Я провожу обеими руками по волосам, чувствуя, как будто снова прохожу свой путь через текст песни. Заканчивается короткое соло Кэннона, и я смотрю на Джареда, его лицо отражает озабоченность, которую он пытается сдержать. Мы репетировали это почти двадцать раз, но… моя голова поворачивается на высокой скорости, лицо горит, а нога сама по себе отбивает ритм. Он успешно справился. Кэннон довольно скромно наклоняет голову, понятия не имея, насколько он хорош. На меня накатывает облегчение, я возбуждена и чувствую себя живой, наблюдая за ним, ожидая, когда он избавится от своего волнения. И когда он делает это, мои эмоции зашкаливают, и прежде чем осознаю, что делаю, я подмигиваю ему. Сама не верю, что способна на такое, а потом он неожиданно поражает меня тем, что его смешок смешивается с заключительными аккордами.

Рев аплодисментов дарит мне достаточно долгую передышку, чтобы избавиться от волнения и выпрямить подбородок.

— В нашу следующую песню мы внесли кое-что новое. Держу пари, прежде вы никогда такого не видели, — я делаю паузу, чтобы Джаред и Кэннон пересекли сцену и поменялись инструментами. Меня не волнует, кто ты, но особенно если ты — музыкант, это чертовски горячо. — Секрет раскрыт — мои мальчики разносторонне одаренные, — я обмахиваю лицо, заигрывая с толпой. Ух, еще бы. Когда они готовы и свисты прекращаются, я поворачиваюсь и смотрю на Ретта. — Давайте дадим им «увольнение с работы».

Не разрывая со мной зрительного контакта, он выбивает ритм, а затем стучит по своим барабанам с такой силой, будто бы хочет их разорвать в клочья. Мы написали эту песню вместе, на крыше, сидя справа от окна моей спальни. Нам потребовалось восемь ночей, чтобы довести ее до идеала, точнее семь, если не брать в расчет задержку из-за грозы с градом. Песня получилась оптимистичной, рассказывающей о хорошей стороне извещения об увольнении… ну, когда вы наконец-то свободны идти своей дорогой. Однако сегодня вечером Ретт не чувствует ни той самой энергии, ни того музыкального темпа, которые были вложены при написании этой песни. На его лице и в его печальных глазах застыл шторм.

Именно так всегда происходило и до сих пор происходит с Реттом. Бывают времена, когда все идет как по маслу, достаточно продолжительные для того, чтобы окунуться в расслабленную атмосферу, но затем следующее, что происходит — он снова возвращается к гнетущей злости, плескающейся прямо на поверхности. Даже когда он в хорошем настроении, ты все равно рядом с ним находишься в ожидании катастрофического шторма.

Я по-прежнему сосредоточена на нем, стоя спиной к аудитории, пытаясь донести всю любовь и спокойствие через свой голос, взгляд и язык тела, когда пою для него. Когда песня заканчивается, а он все еще выглядит взвинченным, я разворачиваюсь, чтобы присоединиться к энергии и шуму публики. Одной песни интенсивного и режущего взгляда Ретта мне достаточно, а невербальное утешение, которое я пыталась донести, не тронуло его. Он скрывается, где-то глубоко под злобой, и потребуется больше, нежели просто улыбка, чтобы вернуть его назад. Я не оборачивалась на протяжении всего оставшегося шоу, отказываясь столкнуться с тем, с чем не могу справиться прямо сейчас. Следующие четыре песни звучат прекрасно. Энергетика Джареда всегда поразительна; Кэннон прекрасно справляется с каждой нотой. Он даже немного увлекся «пританцовываниями» для одного из наших быстрых номеров и начал петь в мой микрофон во время исполнения нашей визитной баллады «Столкновение».

У меня буквально кружится голова от того, как хорошо все прошло, и я хихикаю, вновь обращаясь к аудитории.

