я слышала в новостях. Разве это не группа скинхедов, взявших ответственность за граффити и вандализм в исламском центре в Портлэнде в прошлом году?

Кваскви кивнул.

— Я слежу за всеми вооруженными группами в округе. За этими я давно наблюдал.

— Думаешь, Брайан — неонацист? — бледный и жалкий Брайан не казался таким.

— Неонацисты побили бы тебя за то, что ты назвала их скинхедами, — сказала Элиза. Мы посмотрели на нее.

— Что? Я делала о них реферат по социологии в прошлом семестре.

— Не важно, какой Брайан. На нем нет крови Дзунуквы, — сказал Кен.

— Ты ощутил это за тем одеколоном?

Кен не случал меня, смотрел на звезды.

— Сиваш Тийе пока что закончил с нами. Идем.

Кваскви оскалился.

— О каких нас ты говоришь? Кои в долгу. Между тобой и мной связи нет, Вестник, — оскал стал широкой улыбкой. — Если ты не собрался присягнуть в верности Иным Портлэнда, раз теперь ты свободный агент?

— Теперь все ошибки, которые я совершу, будут моими, — сказал Кен. — Мне надоело собирать грехи других. Я тут с Кои.

«Ох. Расскажи уже всем вокруг», — мне не нужно было, чтобы Сиваш Тийе или болельщица знали о моих делах.

— Я устала. Если мы понадобимся, мы с Кеном будем в Кенне…

Кен зажал рукой мой рот.

— Просто напишешь ей.

Широкий рот Кваскви изогнулся в уголках, призрак его привычной улыбки.

— Свободна, — помахал он, прогоняя. И Пон-сума пошел по лестнице за нами, а Кваскви театрально кашлянул. — Не ты, жрец.

Кваскви прошел к Пон-суме, сжал его за плечи, прижался лбом к его лбу, задел его нос своим.

— Мое сердце радо тебя видеть, брат, — едва слышно сказал он.

Элиза отвлеклась на кроссовки, и Кен отчасти отвернулся, словно это давало им уединение. Я пощекотала его ладонь языком, и он убрал руку, поежившись, морща нос. Он попятился, вытирая руку о штанину. Не так он раньше реагировал на мой язык.

Пон-сума был напряжено, но Кваскви удерживал его, и он медленно расслабился. Один из них выдохнул.

— Далекий путь может снова увести меня от тебя.

Кваскви ответил на незнакомом языке, но напоминало язык, на котором Пон-сума говорил в пещере Черной Жемчужины, когда спасал меня от хвоста драконши. Эффект на Пон-суму был моментальным. Он покраснел.

Я подавила неуместный смех.

Кен ткнул меня локтем в ребра.

— Ай.

— Идем.

На вершине лестницы Джордж и Генри сидели на траве на перевернутых ведрах от краски и курили одинаковые трубки. Их окружала дымка перца, шалфея и эвкалипта. Генри прижал ладонь к трубке снизу и вытащил ее изо рта.

— Придется вызвать кого-то еще. Сиваш Тийе занял Субару для Дзунуквы. Мы ждем, пока он туда сядет, и повезем их…

Джордж прижал большую ладонь к колену брата. Мы с Генри сегодня соперничали, кто выболтает больше. Дым проник в мое горло, и я кашлянула.

— Прости. Это для очищения, — сказал Генри. Он глубоко вдохнул, хотел выпустить еще облако, но Кен стукнул пятками друг о друга, низко поклонился и схватил меня за рукав у локтя.

— Спасибо за помощь. Мы больше не будем злоупотреблять вашей добротой, — он потянул меня по тропе прочь от моста.

— Там кофе и логика, — сказала я, показывая туда, откуда мы уходили. Кен закатил глаза. Он осторожничал, перешел на другую сторону улицы, а потом вернулся на ту нашу дорогу. Генри встал и помахал нам, когда мы проходили.

— Серьезно, — пробормотал Кен.

— Не ворчи. Он милый. И приятно, что он болтливый.

Кен потянул меня за рукав ближе к себе. Он склонился, и его губы оказались у моего уха, его дыхание окутало меня запахом корицы, вызывая неуместную реакцию в виде дрожи по моей спине.

— Тут нельзя быть наивной. Слишком опасно. Джордж и Генри — берсеркеры. Это не плюшевые мишки.

