– Да, – коротко ответил доктор Самопалов.

Заведующий кафедрой многозначительно хмыкнул, поверх очков взглянул на психиатра и вновь поднес плитку к свету, пробивающемуся в окно сквозь листву старых дубов.

– Врата Иштар… – пробормотал он. – Раскопки вел Колдевей, в конце девятнадцатого – начале двадцатого. А рисунок довольно известный, Виктор Павлович. Возьмите любую популярную книгу по ориенталистике – непременно на него наткнетесь.

– У меня несколько иной профиль, Василий Николаевич. Хотя именно благодаря этому пациенту я довольно-таки тщательно изучил эпоху Возрождения. Но в истории Древнего Востока слабоват. Вот если бы речь шла о проблемах патопсихологической диагностики или, скажем, о методах устранения терапевтической резистентности при шизофрении…

Гаргантюа-Тарасенко раскатисто рассмеялся:

– Ваша правда, Виктор Павлович! Каждому свое, и у каждого – свое. Вообще-то этого зверя чаще считают не драконом, а единорогом – разумеется, за этот вот рог, – историк легонько постучал пальцем по изображению сирруша. – Хотя, конечно, рОга тут может быть и два, как и уха – просто второго не видно, изображение плоскостное, а не объемное. А ну-ка, посмотрим.

Василий Николаевич с трудом выбрался из-за стола, протиснулся между стулом, на котором сидел доктор Самопалов, и шкафом – комплекция у историка явно несоответствовала размерам кабинета – и открыл второй шкаф, битком забитый книгами. Поводив пальцем вдоль книжных рядов, он извлек увесистый потрепанный фолиант, который, судя по внешнему виду, был творением еще сталинской, наверное, эпохи, и, листая его, вернулся на свое место за столом.

– Вот он, ваш сирруш, – сказал он, показывая психиатру черно-белый рисунок, как две капли воды схожий с изображением на золотой плитке.

– И подпись: «Многоцветные изразцы с изображением единорога».

Протянув книгу доктору Самопалову, Тарасенко еще раз пробрался к шкафам и вернулся за стол с очередным уловом – толстой книгой поновей, в красной глянцевой обложке.

– Средства на раскопки Вавилона Колдевею выделили администрация Берлинского королевского музея и Германское восточное общество, – сообщил он психиатру, переводившему взгляд с рисунка в книге на плитку и обратно. – И он за три, по-моему, с лишним года добрался до врат Иштар. Представляете, громадная полукруглая арка со стенами из кирпича, покрытого такой яркой-яркой голубой, желтой, белой и черной глазурью. Плюс длиннющая дорожка для шествий. И везде – львы, быки и единороги, то бишь сирруши, или, возможно, сирручи – читать можно по-разному. Львы на стенах вдоль дорожки, быки и сирруши – на стенах самих ворот. – Историк пошуршал страницами. – Вот, сам Колдевей пишет: «Ряды кирпичей идут один над другим. Драконы и быки никогда не встречаются в одном горизонтальном ряду, но ряд быков следует за рядом сиррушей, и наоборот. Каждое отдельное изображение занимает по высоте тринадцать кирпичей, а промежуток между ними составляет одиннадцать кирпичей. Таким образом, расстояние от низа одного изображения до низа другого равно двадцати четырем кирпичам, или почти точно двум метрам, то есть четырем вавилонским элам». А перестраивал врата Иштар небезызвестный Навуходоносор, и клинописную надпись по этому поводу оставил: «Я – Навуходоносор, царь вавилонский, благочестивый принц, правящий по воле и благоволению Мардука, высший правитель Города, любимец Неба, хитроумный и неутомимый…» – ну, и так далее, – Тарасенко перевернул страницу. – Вот, он дальше о сиррушах пишет в той же клинописной надписи: «Свирепые рими и мрачные сирруши начертаны на дворе врат, чем я сообщил вратам великолепие чрезвычайное и роскошное, и род людской может взирать на них в изумлении». – Тарасенко поднял голову, поправил очки. – Хорошие у него помощники были, у Навуходоносора, – красиво излагали. Так что правду говорит ваш пациент, Виктор Павлович. Он, часом, не историк, не наш выпускник?

– Нет, Василий Николаевич, образование у него не историческое. Юридическое.

