Потом я повернулась и хотела спокойно пройти по коридору, будто ничего не случилось.

Но у моих ног был собственный разум.

Они бежали, унося меня по коридору, через дверь, через лужайку, улицу и к своему дому, один отчаянный шаг за другим, пока я не оказалась за закрытой дверью.

Я заперла ее и снова бросилась через пустой темный дом прямиком в спальню, потом в ванную.

Я закрыла эту дверь и заперла ее тоже, будто Микки придет за мной, сломает мою дверь, потребует объяснений за то, что я прикасалась к нему без разрешения, прижималась губами к его губам, когда он этого не хотел.

Удивление.

Раскаяние.

Неприязнь.

О Боже, я поцеловала Микки!

Я прислонилась спиной к двери ванной и скользнула по ней вниз, пока мой зад не оказался на полу. Я наклонилась вперед, уткнувшись лбом в колени, сердце колотилось в груди, дыхание было быстрым и неровным, кожа горела.

Послышались приглушенные звуки дверного звонка.

Я не пошевелилась, даже не подняла головы.

Я не знала, сколько сейчас времени, но было лето и темно, так что я знала, что уже поздно. Это означало, что это мог быть только Микки. Микки был хорошим парнем и пытался заставить меня чувствовать себя лучше после того, как я опозорила себя и его, поставив нас обоих в невыносимую ситуацию, из которой не было выхода.

Мне было сорок семь лет. Я должна быть достаточно взрослой, достаточно храброй, чтобы встать и пойти к двери. Поговорить со своим соседом. Открыться ему (слегка) так, как он, казалось, совершенно не возражал, когда открывался мне, и поделиться тем, что я потеряла своего мужа, свою семью, и была одна в течение долгого времени. И в этот день я потерялась в нем и его семье, мне это нравилось, и я была в полусне. Я и не думала.

Я не думала.

Но сидя на полу в ванной, мне было все равно, что я достаточно взрослая и смелая, чтобы сделать это.

Я не сдвинулась с места.

Дверной звонок зазвонил снова, и я услышала, в стенах моей простой, но элегантной, сказочной ванной комнаты, обшитой деревянными панелями, свой хнычущий шепот.

И я не сдвинулась с места.

Я оставалась в этой позе, сгорая от стыда, пока шли минуты, напряженно прислушиваясь и не сдвигаясь ни на дюйм.

Звонок больше не звонил.

После того, что казалось часами, целыми жизнями, я поползла на четвереньках к вешалке для полотенец. Я схватила розовое полотенце, которое отлично смотрелось в моей ванной в Ла-Хойе, но совсем не подходило к этой простой, элегантной ванной комнате в Мэне.

И я тут же свернулась калачиком на полу, натянула полотенце на себя, до самой шеи, подоткнула его и закрыла глаза.

В этот момент я поняла, что достигла дна.

В этот момент я поняла, что не могу опуститься ниже.

Но я боялась, что со всем, что было мной, кем я являлась, я найду новые способы испортить все еще больше.

У меня был к этому талант.

Это было моей единственной способностью.

Которую я не хотела.

Я просто понятия не имела, как от нее избавиться.

Это была единственная часть меня, которая была реальной.

Так что я лежала на полу в своей ванной, укрытая полотенцем, и думала (возможно, истерически), что, возможно, мне не нужно было искать себя.

И так я заснула на полу своей ванной комнаты, боясь, что эта «я» - единственная, которая может быть.

*****

Следующим вечером я сидела на диване в гостиной, положив ноги на сиденье, обхватив руками икры, уткнувшись подбородком в колени, глядя на темнеющее над морем небо, которое весь день было серым и неспокойным (отражая мое настроение), и думала: раз уж я продала свой телевизор (все четыре), мне нужно купить новый. Немедленно.

Я не ужинала (и не обедала, и не завтракала, если уж на то пошло). И рядом не было бокала вина (хотя один мне бы хотелось, у меня просто был пустой желудок, а бывшая Микки заставила меня волноваться, что больше я потреблять не буду, но мне его безумно хотелось).

Так что я сидела одна, как обычно, гадая, куда же делся день, и мне казалось, что так будет всегда.

Единственное, что я сделала, это запланировала в среду пойти с Джози и Алиссой, у которой в тот день в салоне был выходной, чтобы начать проект «Голубой Утес: фаза два».

Это все, что я сделала.

Разве что еще погружалась в свои страдания.

В дверь позвонили.

Я напряглась, чувствуя, как внутри меня сжимаются все сухожилия, и закрыла глаза.

Дерьмо.

Микки.

- Ты уже большая девочка, Амелия, тебе надо, черт возьми, вести себя как взрослая, - сказал мне мой рот. Я была права.

Мне нужно вести себя как взрослая, встать и подойти к двери.

Я думала, что первым шагом к новой мне был переезд в Мэн.

Нет.

Первым шагом было направиться к двери, чтобы встретиться с Микки лицом к лицу.

Дерьмо.

Как бы тяжело это ни было, я распрямилась, встала с дивана, направилась к двери и сделала это быстро. Не потому, что хотела до нее добраться. Не потому, что была достаточно умна, чтобы идти быстро, и как можно быстрее покончить с чем-то неприятным, мучительным и совершенно унизительным.

А потому что я не хотела заставлять Микки ждать.

Прежде чем отпереть и открыть дверь, я позволила себе немного утешиться мыслью, что, по крайней мере, приняла душ и переоделась.

