— Отлично, потому что я приготовил еды, чтобы накормить небольшую армию.

— А я сейчас не о еде.

Тихонько смеюсь, прежде чем мягко оттолкнуть его.

— Рискую показаться типичной домохозяйкой, но я весь день провел у плиты. Так что мы поедим, и моя стряпня тебе понравится.

Флинн делает еще один шаг ко мне и начинает двигать бедрами, показывая, как сильно ему нравится кое-что другое, и это не еда, которая быстро остывает.

— О, ну, тогда я надеюсь, что меня хорошенько накормят.

Его грязные намеки, сопровождаются подмигиванием.

С прежней уверенностью, граничащей с развязностью, Флинн прерывает контакт наших тел и делает шаг назад, прежде чем повернуться и пройти по коридору прямо на кухню. Наглый засранец рыщет по моему дому, словно он хозяин этого места, а мне остается плестись за ним, как безумному дураку, коим я и являюсь.

— Ух ты. Выглядит потрясающе. Ты говорил, что умеешь готовить, но я ожидал еду на вынос, или полуфабрикат, который ты бы потом выдал за собственноручно приготовленный, — Флинн снова накрывает крышкой сковороду, наполненную соусом из арахисового масла и курицей, и поворачивается ко мне лицом. — Я впечатлен.

— Ну, вот. Не ожидай, что такое будет часто происходить. Это предложение мира.

— Значит ты будешь готовить для меня только в случае, когда будет за что извиняться?

— Если тебе повезет.

Флинн смеется и подходит к обеденному столу.

— Это все равно что находиться в браке, но без выгоды.

— Какой еще выгоды?

— Супружеских прав.

Я ставлю на стол соусник и миску, наполненную едой, жестом приглашая Флинна присесть и помочь себе.

— Смотрю, кто-то планирует перепихнуться?

Флинн замолкает, удерживая миску с курицей в воздухе и капая соусом на свою тарелку.

Без тени юмора он смотрит прямо на меня и говорит:

— Я планирую переспать с тобой сегодня.

Чуть не соскальзываю со стула в лужу шока и всепоглощающего желания.

Он только что сказал то, о чем я думаю?

— Да, Айз. Я знаю, чего хочу, и желаю, чтобы это произошло сегодня. Так что давай ешь, потому что как бы вкусно ни выглядела эта еда, мой аппетит она не насытит.

Блядь. Ну и как, черт возьми, я должен сидеть здесь и есть, когда мой мозг только что расплавился в лужу и заставил всю кровь в теле устремиться в пах?

С полным ртом курицы, Флинн ухмыляется и снова подмигивает мне.

Ублюдок точно знает, какой эффект только что на меня произвел и наслаждается этим.

— Точно уверен, что сам готовил? Очень вкусно, — подмечает он, запихивая в рот еще одну вилку с горкой. Капля густого соуса стекает по его подбородку.

— Ты в курсе, что ешь как свинья? — смеюсь я, пытаясь вернуть эмоции под контроль.

— Нет. Я ем, как человек, который хочет покончить с основным блюдом и поскорее перейти к десерту.

Вот и уходит мой последний контроль.

Я кладу нож и вилку на стол и встаю.

— Знаешь, в чем еще я мастер? — спрашиваю я. Мои руки дрожат, как у наркомана, который смотрит на свою очередную дозу.

Флинн качает головой и с очередной провокационной ухмылкой продолжает набивать свой рот.

— В разогреве. Так что клади свою гребаную вилку, дожевывай все, что у тебя во рту, и встретимся в джакузи.

Мужчина со звоном роняет вилку.

— У тебя есть джакузи?

Я не отвечаю. Вместо этого отхожу от стола и медленно начинаю раздеваться. Когда остаюсь в одних трусах, а выражение лица Флинна из шокированного превращается в чувственное, то поворачиваюсь и иду через кухню в открытый внутренний дворик.

Скрип стула по кафельному полу дает мне понять, что Флинн отстает от меня всего на несколько секунд. Отлично. На этот раз пусть он следует за мной. В любви как на войне — все средства хороши.

Поднимаю термосберегающую крышку ванны, и пар вырывается в вечерний воздух. Хочу, чтобы Флинн расслабился. Может, он и жаждет, чтобы его вишенка была сорвана, но я помню свой первый раз в качестве пассива, и тот опыт оказался неприятным. Мне не хочется, чтобы Флинн чувствовал то же самое. Я хочу доказать ему, что впуская меня в свое тело, он получит такое же удовольствие, как и я.

К тому времени, как мне удается снять боксеры и опустить одну ногу в теплую бурлящую воду, Флинн стоит передо мной голый, оставляя за собой след из одежды. Его эрекция гордо направлена на меня, а взгляд сосредоточен на профиле моей задницы.

— И тут я подумал, что мне, возможно, придется тебя убеждать, — поддразниваю я, прежде чем опустить вторую ногу в ванну и полностью погрузиться в успокаивающую воду. Пузырьки ласкают мой подбородок, а сам я перевожу взгляд на Флинна.

— Ты собираешься стоять там всю ночь и таращиться на меня, или присоединишься? — размахиваю руками по поверхности, создавая рябь волн.

— Присоединюсь. Обязательно присоединюсь, — на его лице заметно удивление наряду с опасениями. Не сводя с меня глаз, Флинн снимает с запястья кожаный браслет и аккуратно кладет его на сиденье садового стула. Я никогда раньше не видел, чтобы он его снимал. Браслет находился у него на запястье с того самого дня, как мы впервые встретились.

Флинн ловит мой взгляд на брошенном браслете, и, видимо, замечает немой вопрос, который явно читается на моем лице, потому что отвечает прежде, чем я успеваю открыть рот.

