Глава 29. Роса. Часть вторая
Официант сказал: «Не спешите, я как раз собирался об этом упомянуть. Так вот, все они мертвы. Да, я говорил, что глава клана остался в живых, но это продолжалось недолго: через несколько лет Чан Пин также погиб. И умер он куда более ужасающей смертью – его убили линчи! Вам же наверняка известно, что такое линчи? Это когда от тела живого человека мечом или саблей состругивают тоненькие кусочки плоти, три тысячи шестьсот раз, до тех пор, пока все мясо не будет снято и не останется один только скелет…»
Безусловно, Вэй У Сянь не мог не знать, что такое линчи. Если бы кто-то вдруг возжелал книгу «Тысяча и один способ мучительно умереть», он оказался бы наиболее подходящим кандидатом в писатели. Вэй У Сянь махнул рукой: «Я понял. Что ж, может быть, ты слышал, почему весь клан Чан уничтожили?»
Официант сказал: «Говорят, они пали жертвой козней другого ордена. Похоже на правду, как считаете? Иначе как же целая группа заклинателей не смогла выбраться наружу? Их определенно поймали в западню, человек или существо».
На случай, если беседа не развлечет гостей достаточным образом, владелец лавки даже принес им по блюдцу арахиса и семечек. Вэй У Сянь кивнул в знак благодарности и, щелкая семечки, продолжил расспрашивать: «Кто-нибудь пытался выяснить, что это был за человек или существо?»
Официант рассмеялся: «Молодой господин, да вы ведь просто подшучиваете надо мной! Как можем мы, простые люди, которые влачат жалкое существование, выяснить что-то о тех, кто парит в облаках? Уж, скорее, вы знаете больше меня, потому что вы тоже заклинатели. Я только краем уха слышал, что они, кажется, оскорбили того, кого оскорблять не следовало! Как бы то ни было, с тех пор Юэ Ян остался беззащитным перед всякими тварями».
Вэй У Сянь задумчиво произнес: «Того, кого оскорблять не следовало?»
«Вот именно, - официант съел два орешка, - все эти ваши ордены, кланы, или как там еще, всегда не прочь выяснить отношения. Мое мнение – клан Чан пал жертвой других заклинателей. К тому же, убить ради наживы ведь обычное дело, разве нет? Во всех книгах так написано, да и легенды и сказания тоже не отстают. И хоть я и не знаю, кто именно стер с лица земли целый клан, но, скорее всего, здесь не обошлось без одного очень известного злодея».
Вэй У Сянь поднес чашу ко рту, улыбаясь и боковым зрением глядя на него: «Дай угадаю. Ты сейчас скажешь, что не знаешь, что это за злодей?»
Официант возликовал: «А вот и нет! Этого-то я уж наверняка знаю! Он еще рифмуется со словом «наглейшее»… Точно, «старейшина». Старейшина И Лин!»
Вэй У Сянь поперхнулся, разбрызгивая вино по чаше: «Что?»
Опять он?!
Официант подтвердил: «Да-да, все так! Его фамилия была Вэй, а полное имя, кажется, Вэй У <i>Цянь</i>. Люди говорят о нем и с презрением, и со страхом одновременно».
«…»
Вэй У Сянь как следует поразмыслил и понял для себя две вещи: первая – он раньше никогда не был в Юэ Яне, и вторая – из всех тех, кого он убил, никто не умер от линчи. Ему показалось, что ситуация становится нелепой, и он обернулся на Лань Ван Цзи, словно ища разъяснений. Лань Ван Цзи, уже достаточно долго ждавший этого взгляда, ответил: «Идем».
Вэй У Сянь сразу же сообразил, что Лань Ван Цзи должен ему кое-что сказать, но не может сделать этого в лавке, где кругом любопытные глаза и уши. Он встал: «Что ж, пойдем. Сколько… Ах, да, все уже оплачено. Я пока оставляю вино здесь и допью, когда мы вернемся». И он полушутя добавил: «Надеюсь, оно никуда не денется?»
