Что-то мне подсказывает, что «примешь меня в себе» – не совсем про физиологию. Как и то, что мой деспот, похоже, тему развивать не стремится.

                – Вот оно что, – постучала я пальцем по нижней губе. – То есть варианта, что это произойдет по твоей вине, ты не рассматриваешь?

                Снова сердитый «что за ерунду ты городишь» взгляд.

                – Вот мне интересно, если с этим обрядом столько заморочек, то как же ты грозил им Раффису? Не похоже, что Илве с Алево удалось бы его пройти.

                Ха! Не похоже, что им и приблизиться к его исполнению даже светило бы!

                – Но драконеныш-то всего этого не знал, – откровенно цинично усмехнулся деспот, абсолютно точно не испытывая ни капли раскаяния.

                – Фейри! – покачала я головой. – Хорошо, с необходимостью присутствия гостей мне все понятно. Что дальше?

                Грегордиан развернулся, возвращая все свое внимание мне.

                – Сначала мы разделим особым образом приготовленную только для нас пищу и вино. Это первый этап, он тебе, в принципе, знаком и трудности составить не должен.

                Я сильно сомневаюсь, что мне кусок в горло полезет, а вот вино может быть очень кстати. Вдруг оно поможет мне отыскать в себе невиданную смелость и раскованность?

                – Потом я рассеку тебе кожу в определенных местах, а ты мне, чтобы наша кровь смешалась, когда мы станем ласкать друг друга, готовя к следующему, – Грегордиан прищурился и слегка напрягся, как если бы ожидал, что я кинусь бежать.

                На секундочку такое желание меня посетило. Ой, боже ж мой, ну почему все это не может быть попроще!

                – Где… где придется резать? – сглотнув поднимающийся из желудка ком, пробормотала я.

                – Лоб, ладони, над сердцем, внизу живота и ступни, – спокойно перечислил Грегордиан и заверил: – Больно не будет, Эдна.

                – Остается только верить в это, да и, скорее всего, какие-то порезы не будут волновать меня в тот момент, когда мы перейдем к главному.

                Картинка наших перемазанных кровью потных тел, сплетенных на белоснежных простынях в ярком свете полыхающего вокруг огня мелькнула у меня в голове, пугая… но и тут же обжигая шокирующим возбуждением. Господи, а огонь-то откуда?

                – Секс – не главное в обряде, Эдна, – развеял мои нездоровые фантазии деспот.

                – Нет? А что же тогда? – Откуда это в твоем голосе, Аня, столько разочарования? Извращенка-эксгибиционистка, твою налево!

                – Клятва-проникновение. Я произнесу ее слова, и ты повторишь их. Не просто повторишь, а примешь их в своем сердце, в душе, в сознании. Впустишь их в себя, во всю свою сущность, а с ними и меня. Ты навсегда отдашь мне не часть, а всю себя без остатка, а в ответ примешь меня всего, проникнешь во все, что является мною.

                Подобие великолепной улыбки заиграло на губах Грегордиана, и странная ласкающая бархатистость пробилась в голосе, когда он перечислял все. Зрачки расширились, глаза подернулись чувственной поволокой, будто он уже прямо сейчас смотрел на то, как все будет происходить. Ноздри деспота затрепетали, и кожа покрылась четко видимыми мурашками, словно еще и все будущие запахи и прикосновения были реальны для него. Боже-боже-боже! Что же ты творишь со мной, Грегордиан! Я, видно, окончательно совершенно чокнулась, потому что страшусь уже не того, как все будет происходить, а того, что может ничего не выйти.

                – А что если… вдруг не получится? – заикаясь, прошептала я.

                – Получится! – отрезал деспот с такой яростной страстностью, что я аж подпрыгнула.

                – А… а если Дану воспротивится? – продолжила нагонять пессимизма я.

                – Не проблема, дорогая, – Грегордиан оскалился в такой устрашающей улыбке, точно заранее предупреждал: все способное встать у нас на пути должно исчезнуть, или будет обращено в пыль. – Мы учтем ошибки и попробуем снова. Не важно, в чем будет причина, но мы будем делать это до тех пор, пока не получится или пока Богиня не устанет отвергать наши попытки.

                – И сколько же раз?

                – Да хоть до бесконечности!

                – Бесконечность – это долго. – И кто сказал, что она у меня есть?

                – Не имеет значения, – рыкнул деспот, давая понять, что в этом вопросе непреклонен. – Ты никогда не покинешь меня и стены Тахейн Глиффа, пока не станешь моей супругой!

                О, ну конечно! Как же архонт Грегордиан обошелся бы без ультиматума и мне, и самой судьбе!

                – То есть ты не отпустишь меня в мир Младших с Илвой, если обряд сегодня не сработает?

                Мне бы разозлиться, но разве я чего-то иного от него ожидала? Поступи он по-другому, и перестанет быть собой.

                – Никуда и никогда, Эдна!

                – Это называется «шантаж», милый! – усмехнулась я.

                – Это называется «добиваться страстно желаемого любыми средствами и мотивировать к этому других».

                – Какой же ты все-таки… фейри! – снова только и смогла сказать я.

                – Причем очень скоро весь твой с потрохами фейри, Эдна! – Грегордиан в одно мгновение оказался рядом, захватывая, прижимая, притираясь теснее некуда, выдыхая в висок сразу жарко и требовательно. – Хочешь, сейчас вернемся в спальню и я еще разок продемонстрирую тебе массу плюсов к перспективе иметь меня своим?

                Я хотела. Но еще больше нуждалась в некотором уединении для осмысления всего и сразу.

                – В спальню, пожалуй, вернусь я одна. Мне необходимо время для того, чтобы перестать злиться на тебя, обряд этот и вообще устройство мира вашего в принципе. И это тебе продемонстрирует, каково это – иметь жену, и тоже даст возможность поразмыслить, пока есть время до ночи.

                Я вывернулась из объятий деспота и практически сбежала, сопровождаемая его нахальным смехом.