— Браслет принадлежал Кларку. Он порядком изношен, так что я стараюсь не мочить его в воде.

Слова Флинна воскрешают воспоминания о моем побеге. Если есть хоть малейший шанс, что наше общение перейдет на новый уровень, то мне стоит кое-что объяснить, прежде чем позволю парню сделать этот важный шаг.

Из-за своего мускулистого тела Флинн должен бы казаться неуклюжим, однако всегда двигается грациозно. Я пускаю слюни, глядя на то, как напрягаются мышцы его бедер, когда он залезает в ванну, и как двигаются мышцы пресса, когда мужчина выпрямляется и погружается в воду. Начинаю думать, что, возможно, наш разговор может и подождать.

Ну уж нет.

В прошлый раз мы поговорили после секса, и посмотрите, к чему это привело.

— Боже, как же хорошо. После выполнения трюков и боевых сцен все тело адски болит. Даже мышцы, о которых я и понятия не имел, — полностью погрузившись в воду, Флинн откидывает голову назад и расслабляется.

Я смотрю на его крепкие трапециевидные мышцы, которые тянутся от шеи до плеч, и обдумываю, что бы такое сказать. Флинн, должно быть, думает о том же, потому что говорит прежде, чем я успеваю выдать хоть слово.

— Я рассказал тебе о самоубийстве Кларка, но никогда не объяснял, почему он считал, будто мир без него станет лучше, — Флинн поднимает голову и смотрит на то, что осталось от брата. Мои глаза следуют за его взглядом и останавливаются на плетеном кожаном браслете. — Кларк был добросердечным. Из тех людей, которые снимали с себя последнюю рубашку, если считали, что тебе она нужна больше, — мы одновременно отворачиваемся от браслета, и наши взгляды встречаются. Желая придать ему сил, я вытягиваю ноги. Во мне пульсирует потребность прикоснуться к нему и дать понять, что для меня это очень важно.

Флинн хватает меня за лодыжки и подтягивает к себе, от чего на моем лице расцветает улыбка. Уверенными пальцами он проводит вверх и вниз по моим икрам. Когда Флинн нервничает или хочет сказать что-то важное, он не может успокоиться, поэтому всегда теребит что-то в руках. Обычно мужчина возится со своим кожаным браслетом, но так как браслет находится далеко, прикосновение его рук достается мне.

Флинн встречается со мной взглядом и продолжает:

— Кларк тоже был геем. Но по какой-то причине скрывал это от нас. Даже не знаю почему. Наши родители не могли нам многого дать, но они всегда нас поддерживали и были очень понимающими. Ни один из них не повернулся бы к нему спиной. На самом деле, похоже, родители уже догадались о его ориентации, судя по некоторым фактам, которые вышли наружу после смерти Кларка.

— Наверное, было неприятно узнать, что у него были от тебя секреты.

Взгляд выдает Флинна прежде, чем он успевает произнести хоть слово. Водянистый блеск размывает темно-карий цвет его глаз.

— Меня это просто убило. Мы считались лучшими друзьями, понимаешь? У брата никогда не было серьезных отношений, в прочем, как и у меня. Я был слишком занят спортом, а он своими поделками. Мне казалось, что каждый из нас занимается своим делом. Никогда не думал, что у него имелись проблемы такого характера.

— В какой-то момент нашей жизни нам всем приходится бороться с тем, кто мы есть, Флинн. Такова человеческая природа. Разница в том, что когда ты сражаешься с чем-то столь же фундаментальным, как твоя ориентация, в мире, наполненном «нормальными» людьми, то чувствуешь себя потерянным. Словно само твое существование ошибочно. Любой человек больше всего на свете хочет вписаться в свое окружение, соответствовать ему и быть тем, кем его хотят видеть другие, особенно те, кого он любит. Я рос с четырьмя братьями-натуралами. Мне просто повезло, что моя мать увидела изменения раньше меня. Она всегда поощряла нас быть теми, кем мы являемся на самом деле, — я двигаюсь вперед, чтобы взять Флинна за руки. — Это не значит, что у меня не было внутренней борьбы. Я не гей и не натурал. Меня всегда возбуждали чувства к людям, а не то, что находится у них между ног. Я парень с равными возможностями, — Флинн смеется над моими словами. Смех звучит натянуто, но я не сдаюсь. — Так значит, Кларк беспокоился о том, что вы все подумаете, когда узнаете о его ориентации? Поэтому он считал, что у него нет другого выбора?

Мне известна статистика самоубийств подростков-геев. Цифры все еще слишком высоки, и это при том, что мир стал гораздо более терпим к человеческим различиям.

— Не только из-за этого. У Кларка всегда имелись проблемы с самооценкой. Брат никогда не замечал того, что видели в нем другие. Он не понимал, что был ярким, веселым и талантливым — одним из лучших людей, что я знал в своей жизни, — Флинн отрывает от меня свой взгляд и устремляет его в темноту. Задумчивость мужчины превращается в едва сдерживаемую ярость. — В его предсмертном письме упоминался некий Роберт Эшворд. Школьный наставник Кларка. Из того, что мы смогли узнать, брат доверился этому мужчине, но вместо того, чтобы помочь Кларку, тот воспользовался его слабостью. Роберт Эшворд был женат и имел троих детей. Он также являлся би или, может, скрытым геем. В общем, неважно. Этот мерзавец заставил Кларка поверить, будто любит его, даже сказал ему, что оставит ради него своих жену и детей, просто чтобы залезть к брату в штаны. Эшворд ухаживал за Кларком около года, а потом, за полгода до его смерти, заставил брата поверить, будто у них настоящая любовь.