Официант, съевший уже больше половины блюдца орешков, горячо ответил: «Что вы! В нашей лавке не обманут ни ребенка, ни старика! Идите по своим делам и не беспокойтесь. Мы не закроем лавку до вашего возвращения. О, кстати, молодые господа, вы ведь сейчас собираетесь в имение Чан? Это так здорово – я вот здесь живу, но ни разу там не был! Моей смелости хватило только на то, чтобы подглядеть издалека. А вы, наверное, войдете внутрь? Что будете там делать?»
Вэй У Сянь ответил: «Мы тоже подглядим издалека».
Официант был молодым, общительным юношей, слишком быстро сближающимся с людьми. Вот и сейчас он всего ничего болтал с гостем, но уже считал того своим другом. Он подошел ближе и обвил рукой плечи Вэй У Сяня: «А вообще – у вас двоих тяжелая работа? Много денег получаете? Наверное, целую кучу! Все-таки уважаемая профессия. Я бы вот что хотел узнать – начинать трудно? Я…»
Неожиданно он перестал нудеть, захлопнул рот и, в испуге поглядывая в сторону, прошептал: «Молодой господин, а почему, тот, что подле вас… так уставился на меня?»
Вэй У Сянь проследил за его взглядом и увидел, как Лань Ван Цзи встал, развернулся и вышел из лавки: «А, ты про него. Моего друга слишком строго воспитывали. Он на дух не переносит, когда люди в его присутствии начинают вести себя слишком свободно друг с другом. Странно, да?»
Официант неловко убрал руку и приглушенно произнес: «Еще как странно. Он так на меня глянул, будто бы я его жену обнял…»
Лань Ван Цзи обладал острым слухом и определенно не мог не слышать последней фразы, даже несмотря на пониженный голос. Представив, что он сейчас чувствует, Вэй У Сянь до колик в животе старался не прыснуть со смеху. Он поспешил сказать: «Я осушил весь сосуд».
Официант удивился: «И что?»
Вэй У Сянь указал на себя пальцем: «Я все еще на ногах».
Официант, наконец, припомнил свою зазывалку «если, прикончив всю тару, вы все еще сможете стоять на ногах, я возьму вашу фамилию» и затараторил: «Ой, ага… Да-да! Ого! Нет, правда, я впервые вижу, что кто-то в состоянии твердо стоять на ногах и нормально говорить, осушив целый сосуд. Молодой господин, как ваша фамилия?»
Вэй У Сянь начал было говорить: «Моя фамилия…»
Но тут он вдруг вспомнил про «Вэй У Цяня», упомянутого официантом, и уголки его губ дрогнули. Он без запинки продолжил: «Лань».
Официант тоже оказался не из стыдливых и, ни капли не дрогнув, во всеуслышание объявил: «Быть посему. Отныне моя фамилия Лань!»
Снаружи, под ярко-красными вывесками лавки, высокая фигура в белом, казалось, слегка пошатнулась. Вэй У Сянь, заложив руки за спину и шкодно улыбаясь во все лицо, подошел к Лань Ван Цзи и похлопал того по плечу: «Хань Гуан Цзюнь, в благодарность за то, что ты оплатил счет, я сказал ему взять твою фамилию».
Покинув город, мужчины устремились в направлении, указанном официантом. Постепенно людей на их пути становилось все меньше, а деревьев – все больше. Вэй У Сянь поинтересовался: «Тогда, в лавке, почему ты остановил меня от дальнейших расспросов?»
Лань Ван Цзи ответил: «Я внезапно вспомнил, что уже слышал о том, что случилось в Юэ Яне. В дальнейших расспросах больше не было нужды».
Вэй У Сянь сказал: «Прежде чем ты все объяснишь, позволь кое-то узнать у тебя. Скажи, ведь клан Чан... с лица земли стер не я?»
В довесок к тому, что в то время Вэй У Сянь был мертв, и душа его смиренно довольствовалась своим уделом, едва ли он мог погубить целый клан и не помнить об этом!
Лань Ван Цзи ответил: «Нет».
Вэй У Сянь произнес: «Хм».