— Как всегда, мы хотим поблагодарить «Элиту» и всех вас. — Послав воздушный поцелуй обеими руками публике, я продолжаю, — … за то, что приняли нас здесь сегодня. На прощанье, чтобы пожелать вам добрых снов, я спою ещё одну песню. Один прекрасный композитор сказал, что она была написана для меня, и я надеюсь, что он не будет возражать, если я действительно заберу ее себе, «потому что я часто так делаю». Брюс толкает Коннера в плечо, его голова поднимается от рисунка, выдергивая затычки для ушей.

— Моя песня, Бетти? — кричит он.

— Твоя песня, приятель. Люблю тебя.

В зале погасли огни. Я закрываю шоу, как делаю это всякий раз, когда он там, только с моим голосом и акустическим аккомпанементом Джареда, но впервые — и я уверена, что так будет каждый раз с этого момента — переключаюсь и использую новую «родственную» линию Кэннона, когда пою «Прекрасный парень» своему брату.

Пока ребята готовились к выходу в Город Грехов, я легла смотреть фильм с Коннером. Он заснул еще до того, как Оптимус Прайм начал топтать цветы, и я надеюсь, что у меня осталось немного горячей воды, чтобы наконец-то принять душ. Я тихонько выхожу из спальни и спускаюсь в коридор, очень удивившись тем, что вижу Кэннона, сидящего за столом в одних джинсах с влажными волосами.

Парни, возможно, не догадываются, ну или почти не догадываются, что делают с женщинами, оставаясь без рубашки и босиком. Они знают. Хитрые ублюдки. Обнаженный торс Кэннона я забуду не скоро. Мой мозг работает сверхурочно, чтобы сохранить и запомнить каждый нюанс его точенного великолепного торса. Не слишком мускулистый, но более чем подтянутый и определенно великолепный, ему никогда не следует прикрываться дотошными рубашками. Между четко обозначенными грудными мышцами есть едва видимая дорожка темных волос, ведущая к… Ох, дорожка счастья от самого пупка и ниже. Во всяком случае, сейчас мне, наверное, следует сказать что-нибудь вслух.

— Не хочется выходить? — лучше бы они его пригласили. Он пожимает плечами и едва заметно качает головой, прокатывая бутылку пива на столе между ладонями.

— Вообще-то это не мое. Я больше домосед. Коннер спит?

Я хихикаю.

— Да, он недолго продержался. Я бы заснула с ним, но мне давно пора в душ.

Он встает, небрежно шагает ко мне, и на мгновение я теряю способность дышать. Каждая мышца в моем теле сжимается, мою кожу покалывает так, будто в нее втыкаются маленькие иглы. Он наклоняется рядом со мной, чтобы выбросить пустую бутылку, извиняясь. Я все еще не сдвинулась с места ни на дюйм.

— Не шевелись, — приближается он, достигая моего лица, собирая… ресничку. —Большой или указательный палец?

— А?

Сжав два пальца вместе, он объясняет:

— Выбери, на моем большом или указательном пальце окажется твоя ресничка. Если будешь права, то закроешь глаза, загадаешь желание и сдуешь ее, — он ласково улыбается мне. Только что он познакомил меня с самой захватывающей игрой, в какую я когда-либо играла.

— На большом пальце, — еле выговариваю я. Он разжимает свои пальцы и, конечно, моя беглянка-ресничка приклеена к подушечке большого пальца. Он наклоняется и теплое, свежее дыхание касается моего лица.

— Закрой глаза и загадай желание, а затем сдуй. Но не говори мне свое желание.

Я делаю, как он сказал. Чары разрушены и мои глаза открываются, когда он смеется. — Только одно желание, Лиззи. Это похоже на целый список.

— Оу, — виновато бормочу я, опустив голову.

— Хей, послушай, ничего страшного. На самом деле, ты кажешься напряженной, — говорит он низким, податливым голосом опасно близко к моему уху. — Могу поспорить, ты истощена, потому что всегда все делаешь для остальных. Тебе надо сходить принять хороший, долгий и горячий душ.

