– Элиния спит? – спросил Аленор.

Глонн отрицательно покачал головой, открыл дверь шире и отступил в сторону, сделав приглашающий жест. Когда юноша вошел, глонн показал на распахнутую дверь соседней комнаты и направился к столику у окна, уставленному чашечками и пузырьками с лекарствами. Сел, сложив лапы на груди, и застыл, превратившись в темное изваяние иа фоне вечернего сумрачного неба. Стараясь ступать как можно тише, юноша вошел в спальню кузины Элинии.

Светильники не были зажжены и здесь, и черный клавикорд у стены выглядел как туша неведомого чудовища, затаившегося в ожидании жертвы. Кресла кольцом сжимались вокруг обреченного стола, готовясь по какому-то известному только им сигналу наброситься на добычу. Узкая кровать беспомощно распласталась под потолком, уже собравшимся обрушиться и раздавить и ее, и все другие вещи, единственным предназначением которых было превратиться в груду расщепленных деревяшек и расплющенного, искореженного металла. Сумрак вливался в спальню через большое окно, похожее на застывший в беззвучном крике ужаса открытый рот, и был пропитан запахом лекарств. Голова Элинии казалась вдавленной, втиснутой в белый капкан подушки.

– Элиния… – неуверенно позвал Аленор, пытаясь отогнать от себя нахлынувшее вдруг наваждение. – Ты спишь?

Взяв стул, он приблизился к кровати и сел, вглядываясь в лицо кузины. И увидел, что глаза девушки открыты и ее неподвижный взгляд устремлен в какую-то точку на завешенной ковром стене.

– Приветствую тебя, Элиния, – с облегчением сказал юноша. – Как ты себя чувствуешь? Тебе уже лучше?

Лицо Элинии не изменилось, глаза все таж же, не мигая, смотрели на стену, и когда раздался ее безжизненный голос, юноше показалось, что это заговорила статуя.

– Я себя никак не чувствую, – сказала Элиния и замолчала, сохраняя каменное выражение лица.

Тревога резанула Аленора по сердцу – так неестественно, так странно выглядела кузина. Но он тут же подумал, что Элинию поили всякими успокоительными отварами – весь стол заставлен пузырьками! – и мягко произнес, положив свою ладонь на скрытую тонким покрывалом руку Элинии:

– Все пройдет. Все будет хорошо, кузина.

Хотя ему сейчас было очень плохо.

– Ничего не пройдет, Аленор, – все тем же безжизненным голосом сказала Элиния. – Все уже прошло.

По ее щеке сползла слеза. Аленор погладил неподвижную руку девушки и с горечью подумал, что потрясение, пережитое Элинией, оказалось слишком сильным, и ей не скоро удастся оправиться после этого удара.

– Все подвластно воле Создателя, – сказал он, вспомнив слова Фалигота.

– Нам неведомы Его замыслы и мы не можем им препятствовать. – Он помолчал и, вздохнув, добавил: – Закон Кармы, Элиния… Мама расплатилась за ошибки прошлого существования…

«Господи, – смятенно подумал он, – какие же грехи она совершила, если ей воздалось теперь такой страшной мерой?..»

Сумерки, все больше сгущаясь, сотнями черных змей проскальзывали в комнату через искаженный немым воплем зев окна, скрадывая очертания предметов. Девушка вдруг повернула голову и Аленор даже в полутьме увидел, как странно блеснули ее глаза.

– Мы не можем препятствовать замыслам Создателя? – Ее голос звучал сухо и надтреснуто, и слышалась в нем какая-то странная нота. – Как бы не так, Аленор! Как бы не так! Все зависит именно от нас! Ты думаешь, Создатель наказывает нас? Нет, он просто предлагает нам отрывок иэ театрального представления и дает нам возможность действовать. Действовать, Аленор! И мы уже сами вольны решать: действовать нам или нет? У меня была такая воэможность десять лет назад, была! Но я выбрала бездействие! Сама, понимаешь, са-ма выбрала бездействие, хотя могла воспрепятствовать, как ты говоришь, замыслу Создателя.

Элиния уже не лежала, а сидела, вцепившись в руку Аленора, и ее громкий голос разносился, казалось, по всему замку. Аленор никак не мог сообразить, что она такое говорит… о чем она говорит?.. В соседней комнате раздался какой-то звук: похоже, там открыли дверь – испуганный криком Элинии глонн счел за благо удалиться из покоев альдетты? – но юноша почти не обратил на это внимания, потому что кузина продолжала бросать в полумрак наполненные каким-то, пока что непонятным ему смыслом, слова:

– Ты думаешь, что тетя… твоя мать расплатилась за ошибки своей прошлой жизни? Нет, она расплатилась за мою ошибку. Мою, Аленор! Ты думаешь, ее убила змея? Нет, Аленор, это я, я убила ее десять лет назад, убила еще тогда и убила теперь. Я дважды убила ее, Аленор!

