Глава 8

Флинн

После той ночи с Айзеком и Селин прошло уже два месяца. Шестьдесят дней ненависти к себе, обернутые огромным красным бантом сожаления и отвращения.

Я ненавижу его за все, что он сделал или нет.

А себя ненавижу еще больше.

И моих угрызений совести хватит на всех нас, вместе взятых. Нужно исправить ошибку, связаться с Айзеком и хотя бы извиниться.

Но я не могу.

Дело в том, что я трус, как он и сказал.

Днем мои мысли изменчивы, непоследовательны и непостоянны, но больше всего я наказываю себя ночью.

Либо напиваюсь до бесчувствия, либо привожу к себе кого-то, женского пола, чтобы затеряться в нем до утра.

Но даже это не помогает. Ничего не помогает.

Заставляю себя двигаться. День ото дня мой бренд все более узнаваем, бизнес растет, и все чаще люди хотят отхватить кусочек Флинна Филлипса.

Если бы они только знали, что в этом совершенном теле живет далеко не совершенный человек. Разве стали бы люди покупать мои книги, скачивать видео со мной и приглашать меня на свои телешоу, если бы знали, кем я являюсь на самом деле?

Самое смешное, что мое последнее интервью взяли для журнала «G. A. Y». Похоже, я стал кем-то вроде кумира для меньшинств.

Что скажешь, лицемер?

Вот он я — двуличный, узколобый мошенник, обманывающий публику своей яркой улыбкой на обложке журнала.

На развороте страницы фото моего мускулистого тела, с нанесенным на него маслом. Я нагло улыбаюсь в камеру, выставляя напоказ свой образ натурала с огромной дозой «мне комфортно таким, какой я есть, смотрите на меня с вожделением».

Я сам себе противен.

— Флинн, это твоя самая возбуждающая фотосессия, — Элайна дразнит меня, делая вид, будто обмахивает лицо рукой. — Деньги геев теперь твои, забирай. Как только ты, будучи натуралом, завладеешь этим сегментом рынка, мир раскроется перед тобой как устрица.

— Да, наверное, — я тру глаза тыльной стороной ладони. Из-за похмелья во рту все пересохло, а в голове стучит так же ритмично, как и бит в техно.

— Вот, выпей.

Элайна тычет мне в лицо чашкой черного кофе, насыщенный аромат которого испытывает мой желудок, и тот начинает бурлить, грозясь выплеснуть все, что я осушил прошлой ночью.

Поднимаю на девушку свои покрасневшие глаза. Она смотрит на меня без тени сочувствия, и самодовольная улыбка играет на ее губах. Элайна насмехается над резью в моих глазах и кульбитами в желудке.

— Ты вредишь сам себе, поэтому никакого сочувствия, ты же знаешь, Флинн. А теперь давай, пей, у меня меньше часа, чтобы отвезти тебя на первую встречу.

Почему я взял ее в помощницы? Работать с семьей или друзьями — плохая затея, а учитывая то, что Элайна являлась моей лучшей подругой с детства… Если подумать, было ясно, что она никогда не будет нянчиться со мной или потакать моим капризам.

Со стоном тянусь за чашкой, заставляя себя сделать глоток жидкости, по вкусу больше похожей на смолу. Блядь, какой крепкий.

— А можно хотя бы добавить молока в кофе? Ты же знаешь, что я больше люблю латте, чем эспрессо, и все равно налила мне это дерьмо. Да с его помощью я мог бы починить половину асфальта в Лондоне, — делаю еще один глоток густой горькой жидкости и морщусь, когда она стекает в горло.

— Как только ты вырастешь и перестанешь напиваться как на школьном выпускном, мне не придется тебя отрезвлять.

Элайна суетится в гостиной нашей общей квартиры, собирая разбросанные вещи, в том числе одиноко лежащие трусики, которые, должно быть, оставила моя вчерашняя гостья.

— Флинн! Ну что за хрень? — девушка болтает грязным бельем, которое свисает с палочки для азиатской еды.

Ха!

Вчера вечером мы, должно быть, ели китайскую еду, что объясняет тошноту, которую я сейчас чувствую. Мой организм не привык к избытку углеводов, жира и глутамата натрия.

— Как уезжаю на несколько дней, так начинается какой-то ад. Ты можешь воздержаться от того, чтобы таскать всяких шлюх к нам домой? Одна мысль о том, в каких местах я могу найти человеческие выделения, вызывает у меня крапивницу. Если желаешь совать свой хрен во всякое гнилье, то сними номер в гостинице.

Элайна швыряет в меня розовое кружевное белье, и оно попадает мне прямо в лицо, прежде чем упасть в недопитую чашку кофе.

— Она — учительница начальной школы, а не шлюха, — отбрасываю пальцами намокшие трусики, и они с хлюпаньем падают на низкий столик передо мной.

— Повезло ей. И все же только шлюхи оставляют у незнакомца свое грязное белье.

Я не спорю, когда Элайна злится на меня. Это бессмысленно. Милли была милой и ей нравилась ее работа в школе. А еще она была дьяволом в постели, и царапины на моей спине лишь доказывают это. Однако девушка так и не смогла меня зацепить. Совсем.

Конечно, у меня встал, и, в конце концов, я кончил, но, чтобы достичь оргазма, мне пришлось закрыть глаза и подумать о темных волосах до плеч, проникновенном взгляде карих глаз, крепких ягодицах и толстом шелковистом члене, украшенном бисером возбуждения на кончике.

