— Чем могу вам помочь?
— Хм… Я ищу своих родителей. О'Брайен.
От удивления ее брови поползли вверх.
— Вы их сбежавший ребенок?
Ага. Радости жизни в маленьком городке.
— Да, это я.
Ее губы скривились в усмешке.
— Ну, твоя мама здесь больше не живет. Она живет в Уиллоу, к востоку от фермы Нортвуд. В доме, что построила сама. Называется Дом Уиллоу.
Ее слова закрутились в голове, но у меня не оказалось возможности спросить что-нибудь еще, потому что женщина закрыла дверь перед моим носом. Я оступилась на небольшом крыльце и чуть не споткнулась о свои ноги, когда шла по садовой дорожке. С какой стати мама смогла построить себе дом на земле, недалеко от нашего самого первого дома? И почему женщина сказала так, будто моя мама построила его одна?
Где был папа?
Пульс мчался быстрее, чем до этого, и я ушла со двора.
Сначала я обрадовалась, что на мне пальто, потому что на улице было всего восемь градусов и дул сильный ветер, пытающийся отбросить меня назад. Однако после пятидесятиминутного похода к Уиллоу на окраине Донована, я вспотела. И то, что я чертовски нервничала, могло тоже иметь к этому отношение.
Я беспокоилась о том, что могу пропустить дом, если он построен в глубине от дороги, но сразу же увидела Дом Уиллоу. Он был больше чем дом, от которого я шла, но достаточно скромен. Два этажа, обшитые белой дранкой, крыльцо, вдоль всех стен, и красивый сад перед домом, который выглядел так, будто за ним очень хорошо ухаживают.
Почувствовав, как мои ладони становятся скользкими от холодного пота, я остановилась. Как будто у моих ног появился свой собственный разум, и они не хотели идти туда. На больших двустворчатых окнах висели красивые занавески, в одном стояла ваза с лилиями и розами.
Новый вишнево-красный «Джип-Ренегат» на подъездной дороге у дальней части дома привлек мое внимание. Очень мило.
Не похоже на маму.
Определенно и не на отца.
Что за черт?
Меня привел в чувство скрип дерева. Парадная дверь открылась, и из нее выскочила большая черная собака, распахнувшая мордой сетчатую дверь и бросившаяся ко мне. Черный лабрадор бросился на меня, от страха подкосились ноги и я попятилась.
— Трикси, остановись!
Лабрадор остановился у моих ног, стуча хвостом по садовой дорожке и глядя на меня возбужденными карими глазами.
Я подняла взгляд от собаки к ее очевидному владельцу.
И не могла поверить в то, что видела.
Это была моя мама, но не совсем.
На ней были узкие джинсы, которые отлично сидели на все еще стройной фигуре, и большой мешковатый зеленого оттенка свитер, который был ей очень к лицу. Темные волосы, которые она раньше всегда убирала назад, свободно падали красивыми волнами на плечи. И хотя она выглядела испуганной и настороженной, увидев кого-то стоящего возле ее дома, усталое измученное выражение, которое практически срослось с ее лицом раньше, исчезло.
— Мам?
Мой голос подтолкнул ее к действию, и медленно, словно в оцепенении, она спустилась с крыльца по лестнице. Я не могла понять выражение ее лица, поэтому напряглась, готовясь к язвительной реакции. Она прошла мимо собаки. Шла прямо на меня. Наши тела столкнулись, и мама меня крепко обняла.
Шок на секунду ошеломил меня.
Мама обнимала меня.
Обнимала меня!
— Нора, — прошептала она, задыхаясь.
Страх, который держался годами, рассыпался, я рассмеялась и заплакала одновременно, обнимая ее в ответ.
Мы обнимали друг друга, пока Трикси не начала проявлять нетерпение и прыгнула на маму. Та засмеялась и отпустила меня.
— Сидеть, глупая девчонка. — Она игриво оттолкнула собачью голову, и я посмотрела на нее, снова подумав: кто этот человек?
Увидев явные вопросы, написанные на моем лице, мамин смех исчез.
— Заходи внутрь.
— Где папа?
Избегая моего взгляда, мама повернулась и пошла к дому.
— Внутри, Нора.
Только когда мы стояли лицом друг к другу в стильно обставленной прихожей, в мягких серых и желтых тонах, которую даже не могла представить принадлежащей моей матери, я получила известие, которого боялась в течение последнего часа.
— Твой отец умер, Нора. Он скончался около девяти месяцев назад. Инфаркт.
Это было слишком.
Это было все просто слишком для меня.
✽✽✽✽✽
— Мальволио!
Я ахнула, очнувшись от воспоминаний, и вспыхнула, испуганная мыслью о том, что меня услышали. Но никто за мной не наблюдал, и Теренс — наш Мальволио, полез через сиденья, чтобы добраться до сцены.
— Вообще-то, для этого есть проход, паршивец, — нахмурился Квентин.
— Не думаю, что перелезание через сиденья оправдывает оскорбление. Я, сэр, не паршивец. Но... если вы хотите, я буду им, — он подмигнул режиссеру.