Если бы Джаред мог видеть меня сейчас, он бы просто умирал со смеху, и я бы никогда не услышала, чем закончится это предложение. Мой язык опух, не в состоянии сформировать слова, и я очень боюсь, что, когда, наконец, начну двигаться, мои дрожащие колени подогнутся. Я начинаю вспоминать причину, по которой никогда не ходила на свидания. Властная, стервозная, заботливая и незаметная — все, что у меня есть. Черт возьми, не так уж и много. Если я открою рот, то могу с уверенностью заявить, что из него вылетят лишь заикания, и он добавит пункт «неуклюжая идиотка» к своему списку «то, что я знаю о Лиз».

— Продолжай, — он улыбается, слегка толкая меня локтем в спину. — Надеюсь, твое желание сбудется, — подмигивает он. — Ты голодна? Я бы мог приготовить тебе что-нибудь, пока ты будешь в душе.

Как будто моя голова слишком большая для моего тела, я неуклюже качаю ей и спотыкаюсь о ряд выдвижных ящиков в стене, выискивая какую-нибудь одежду для сна. Решив надеть футболку и шортики, я пытаюсь проворно проскользнуть в ванную и закрыть дверь. Если проворно теперь характеризуется как неуклюжесть, косолапость с грацией слепого трехногого слона... то я, возможно, справилась с задачей.

Наконец-то я осталась одна без пристального внимания или вопросов обо мне. Я сползаю спиной вниз по закрытой двери и стекаюсь в лужицу на полу. Что я наделала? Я осознанно пригласила ходячее и сдирающие трусики очарование в свой автобус! Как я могу управлять группой, семьей, заботиться о Коннере, в то время как сама стараюсь неожиданно не воспламениться? Я бы с удовольствием пошла за советом к подруге, но у меня нет ни одной. У меня только мальчики. Ладно, и что они посоветуют? Возродив в памяти наши разговоры на подобную тему, я пришла к одному выводу. Джаред наверняка нокаутировал бы бедного парня. Неординарно, но я всегда ищу освобождение своему отчаянию и разрывающему на части влечению во время того, как принимаю душ. После этого я смогу каким-то образом вести себя нормально в его присутствии и избавлюсь от этого стервозного голоса в моей голове, кричащего: «Что, черт возьми, с тобой не так?!». Да, прекрасная идея. Я действительно могу похвастаться хорошим багажом знаний в борьбе с самой собой.

Мысленно все распланировав, я залезаю в душ и приступаю к работе. Мои блондинистые волосы вымыты, мытье всего моего тела в 5'3 фута занимает еще около трех минут, а потом я позволяю своим пальчикам выйти на прогулку. Закрыв глаза, позволяю голове упасть вперед, упершись в стену одной рукой. Теплая вода медленно стекает по моей спине, с каждым глубоким вдохом я расслабляюсь все больше и начинаю представлять себе Кэннона Блэквелла. Высокий, стройный и утонченно красивый — он мог бы войти в клуб для избранных, по сравнению с моим «ничем»; он возвышался надо мной. Дразня, моя рука ползет вниз по моему дрожащему животу, один палец намекает на то, что хочет. Я прикусываю губу, стараясь, чтобы мои вздохи и стоны были как можно тише, теперь два пальца потирают вокруг с идеальной скоростью и давлением. Мужчина же так поступает? Мягко, прекрасно зная, в чем ты нуждаешься и что тебе нравится? Или же более сильно, своими большими ладонями с восхитительными мозолями на кончиках музыкальных пальцев заставляет тебя чувствовать все это еще сильнее? Не просто мужчина, а именно этот мужчина, перфекционист, играющий на мне, словно я мелодия, которая растворяется в звуках музыки, и доводящий меня лишь мыслями о нем до умопомрачительного оргазма во время мастурбации.