Я подняла глаза и приложила все усилия, чтобы не вздрогнуть, когда поймала его взгляд.

Затем я сказала:

- Привет.

- Привет, Эми, - мягко ответил он.

- Мне очень жаль, - быстро сказала я. - Мне жаль, что тебе пришлось прийти сюда, а я не была достаточно взрослой, чтобы выйти к тебе и извиниться. Я еще больше сожалею о том, что сделала. Я была в полусне, но это не оправдание. Ты не должен позволять никому прикасаться к тебе, если не хочешь. Не знаю, что на меня нашло. Но я знаю, и хочу, чтобы ты знал, мне действительно очень жаль.

- Дело не в этом, дорогая, - тихо сказал он. - Ты очень.…

Он замолчал, но продолжал смотреть мне прямо в глаза.

Но его следующее слово и нерешительность сказали все.

И это уничтожило меня.

- Симпатичная.

Я подавила очередную дрожь.

- Просто ты не мусоришь там, где живешь, - продолжал он. - А ты, детка, живешь прямо через дорогу, и у нас обоих есть дети.

Это была ложь. С благой целью. Но это была абсолютная ложь.

Он не хотел меня, все просто и ясно.

Я была просто его... «симпатичной» соседкой.

Я позволила ему это сказать, потому что он должен был это сделать.

- Ты прав, - согласилась я.

- Ты хорошая женщина, Амелия.

Боже, это было совершенно неубедительно.

Но, что еще хуже, я даже не была такой.

- Я... Я... - я покачала головой. - Не могу выразить, как мне жаль. Ты хороший сосед. Хороший парень. Ты был так добр ко мне. И у тебя отличные дети. Можем ли мы, - я пожала плечами, надеясь, что это было небрежно, - забыть, что это вообще произошло?

Вот тогда-то и появилась усмешка, но она убивала, что было нелегко.

- Абсолютно.

Я сглотнула, прежде чем кивнуть и сказать:

- Спасибо, Микки. - Я сделала глубокий вдох и выдохнула, закончив, - и еще раз, мне очень жаль.

- Нет ничего, за что нужно извиняться. Ничего ведь не случилось.

Хороший человек. Добрый человек.

Человек с замечательными детьми, которых я теперь из кожи вон вылезу, чтобы видеть крайне редко.

Типа того, чтобы помахать им из машины или, таща свой зад в дом, если мне не повезет выйти, когда они будут на улице.

- Хорошо, - сказала я, придавая своему голосу твердость. - Я бы пригласила тебя на бокал вина, но у меня нет бокалов, и я вроде как занята.

Его улыбка стала свободнее.

- Я бы сказал, что ценю твое предложение, но я не пью вино, и мне тоже есть чем заняться.

Он лгал.

Так же, как и я.

Все было кончено.

Это должно было бы принести мне облегчение, но вместо этого неприятное чувство зарылось глубже, а затем вытянуло длинные щупальца, кончики которых распространяли кислоту по всем частям моего тела.

- Ладно. - Я начала закрывать дверь. - Увидимся, Микки.

- Надеюсь.

Это тоже было ложью.

Я растянула губы в улыбке.

Он сдержал улыбку, поднял руку и отвернулся.

Я не стала вежливо ждать, чтобы закрыть и запереть дверь, сделав это немедленно.

Я снова повернулась к комнате. Встроенные лампы верхнего света были включены, приглушены, но обычно я никогда их не включаю. Я бы использовала торшеры.

Только у меня их не было.

Мои ноги хотели унести меня в спальню, в ванную, к зеркалу.

Я им не позволила.

Я пошла на кухню и сделала это, думая: к черту всё.

Поэтому, добравшись до кухни, я открыла бутылку вина и налила здоровую порцию в пластиковый стаканчик.

Я вышла с ним на террасу. С тех пор как я переехала сюда, я там почти не бывала. Добравшись до перил и остановившись, я почувствовала холод, идущий от моря, и мне понравилось.

Мне нужна была мебель для террасы.

Мне нужен был список дел.

Мне нужен был список дел с различными заголовками, который, завершившись, вероятно, оказался бы длиной со список подарков Санты.

Но сначала мне нужно было принять решение.

Оставаться внизу и позволить себе опуститься еще ниже.

Или вытащить голову из задницы и взять себя в руки.

Я приехала в Мэн, чтобы сделать последнее, и через несколько недель закончила тем, что поцеловала своего красивого, доброго соседа, одним махом убив многообещающие отношения дружбы и товарищества и превратив их в неловкие отношения избегания и беспокойства.

Мне нужно было выговориться, и для этого я хотела позвонить Робин. Мне хотелось рассказать ей все, что случилось, и послушать, как она говорит мне то, что всегда говорила. Какая же я милая. Какая умная. Какая красивая. Как я заслуживаю всего хорошего в своей жизни. Как я заслуживаю, чтобы со мной обращались должным образом. Как я заслуживаю того, чтобы меня лелеяли, защищали и уважали.

Но я не отвечала на звонки Робин, только обменивалась быстрыми сообщениями и электронными письмами, которые теперь будут только сообщениями, так как я продала свой компьютер.

И я отрезала себя от Робин.

Я не могла позвонить Джози или Алиссе, потому что они были близки с Микки, и они подумали бы, что я сумасшедшая, глупая, слабая и убогая из-за того, что сделала. И в этих неловких отношениях они встанут на сторону Микки. Он был их другом. Я была просто новой знакомой, цепляющейся за дружбу со всеми, потому что я так ужасно в ней нуждалась.