Я не спрашиваю. У меня нет времени горевать.

Она запирает меня.

Я проведу остаток своей жизни в заключении.

— Заключённая, — выдыхаю я, обращаясь в пустоту.

Тот, кто держит меня здесь, не слышит ничего из того, что я говорю.

Я провожу пальцами по волосам. Засохшие кровь, песок и грязь покрывают мои руки.

— Я никогда не выйду отсюда, — громко произношу я. Это ужасная правда, но всё же, правда.

Спираль сжимается, и я еле замечаю стук с другой стороны стены.

Я опускаю руки по бокам и стою совершенно неподвижно. Не шевелюсь. Не дышу.

Только слушаю.

Тук.

Громче, чем выстрел в продолжительной тишине.

— Это реально? — шепчу я. Я больше ничему не могу доверять. В частности своим чувствам. И, конечно, не собственному восприятию.

Реальность — скользкая дорожка, ведущая в иллюзии.

Является ли стук иллюзией?

Тук, тук.

Я задерживаю дыхание и прижимаюсь ухом к обугленной чёрной стене.

Не шевелюсь.

Не дышу.

Только слушаю.

Ничего.

У меня вырывается рыдание. Это должно быть настоящим!

Я стою на прежнем месте. Отказываюсь двигаться. Я продолжаю прислушиваться и прислушиваться. Но я не слышу стук снова.

Мои уши начинают играют со мной злую шутку. Я слышу стук, которого на самом деле нет.

Стук становится хлопками. Хлопки переходят в шаги.

Шаги, в конечном итоге, становятся голосами.

— Ты одна, Нора. Абсолютно одна.

— Уродливая, уродливая, Нора Гилберт.

— Лучше держать тебя взаперти, где никто не сможет увидеть тебя.

Я знаю, что они не настоящие, но в одиночестве слова становятся реальными. Брэдли говорит резким шёпотом. Тяжелый голос отца становится какофонией звуков.

Мать шипит и рычит своей ненавистью.

И её голос становится громче всех. Но слова матери не звенят элементами заблуждения. Они реальные, вырванные из воспоминаний.

— Ты не можешь заставить любить, Нора! Ты не можешь требовать любви! Ты сжимаешь меня до смерти, и я просто хочу, чтобы ты меня отпустила!

Я затыкаю уши руками и начинаю раскачиваться на ногах.

— Заткнись! — кричу я.

— Не будь дурой, Нора! Никого не заботит, что ты думаешь.

Насмешки Рози звучат, как похоронный звон.

— Хватит! Пожалуйста!

Я сваливаюсь на пол и сворачиваюсь в клубок.

— Пожалуйста, — стону я.

Тук.

Потом тишина.

Тук, тук.

Ничего больше.

И в этот момент я ощущаю покой.

Мимолётный, который также тихо исчезает в тишине.