«У нее горячка, – подумал юноша. – Надо дать ей что-нибудь успокаивающее».

Он хотел высвободить свою ладонь из руки Элинии, но девушка вцепилась в нее накрепко.

– Не тешь себя заблуждением, Аленор, я в своем уме и говорю то, что должна была сказать еще десять лет назад, но побоялась. Испугалась за себя, а больше всего испугалась, что все вокруг пойдет наперекосяк. Жизнь у всех нас пойдет наперекосяк! Я молчала десять лет, Аленор, и своим молчанием позавчера ночью убила твою мать!

– Успокойся, Элиния… О чем ты? Отпусти мою руку, я принесу тебе успо…

– Я спокойна! – перебила его Элиния. – Я говорю о том, что десять лет назад видела, как убивали твоего отца. Видела – и промолчала!

Мир пошатнулся. Разверзлась земля и все вокруг полетело в кромешную тьму.

«У нее вывихнулся разум, – подумал тот, кто совсем недавно, а, быть может, целую вечность назад, носил какое-то имя, а теперь не знал, кто он и где находится, и находится ли где-нибудь вообще. – Рок довершил, что Творец судил…»

– Убивали?.. Уби…

Некто летел сквозь бездонный провал в земной тверди, а вокруг, со всех сторон, из каждой трещины хлестал его неумолимый сбивчивый задыхающийся голос, сыпался на него градом слов, и не было никакой защиты, никакого спасения от этого голоса…

– Да, Аленор, убивали! Я была там, в кустах… Я часто сидела там, в кустах, это было мое место… Никто не знал… что я там делала… никто никогда не видел… А это так приятно… очень… и ничего не нужно… и никто не нужен… Я и сейчас… да, я и сейчас, Аленор! И мне не нужны вы, мужчины, с вашими… Я могу сама, да! Сама! И мне это нравится, да, с детства… И никто не хватает, не заламывает руки, не… не… как он…

«О чем это?.. Чей это голос?..»

– Он убил его, Аленор! Он принес в мешке змею, такую же, и выпустил ее… И ушел… А я осталась… не могла сдвинуться с места… словно окаменела… А потом… когда увидела… я убежала… а все спали, все легли отдыхать, было так жарко, и за обедом все… ты же помнишь этот праздник, Аленор, этот обед! Я никого не встретила, убежала к себе… а потом… а потом… Я ничего не могла сказать, я боялась… все бы сделалось совсем по-другому… было бы плохо, все стали бы врагами, а я не хотела, чтобы все стали врагами… и ведь твоего отца это уже не вернуло бы, пойми, Аленор!

Он все-таки выкарабкался из бездны, он с хрустом оторвал от себя чужую руку и навис над той, что лежала на постели.

– Ты лжешь, Элиния! Зачем ты лжешь? Ты сошла с ума!

– Неужели ты еще не понял, Аленор? – вновь начал терзать его захлебывающийся голос. – Ему нужна была твоя мать! Позавчера, когда он приехал… Этот бесконечный ужин… Он так напился, а твоя мать была холодна, я видела… я все вижу, Аленор! Она знала, зачем он… к кому он уезжал… Потом все разошлись… я легла, но не могла уснуть… Долго, очень долго… Не знаю, почему, но словно кто-то шепнул… словно чей-то голос… – (От этих слов Аленора пробрал озноб). – Я встала, пошла к тете… к твоей матери… А она… она… Она не знала, что делать, она металась! Она сказала мне, что он ввалился к ней… кричал… она ударила его… и… чтобы он немедленно убирался… вообще, насовсем… – Элиния, словно захлебнувшись, замолчала, и в тишине раздавалось ее отрывистое, подобное коротким толчкам, дыхание.

Аленор давно уже не различал ее лица, и все звенело у него внутри, и гудел, и жалобно стонал разбитый колокол неба.

– И тогда он сказал… Я из-за тебя – родного брата… Было бы из-за кого… Стоило ли из-за тебя – родного брата!.. И она мне: это он со зла так сказал, Элиния… Никого он… но все равно пусть убирается… И… и… И я ей все рассказала… как десять лет назад…