Айзек Фокс.

Он, как чертов паразит, вторгался в мои мысли, даже когда я не хотел, чтобы он находился там.

— Туалет, душ, бритье. У тебя есть полчаса, а затем мы уедем, и плевать, готов ты или нет.

Сижу, тупо уставившись на промокшие в кофе трусики, когда требование Элайны вырывает меня из моих мыслей.

— Да, босс, — бессильно огрызаюсь в ответ, прежде чем встать и потянуться.

В последние месяцы я тренировался не так часто, как следовало бы, и это сказывается на всем моем организме. По моему худощавому, мускулистому телу не сильно заметно снижение нагрузки, однако я это чувствую.

Нужно прекращать заниматься ерундой, иначе это может стоить мне карьеры, ради которой я столько работал.

Поворачиваюсь и прохожу по комнате, выставив голую спину напоказ.

— О Боже. Обязательно нужно было позволять этой учительнице исполосовать тебя, как Фредди Крюгер?

Останавливаюсь и поворачиваю голову в тщетной попытке оглянуться через плечо. Зачем, не знаю, потому что и так чувствую, как чешутся царапины, которые начинают заживать. Как я уже говорил, учительница оказалась дикаркой в постели.

Когда пожимаю плечами, Элейна театрально фыркает в ответ и возвращается к уборке беспорядка.

Пересекаю свою темную спальню, воняющую потом и сексом, и направляюсь мимо смятой кровати прямо в ванную. Затем машинально делаю, как велено, и после быстрого прохладного душа выхожу мокрым, но уже более-менее похожим на человека.

Я быстро вытираю волосы, когда Элайна входит в ванную. Она не стучит и не объявляет о своем присутствии; девушка такая, какая есть, но до сих пор меня это не беспокоило.

— Ты слышала о таком слове как границы? Личное пространство?

— А ты слышал о таком слове как «отвянь»?

— Господи, Лей. Могу я хотя бы минуту побыть один?

Она останавливается и смотрит на меня. Ее эльфийские черты лица мягкие даже в резком флуоресцентном освещении ванной.

— Ты впервые назвал меня Лей за все это время.

— Ничего подобного, — бормочу я, продолжая вытирать волосы полотенцем.

— Нет, это так, Флинн. Ты отгородился от меня. Для тебя я была не подругой Лей, а Элайной, твоей надоедливой помощницей.

— Не говори глупостей.

Девушка делает шаг вперед и кладет теплую руку на прохладную кожу моего предплечья.

— Но ведь это правда. Где ты был все это время, Флинн? Почему ты замкнулся в себе на несколько недель? На самом деле, даже не недель, а месяцев.

Я роняю полотенце и смотрю на ее руку. Тепло ее прикосновения проникает прямо в мои кости. Это правда? Я был настолько отстраненным? Отгородился от единственного настоящего друга, что у меня есть?

Все мечтают заполучить кусочек меня. Меня — первоклассного источника доходов. Флинна Филлипса — новую знаменитость с рельефным телом и огромным банковским счетом.

Но только не Лей.

Она знала меня еще тогда, когда я был нищим.

Девушка стала для меня всем, когда моя жизнь развалилась. Она была моей единственной опорой, когда я потерял не только своего героя, но и отчасти своих родителей. Когда мне больше всего на свете хотелось уйти из жизни, Лей вернула меня обратно.

Она обнимала меня, утешала, дарила любовь, когда приносящие боль вопросы «почему» угрожали разорвать меня изнутри на куски. Все потому, что он внезапно исчез. Исчез и никто не знал, почему.

Я очень скучаю по нему. Так сильно, что при мыслях о нем становится трудно дышать.

Даже сейчас моя жизнь разделена.

На то, что было, и то, что стало.

Эти половины переплетаются, но все же они настолько далеки друг от друга, что просто не могут существовать бок о бок.

Я борюсь с воспоминаниями, потому что не могу вынести боль. Это постоянная борьба между воспоминанием и забвением. Между «до» и «после».

Крошечная рука Элайны гладит мою в успокаивающем ритме. Я рассеянно кручу кожаный браслет на запястье, ощущая под пальцами изношенную узловатую косу и пытаясь бороться с семнадцатилетними воспоминаниями.

— Это ведь нормально — думать о нем, скучать по нему.

Отдергиваю руку, и ее ладонь безнадежно опускается.

Огромные умоляющие глаза девушки смотрят на меня, влажный блеск делает темно-зеленую радужку практически черной, но от этого не менее красивой.

— Он не хотел бы для тебя такого, Флинн. Прошло десять лет, а ты все еще не можешь произнести его имени. Просто повторяй со мной. Кл…

— Остановись. Не надо...

— Он не хотел тебя ранить, Флинн. Просто его собственная боль была слишком сильной.…

— Не смей говорить мне, что чувствовать. Он нас бросил. Его эгоизм оставил после себя не только шок и опустошение. Он оставил после себя бесконечную боль, которая никогда не пройдет. Она никогда не исчезнет, потому что мы никогда не узнаем…

Я поворачиваюсь к зеркалу и смотрю на лицо, которое так похоже на его, и в то же время нет.

…Никогда не узнаем, почему он так поступил, и всегда будем жить в агонии, из-за того, чего больше никогда не случится. Это не просто рана, это увечье на всю оставшуюся жизнь.