– Называется амнезия. Это сейчас нередкое явление у раненых мальчиков… – Ивка, видимо, повторил чьи-то взрослые слова. Ведь для него-то, для младшего братишки, Митя никак не был мальчиком.

Теперь Митя находился в Москве. В госпитале Бурденко.

– Ему ногу хотели ампутировать, – сказал Ивка почему-то с виноватой ноткой, – вот так… – Он провел пальцем по брючине над ступней. – Но, кажется, пока обошлось…

– Ивка, нога это… ну, все же лучше, чем рука. Для скрипача ведь главное пальцы, – сказал я с усилием.

Ивка – похудевший и очень серьезный – кивнул.

– Ему и помогло, что он скрипач. Он услышал по радио скрипичный концерт и стал… Ну, будто просыпаться. Все вспомнил понемногу… Недавно мама говорила с ним по телефону, не по нашему, а от соседей… А скоро она поедет к нему в Москву. Только вот денег на билет насобираем…

Молчаливая Соня сидела у стола и слушала Ивку. И катала по клеенке пластмассовый паровозик: видишь, я не забываю твой подарок…

Я наконец решился спросить про очень тяжелое. Сказал с трудом, будто продрался сквозь колючки:

– Ивка… А тот, который здесь… на кладбище… Он, значит, сейчас неизвестный солдат?

– Нет, он известный. Из Владимира. Фамилии похожие, поэтому получилась ошибка. А теперь все выяснилось. На днях его мама к нам приезжала.

– Будут… перевозить, да?

– Сперва Галина Антоновна, мама его, сказала, что да… А потом они с моей мамой решили: чего туда-сюда мотать-то? И при жизни покоя не было, и теперь. Да и денег надо ужас сколько, а помощи-то ниоткуда не дождешься. Решили, что пусть лежит здесь спокойно. Место хорошее, деревья там… Только надпись поправили. Галина Антоновна сказала, что будет приезжать. А мы будем там смотреть, чтобы все как надо… Он же для нас теперь… ну, не чужой же…

Мите Стокову повезло, думал я. Тяжело, конечно, однако живой все-таки. Ивке, Соне, их маме повезло… А Галине Антоновне и ее сыну – наоборот… Горе и радость знакомых людей всегда нам ближе, чем горе и радость незнакомых. Но если взглянуть на Землю как бы со стороны, с высоты, в общем плане – горе у всех людей одинаково… Ведь тот погибший паренек тоже мог быть моим знакомым. Или даже моим братом… Озму все равно, кого убивать, он несет гибель без разбора. На то он и ОЗМ…

Бабушка в соседней комнате негромко, но внятно сказала:

– Господи, что же это делается на свете…

Не на свете. В Озме. В Озверелом мире…

А Соня все катала по клеенке паровозик. Он искрил…

Апрель был капризный – то с солнцем, то со снегом. А в первые числа мая вдруг пришло тепло, как в июне. Сразу все зазеленело.

Мы с Вячиком теперь, как в прошлом сентябре, то и дело гоняли по улицам на велосипеде. Не только по вечерам, но часто и перед уроками.

Один раз катили мы вниз по бугристому Воронцовскому спуску – я на седле, Вячик на багажнике. Жара стояла, встречный ветер был словно из печки. И мы были совсем летние: Вячик в своих «десантных» бермудах, а я в старых джинсах с обгорелой бахромой у колен. И в одинаковых клетчатых рубашках. Наш одноклассник Валька Самойлов крикнул нам от своей калитки:

– Эй, два ковбоя на одной кобыле! В школу опоздаете! Уже без двадцати два!

Елки-палки! Оказывается, мои старые часики остановились! Может, и здесь постарался Квасилий?

Мы примчались к моему подъезду.

– Вячик, сейчас я кусок в зубы – и за тобой! Не канителься!

– Сам не канителься! Первый урок – контрольная по математике!

– Я только рюкзак схвачу! Переодеваться не буду, так пойду! А ты? Слаб??

– Ни капельки не слабо! Я так и собирался. Тропики на дворе!

Настя догнала нас у школы.

– Вы, кажется, самые первые открыли летний сезон мод…

Сама она была в малиновых лосинах и в свитере того же цвета. Снизу блестящая, сверху пушистая. Вячик отошел в сторону и с задумчивой ехидцей сообщил:

– Иволга и малиновка, две певчие пташки.

