Джессика путешествовала на протяжении двух с половиной лет – столько, сколько длились ее отношения с Кристофом. Она побывала во Флориде, на Бали и в Южной Африке. Она была без ума. Но все рано девушка так и не поняла, как ее мать смогла предпочесть путешествие на другой конец земли времени, проведенному с шестилетней дочерью. Но еще меньше Джессика понимала, как после всего того, что ее мать ей рассказала, она все еще продолжала доверять этой женщине и считать ее лучшей подругой…

— Какой твой любимый вкус?

Голос матери, доносящийся с кухни, вырвал девушку из ее мыслей. Джессика пошла к матери в более удобную, но в то же время более безликую комнату. Катрин выставила на столешнице разные ароматы кофе.

— Этот будет просто замечательно.

Женщина вставила капсулу в кофемашину и нажала на кнопку «пуск». Через несколько секунд красивый красный аппарат заработал и почти в тот же момент ароматный карамельный кофе начал литься в чашку. В это же время Джессика услышала, как в кармане ее пальто звонит телефон.

— Филип, — губами и без звука сказала девушка матери. Закончив разговор, Джессика положила телефон на столешницу и взяла в руки кофе. — Он думал, что я все еще на работе.

— В воскресенье? — изумленно воскликнула Катрин. — У тебя не начальник, а настоящий рабовладелец! У него вообще есть на это права?

Не отрывая губ от чашки, Джессика улыбнулась.

— Я сама захотела приехать, мне нужно было кое-что доделать. Никто меня ни к чему не обязывает.

— То есть ты предпочитаешь работать вместо того, чтобы провести время с молодым человеком?

Этот прямой вопрос заставил девушку покраснеть. Она никогда не рассматривала эту ситуацию в таком ключе, Джессика даже никогда о таком не задумывалась, но сказанное матерью было словно пощечина.

— Я не говорила ничего подобного.

— А я этого не отрицаю, дорогая.

Под взглядом женщины Джессика отвернулась, но вскоре вновь посмотрела на мать. Девушка напомнила себе, что не собирается краснеть за свой выбор, особенно перед матерью.

— Я очень рано поняла, что не найду в нашей семье ни радости, ни счастья, и тогда стала искать вокруг себя то, что могло сделать людей счастливыми. И я увидела отца, который посвятил всего себя сначала работе на начальника, а потом и собственной фирме. Я видела, как он улыбался, сидя за компьютером; видела, как он прыгал от радости, когда его программа начинала работать; видела, как он гордился фирмой, своими профессиональными успехами, и поняла: мой отец был жутко несчастен дома с женой и дочерью, но как только он брался за работу, его глаза начинали светиться, будто к нему возвращалась жизнь. Даже после того, как отец ушел из дома, я никогда не забывала, каким он был, сидя за компьютером. И начиная с того самого дня, я поняла, что работа может приносить больше счастья, чем муж или жена. Я знаю, что его встреча с Анн, рождение Поля и Матиаса изменили взгляд на многие вещи и перевернули уже сложившиеся жизненные приоритеты, но воспоминание об этом мужчине, грустном за ужином и светящимся, словно новогодняя гирлянда, когда тот принимался за работу, так глубоко засели в памяти, что в какой-то момент это стало собственной философией. В любом случае, у меня не было другого образца для подражания.

— У тебя была я! — воскликнула Катрин, пытаясь не показывать, до какой степени та обижена.

— Мам, ты не была для меня образцом для подражания. Ты была моделью того, на кого я не хочу быть похожей.

Джессика сказала это безо всякой злобы, однако эти слова глубоко ранили Катрин. Губа женщины начала легонько подрагивать, а глаза быстро наполнились слезами, и Катрин вынуждена была отвернуться от дочери, чтобы спокойно их вытереть. Джессике хотелось бы успокоить мать, сжать ее в объятиях, но девушка чувствовала себя так неловко, что даже не осмелилась это сделать. Успокаивать мать – это последняя вещь, которую Джессика могла себе представить.

— Я не хотела тебя обидеть, но признай, что все то, что я говорила, - правда. Ты не была образцом ни привязанности, ни стабильности… — Джессика увидела, как Катрин открыла рот, чтобы что-то ответить, поэтому быстро добавила: — В конце концов, это сыграло свою роль. Сейчас я не выгляжу совсем уж жалко: у меня прекрасная работа, которая делает меня счастливой, и я встретила мужчину, который, несмотря на все мои заскоки, любит настолько, что готов жить вместе. В конечном счете, мне удалось получить от жизни все.