– Ясно. – Тарасенко отложил книгу и взвесил плитку на ладони. – Да-а, потянет такое издельице весьма солидно. Видать, пациент не из бедных – да и вообще юристы сейчас не бедствуют. Только на вратах Иштар не золото было, а изразцы. Покрытые глазурью кирпичи – такое стекловидное разноцветное покрытие.

– Да, я знаю, что такое изразцы.

– А говорите, не тот профиль у вас, – улыбнулся Тарасенко. – Очень даже тот!

Доктор Самопалов немного помялся и вдруг спросил:

– А в вавилонской мифологии, литературе, ну, во всяких древних памятниках что-нибудь говорится о том, что люди когда-то спустились на Землю с небес, из космоса?

Тарасенко задумчиво потеребил аккуратно подстриженную седоватую бородку.

– Э-э… вообще произведений шумерской и вавилонской литературы известно довольно много. Классические – грандиознейший эпос о Гильгамеше – этакие «Илиада» и «Одиссея» вместе взятые, – сказание об Адапе… Естественно, «Энума элиш» – миф о мироздании… м-м… «Нисхождение Иштар в Страну Без Возврата»… Вообще, все это – мощнейший пласт, целое мировоззрение, объяснение устройства мира. Что же касается космических корней… – историк, повернувшись на жалобно заскрипевшем стуле, прикидывающим взглядом обвел книжные шкафы, – это надо посмотреть, поискать. Время вам позволяет, Виктор Павлович?

– Главное, чтобы вам позволяло. Если это, конечно, вас не затруднит.

– Ради Бога! Коньячку не желаете? – Тарасенко кивком показал на тумбу стола.

– Да нет, спасибо, Василий Николаевич. Я же на работе и к тому же за рулем. А еще вопрос можно? Как определить возраст этой штуковины?

Историк осторожно потрогал плитку, еще раз всмотрелся в рисунок и перевел взгляд на психиатра:

– Думаете, прямо из Вавилона? Это вряд ли, Виктор Павлович. А методов разных достаточно, только не к нам с этим обращаться. У нас же обычный вуз, оборудованием для экспертизы не располагаем. А что, есть такая необходимость?

Доктор Самопалов пожал плечами:

– Собственно… Даже не знаю… Впрочем, пожалуй, нет такой необходимости, – ему совершенно не хотелось распространяться о том, что золотая плитка с изображением сирруша якобы попала сюда с Марса, где с незапамятных времен лежала у подножия древнего Сфинкса. А еще он просто боялся возможных результатов такой экспертизы…

Минут сорок спустя доктор Самопалов ехал назад, в больницу, по улицам, покрытым первой опавшей листвой. А Василий Николаевич Тарасенко отправился проводить семинарское занятие у первокурсников, раскопав все-таки кое-какие сведения на интересующую психиатра тему.

Во-первых, в шумерском списке царей, обнаруженном на глиняных табличках в библиотеке царя Ашшурбанипала в Ниневии говорилось: «Когда царство спустилось с небес, царство стало в Эриду. В Эриду царем стал Абулим и властвовал двадцать восемь тысяч восемьсот лет. Аболж властвовал тридцать шесть тысяч лет. Два царя властвовали шестьдесят четыре тысячи восемьсот лет. Пять городов было их. Восемь царей властвовали двести сорок одну тысячу лет. Потоп все смыл».

Выходило так, что некие неземные цари сошли с небес в Эриду задолго до Великого потопа…

Во-вторых, Василий Николаевич отыскал довольно спорное, по его мнению, высказывание насчет легендарного Еноха, взятого живым на небо. Книга была из сравнительно новых и предназначалась для массового читателя, автор, фамилия которого совершенно ничего не говорила историку Тарасенко, не утруждал себя ссылками на источники, поэтому достоверность информации вызывала у Тарасенко большие сомнения. И тем не менее…

«Гигант Енох, первенец седьмого колена Адамова, отождествлялся с Тотом, Гермесом Трисмегистом, Меркурием и Орфеем, – так утверждалось в книге. – Всех их почитали в древнем мире как великих астрономов, первооткрывателей наук и искусств, звездных учителей. Может быть, он олицетворял атлантов. Его имя, Енох, на иврите – «Ханох», означает «Основатель» и напоминает «Энки», имя вавилонского бога мудрости, посланного с небес насаждать цивилизацию во всем нашем мире и особенно в Шумере, в древней Месопотамии. Этим он походил на Оаннеса, существо с телом рыбы (которое вполне могло быть инопланетянином в космическом скафандре), учившее первых вавилонян…»