Я пообещал дать ему по пятнистому кузову.

На дворе галдели и кидались шишками лихие второклассники.

– Камрады, залпом! Ура-а!..

И даже звонок задребезжал празднично, будто перед самыми каникулами…

Но, конечно, это было еще не лето. Холод возвращался не раз. Правда, не надолго.

Хуже непогоды была холодная война с отцом. Тоже не постоянная, но с частыми стычками. Наверно, я и сам был иногда виноват. Кто меня тогда, в марте, дернул за язык, что я не против отдыха в Подмосковье? Чем ближе к лету, тем хотелось мне этого все меньше.

– Вместо билета на поезд купите мне лучше велосипед. И отдыхайте там на даче. А я здесь, с ребятами…

Отец сказал, что терпеть не может такого непостоянства.

– В конце концов, это не по-мужски.

– Конечно, не по-мужски. Я не мужчина, а дитя неразумное.

– Не паясничай!

А через несколько дней он придрался к моей внешности.

– Что ты в таком виде ходишь в школу? Надо следить за собой, вроде бы не маленький.

– Нет, маленький, – сказал я довольно дерзко. – Еще двенадцати нет. А в коротких штанах можно ходить до четырнадцати, так написано в энциклопедии, которую ты мне подарил.

Отец терпеть не мог упоминаний об этой книжке. Потому что ее не раз язвительно «анализировала» бабушка. «Поразительное сочинение! Все там есть! И только о том, что существуют книги, музыка, живопись, – ни слова! Видимо, эти излишества не входят в джентльменский набор так называемых тинэйджеров…»

В самом деле, там хватало всяких сведений. И как причесываться, и как одеваться, и, конечно же, откуда берутся дети, и как обращаться с электроникой, и как начать свой бизнес, и даже как пользоваться автоматическим оружием (не было только сказано, где его взять: видимо, авторы считали, что в наше время это проще простого).

А про искусство и правда ни словечка…

Отец сказал, что я могу ходить хоть совсем без штанов (мы живем в демократическом обществе!), но мыть колени все-таки надо. Если об этом даже не написано в энциклопедии.

А мы только что на физкультуре играли в футбол. И я сумел вляпать два гола нашему «железному» вратарю Владику Корнееву. Раньше мне такое счастье никогда-никогда не приваливало!

Вот если бы отец спросил: «Как у тебя дела? Что хорошего?» Тут бы я и выдал про небывалую удачу, про свою победу! А он – будто холодной водой из ведра: «Не по-мужски!.. В каком ты виде!..»

Я читал, что в начале переходного возраста мальчишки делаются чувствительнее девчонок. И с железами, которые вырабатывают слезу, у них что-то неладное. Ну, иногда вроде недержания. Но отец про это, конечно, не читал. А переходный возраст у него давно кончился. И я услышал:

– Ты и правда еще дитя. Иди умойся… Бабушкино воспитание.

– Бабушку-то хоть не трогай! – громко сказал я уже из ванной.

…Помирились мы только через два дня. А еще через неделю наступил июнь. Настоящее лето.

ТИШИНА СТРАННОГО МИРА

Арбуз наконец выполнил давнее обещание: устроил младшему брату взбучку. Он сел на крыльцо, положил Николку себе на колени и начал впечатывать в его штаны пухлую ладонь.

– Будешь еще бегать, паразит?.. Будешь?

Во время воспитательной процедуры Николка вел себя сдержанно: по-лягушачьи дрыгал ногами, но молчал.

Я увидел это дело от калитки, когда вошел во двор. Подскочил, ухватил Гошку за руку.

– Кончай! Он же комар! А ты…

Арбуз стряхнул Николку с колен, будто пучок соломы. Встал, сказал плаксиво:

– Этот комар снова летать начал неизвестно куда! В театре дела его кончились, вот он и опять…

Николка деловито заправлял в разноцветные шаровары оранжевую футболку. Арбуз мрачно пообещал:

– В следующий раз всыплю ремнем по голой заднице.

– Ладно, – покладисто отозвался Николка. – В следующий раз.

– А могу и теперь! Чтобы время не терять!

– Нет. Лучше потом.

Я спросил Николку:

– Что тебе опять дома не сидится?

– Дома неинтересно. Все одно, не видно другого…