— Это ты так думаешь, но однажды он не захочет видеть, как ты уходишь на работу в воскресенье. Ты должна будешь сделать свой выбор, как это сделал Ги.

— У папы не было выбора: ты не делала его счастливым и изменяла ему.

— Он мог остаться ради тебя, но он этого не сделал. Твой отец сделал свой выбор, но не между мной и работой, а между тобой и работой.

Жестоко, но это была правда. Однако, Джессика не обижалась на отца, она его понимала. Если бы она была в такой же ситуации, скорее всего она бы поступила так же.

— Филип не поставит меня перед выбором. Он знает, как много эта работа значит для меня. Он хорошо это понимает. Он сам не прекращает работать в пятницу вечером! Вы сильно ошибаетесь.

— Вы?

— Ты и Кристоф. Он уже видит кольцо на моем пальце и ораву детей вокруг. Он уверен, что я не смогу совместить эти две жизни.

— Он прав. Это невозможно, не с тем темпом, в котором ты живешь.

— В любом случае, я не хочу детей, поэтому проблема решена.

— Ничего не решено. Твоя работа стала для тебя как доза для наркомана. Я видела тебя на похоронах отца, и я слышала, как ты пообещала начальнику, что будешь в офисе в течении часа. Даже он был шокирован.

— Кристоф? Я не удивила его, он меня слишком хорошо знает. Он сам всему меня научил.

Катрин закрыла глаза.

— И что он еще для тебя сделал?

— Я не понимаю, куда ты клонишь.

— Врунья. Хочешь еще кофе?

— Я не вру! Да, хочу. И перестань улыбаться, будто ты знаешь все на свете.

— Я не стремлюсь к этому, особенно, что касается твоей жизни, но, как и твой отец, ты очень экспрессивна, дорогая.

— Что это значит?

— То, что гирлянда не работает, когда ты говоришь о своем парне, и что она включается и начинает мерцать, как только речь заходит о твоем начальнике. — Перехватив взгляд дочери, Катрин на полном серьезе спросила: — Ты влюблена в начальника, Джессика?

Еще один неловкий вопрос. Джессика попыталась выкрутиться:

— Я влюблена в Филипа, — ответила девушка со всей уверенностью, на которую только была способна. — Кристоф - мой начальник. Он был важен для меня на одном из этапов жизни, но все осталось в прошлом. И я тебе напоминаю, что он старше меня на пятнадцать лет.

— Ах да, точно, разница в возрасте…

— Именно.

— Но пятнадцать лет не так уж и много… С Симоном у нас было тридцать три. И это волновало только тебя.

Джессика позволила себе рассмеяться.

— Просто люди не говорили вам этого напрямую, но поверь, что за спиной они точно смеялись с вас.

— Даже если то, что ты говоришь, правда, мне наплевать, каждый имеет право на счастье. Большинство людей просто трусливы и боятся за него ухватиться под предлогом того, что боятся неизвестного и не знают, что о них будут говорить люди. Если бы я была такой же, как они, то осталась бы с твоим отцом, и мы бы все втроем были бы несчастны. В конце концов мы все нашли свое счастье.

— Все? Вы двое возможно, я же…

— Признаю, мы не были образцовой семейной парой, но жизнь человека не ограничивается только этим. Прежде всего я - женщина, а потом уже мать. У меня есть своя жизнь, мечты и желания, которого ничего общего не имеют с материнством. Я хотела ребенка, дорогая, даже не сомневайся в этом, но больше из-за желания обогатить жизнь, чем подчиняться его капризам. А со своей стороны, Ги считал, что ребенок скрепит наш союз…

— Вы были такими эгоистами…

— Это правда. Но теперь я счастлива, что у меня есть ты, и я счастлива быть твоей матерью.

— А не поздно ли уже? Ты наконец поняла, что ты - мать в том возрасте, когда уже нужно смиряться с ролью бабушки…

— Ты действительно помешана на возрасте! В тот день, когда у меня появятся внуки, я с радостью окунусь в новую роль. Сейчас же я пытаюсь делать все возможное, чтобы моя единственная дочь была счастлива.

— Ты с этим определенно опоздала.

Катрин покачала головой. Улыбка, полная нежности, улыбка, которую Джессика хотела увидеть все свое детство, появилась на губах женщины.

— Ты совершенно несчастна, дорогая.