— Ладно, ладно, — я отдернула руку, потирая плечо. — Но они — народ Кваскви. Они не будут просто так нападать на нас. И мы остановимся за кофе и угощениями, а потом уже отправимся в отель у школы Кеннеди.

— Конечно, — сказал Кен. — Я знаю, что нельзя лезть между Кои и ее латте, но нам нужно найти другой отель. Пон-сума слышал, куда мы отправимся.

— Теперь ты не доверяешь Пон-суме? Не многовато паранойи?

— Дзунуква мертва, Кои. И если подозрения Кваскви верны, ее убили люди. Люди не убивают Иных.

— Мангасар Хайк, — я завернула за угол. Профессор, которым управлял дух дракона Улликеми, использовал силу Иных. Но он был беспомощным человеком в конце.

— Исключение.

Я молчала, сосредоточилась на французских флагах, гордо висящих над черными навесами. Ряд столиков из стекла и металла были снаружи кафе. Внутри была обычная толпа, и Кен снова призвал привлекательный облик, скользнул за мной в очередь. Я смотрела на булочки, киши и сэндвичи из багета, которые заставляли сглатывать слюну. Но сегодня даже эклеры с ванилью казались печальными, и мой желудок сжался от мысли о еде. Я еще видела пустые глаза ледяной Дзунуквы, кровавую фразу Шекспира, которую убийцы оставили как визитку. Кен был прав, тут было опасно.

Я слепо указала на первые две вещи в витрине и пролепетала заказ на латте худой француженке с хвостиком за кассой. Кен выбрал сэндвич-капрезе, и пока мы ждали еду, он посмотрел на мои ладони.

— Что?

— Я впервые вижу, что ты держишь латте и не пьешь.

— Не так сильно хотелось пить, — я вытащила телефон, ожидая увидеть сообщение от Марлин. Прошла пара часов, но все еще ничего. Что она делала в своей квартире так долго? Эту картинку нужно было прогнать. Я не хотела знать. Я прижала стакан латте к себе, чтобы правой рукой отменить бронь в отеле.

— Есть другие варианты отеля? — спросил Кен.

— Я не знаю.

Кен повернул меня к столику в помещении.

— Посидим две минуты. Я поищу нам место, — он отломил кусочек сэндвича с растаявшей моцареллой и песто и опустил на салфетку передо мной. — Съешь.

Я опустила телефон и сжала латте обеими руками, надеясь, что тепло из стаканчика проникнет в мою грудь и растопит мороз, который удерживал меня в состоянии зомби. Я тут же подняла стаканчик к губам, и сливочная горечь потекла по моему горлу. Я тихо застонала.

Кен переставил SIM-карту, когда мы прилетели в Портлэнд, чтобы у него был интернет, и теперь смотрел сайт путешествий, не проливая масло из сэндвича на телефон. Он очаровательно хмурился.

Я решила написать Марлин: «Мы поселимся в отеле».

И тут же появились точки, отмечающие, что печатался ответ.

«В каком?».

Я моргнула. Вот это да. Она злилась сильнее, чем я думала.

«Я еще не знаю».

Ответ прилетел через секунду.

«Напиши, где вы».

Над моей головой появился бы большой знак вопроса, будь я в манге. Это не было похоже на тон Марлин, и эмоджи отсутствовали. Она не упускала шанса добавить Санту-азиата, и она точно вставила бы эмоджи какашки, ведь злилась.

«Прости, — напечатала я. — У Кена паранойя. Никакого имбиря в отеле».

В этот раз пауза была дольше.

«Никакого имбиря?».

Я смотрела на экран, забыв о стакане латте у губ. Фраза «никакого имбиря» была внутренней шуткой Пирс-Хераи, фразой, которую мы с Марлин понимали из-за использования двух языков. Слово «шога» на японском означало имбирь, но звучало схоже с фразой «ничего не поделать». Мы с Марлин говорили «имбиря нет», когда хотели скрытности.

Мне писала не сестра. Только один человек был в ее квартире, когда я видела ее в прошлый раз, и он не собирался уходить. Почему игрушка Пит отвечал мне? Зачем ему знать о нашем отеле?

— Я забронировал место, — Кен встал. — Идем?

— Что-то не то с Марлин. Я получила странное сообщение.

— Она в порядке?

— Не знаю.

— Я не хочу тут задерживаться. Мы все еще близко к парням Кваскви и к месту, где убили Дзунукву.