Он словно вернулся в те дни, перед самой своей смертью, в дни, когда он был хуже сточной крысы, презираем всеми: в любых несчастьях всегда находилась доля его участия. Его винили во всем: даже если соседский внук отказывался есть кашу и отощал на пару кило, то это случилось явно потому, что дитя слишком напугался рассказов о Старейшине И Лин, приказывающем Призрачному Генералу умертвлять людей.
Однако Лань Ван Цзи продолжил: «Убийство совершил не ты, но ты действительно связан с ним».
Вэй У Сянь спросил: «Каким образом?»
Лань Ван Цзи ответил: «Есть две нити. Первая - один из тех, кто вовлечен во всю эту историю, начал свой путь заклинателя подобно твоей матери».
Вэй У Сянь резко остановился.
Сейчас он не осознавал бушующих в душе чувств или выражения своего лица. Немного поколебавшись, Вэй У Сянь переспросил: «Моей матери?..»
Вэй У Сянь был сыном Вэй Чан Цзэ, слуги Ордена Юнь Мэн Цзян, и Цзан Сэ <i>Саньжэнь</i>, <i>бродячей</i> заклинательницы. И Цзян Фэн Мянь, и его жена Юй Цзы Юань довольно хорошо знали родителей Вэй У Сяня, но несмотря на это, Цзян Фэн Мянь никогда не пускался в пространные воспоминания о покойном друге, а Юй Цзы Юань за всю свою жизнь едва ли сказала Вэй У Сяню хоть что-то хорошее. Тот считал за счастье, если она хотя бы не стегала его кнутом и не гнала преклонять колени в храме предков, всеми силами пытаясь держать Вэй У Сяня подальше от Цзян Чэна. Все свои скудные знания о родителях он услышал от чужих людей, поэтому Вэй У Сяню было известно не более, чем остальным.
Лань Ван Цзи тоже притормозил и оглянулся на него: «Ты когда-нибудь слышал о Сяо Син Чэне?»
Порывшись в памяти, Вэй У Сянь ответил: «Нет».
Лань Ван Цзи продолжил: «И не мог слышать. Этот человек прославился, <i>вернувшись в мир</i> двенадцать лет назад. А сейчас никто не вспоминает о нем».
Двенадцать лет назад – это всего на год позже осады горы Луань Цзан в И Лине, а значит, Вэй У Сянь почти застал его. Он спросил: «С какой горы? Кто наставлял его?»
Лань Ван Цзи ответил: «Мне неизвестно, что это была за гора. Наставляла же его заклинательница. Сяо Син Чэнь был учеником <i>Бао Шань </i> Саньжэнь».
Вэй У Сянь, наконец, понял, почему Лань Ван Цзи сказал, что тот человек начинал путь заклинателя подобно его матери: «Значит, Сяо Син Чэнь мой <i>шишу</i>».
Бао Шань Саньжэнь обучала также и Цзан Сэ Саньжэнь.
Бао Шань Саньжэнь была заклинательницей, жившей в уединении от внешнего мира и, по слухам, принадлежавшей к тому же поколению, что <i>Вэнь Мао и Лань Ань</i>. Большинство героев прошлого уже давно обратились в прах, но Бао Шань Саньжэнь до сих пор считалась несломленной. Если молва не ошибалась, то она, должно быть, более чем искусная заклинательница возрастом в несколько сот лет. В те годы Вэнь Мао стал первым, кто счел нужным сконцентрироваться на прославлении и возвышении кланов, а не орденов, и вслед за ним объединения заклинателей, связанных кровными узами, вырастали, словно грибы после дождя. Любой маломальский талант решал примкнуть к остальным. Но эта женщина захотела удалиться от мирских сует и ушла в горы, <i>взяв себе имя</i> Бао Шань Саньжэнь. По сей день никто не знает, какую именно гору она выбрала. С другой стороны, уединение от внешнего мира называется уединением как раз потому, что никому не известно, где находится пристанище отшельника, и если люди могут с легкостью отыскать его, то, значит, не такое уж оно и уединенное.