Подавив смешок, я наблюдала, как Квентин изо всех сил старался не улыбаться. Следует отметить, что Теренс был любовником Квентина в течение трех лет. Он был младше Квентина на тринадцать лет, и для внешнего мира они казались такими же разными, как яблоко и апельсин. На сцене Теренс играл стоического, почти пуританского Мальволио, в реальной же жизни он был кем угодно только не им. Веселый, саркастичный, немного дикий и общительный, в отличие от более скованного Квентина.
Однако, вероятно, именно поэтому они так хорошо работали вместе. Теренс был тем светом, который так необходим Квентину, а Квентин заставлял Теренса относиться к жизни немного серьезнее.
— Начинай! — потребовал режиссер.
Дерек, игравший Шута, вышел на сцену с Оливией и Мальволио.
— Остроумие, если будет на то твоя воля…
Я отрешилась от них, пытаясь снова читать свои заметки, когда Квентин вывел меня из состояния сосредоточенности:
— Но это твоя первая реплика, Мальволио!
— Я не могу вспомнить ее, — ответил Теренс, по-мальчишески улыбаясь. Его взгляд метнулся ко мне. — Возможно, Нора знает.
— Как ты можешь не помнить свою первую строчку? — удивился Квентин.
В действительности Теренс ее помнил. Просто выпендривался.
— Ну, Нора. Давай. Могу поспорить, ты знаешь каждую строчку в этой пьесе.
— Каким бы впечатляющим это ни было, — прервал Квентин, — у нас нет времени. Строчка!
Но Теренс ухмыльнулся мне, дразня. Я фыркнула, уверенная, что сейчас увижу дым, исходящий из ушей Квентина.
— «Да, и будет исправляться до тех пор, пока его не сотрясут предсмертные корчи».
— Ах, вот видишь! — Теренс хлопнул в ладоши и жестом показал мне продолжить. — Продолжай.
Я скорчила гримасу:
— Учи свои реплики.
— Вы все любители, — проворчал Квентин.
— Ну, да, — поморщилась Джейн.
— Это вроде есть в названии нашей труппы, дорогой, — Теренс продолжал беззастенчиво улыбаться.
Режиссер что-то пробормотал, но был слишком далеко, чтобы я могла услышать.
— Это только мне кажется… — Я резко откинулась вперед, услышав голос Джека прямо позади себя, — или они все раздражают тебя сегодня?
— Я бы включила тебя тоже в этот список, — фыркнула я. Указала на его место, а затем на сцену. — Как ты здесь оказался?
— Пока ты смотрела в свой ноутбук, притворяясь, что работаешь, тайно мечтая обо мне.
Я вздохнула и обернулась.
— Я не пойду с тобой, Джек.
— Я не собирался спрашивать снова. По крайней мере, сегодня.
— Ты не хочешь встречаться со мной. Ты просто... в замешательстве. Ведь ни одна женщина никогда не говорила тебе «нет».
— Верно, но не только поэтому. Ты загадка, Нора О’Брайен. Давно не встречал никого подобного.
— Очень плохо для тебя, я не хочу, чтобы меня разгадали.
Квентин нахмурился глядя на нас.
Джек наклонился ближе, так что его рот оказался рядом с моим ухом.
— Тогда в чем же дело? Трагическое прошлое? Слишком часто разбивали сердце?
Я деланно осмотрелась.
— Что это за непрерывное жужжание?
Джек усмехнулся.
— Или, возможно, однажды разбитая горем, но достаточным, чтобы испытать испуг надолго.
— Я, однозначно, не буду испытывать твой пистолет в ближайшее время (Примеч.: здесь присутствует игра слов: gun shy — застенчивость, испуг, и слово gun — пистолет).
— Или, возможно, проблемы с папой. Я встречал такое у женщин раньше. Так? Это проблемы папочки?
Я напряглась, угрюмо уставившись на экран.
— Мой папа мертв.
Донован, Индиана
Ноябрь 2015
— Я получила все твои письма, — сказала мама на следующее утро. Мы сидели за стойкой, и завтракали в ее красивой кухне в стиле Новой Англии. — Я просто не чувствовала, что заслуживаю читать их, не заслуживаю стать частью твоей жизни, после того как относилась к тебе. Тогда я думала, что ты заслужила быть свободной от меня.
Я не ожидала, что мама скажет такое.
Но в этой поездке все шло не так, как ожидалось.
После известия о смерти отца мы почти не разговаривали. Сначала я плакала, а потом успокоилась, и слова покинули меня, когда поняла, что папа ушел из этого мира почти год назад, а я и понятия об этом не имела.
Вместо того чтобы продолжать разговор о моих письмах, я позволила своему гневу вести меня.
— Но почему ты не связалась со мной, чтобы сказать, что он умер?
— Нет же, я написала тебе. Отправила письмо по последнему адресу, с которого ты писала, но оно вернулось нераспечатанным.
Дерьмо.
— Я переехала.
Мама кивнула.
— Я так и думала. Я пробовала социальные сети, но не смогла найти тебя.
Потому что я удалила свою учетную запись с Facebook после смерти Джима.
Дерьмо.
— Извини, — прошептала я, и мой гнев рассеялся.
— Теперь твоя очередь рассказывать. — Мама изучающе рассматривала мой «голый» безымянный палец. — В разводе?
Я вздрогнула.
— Он умер. В начале прошлого года.
На лице матери отразился ужас:
— Нора… мне очень жаль.
Вздохнув с трудом, я сказала:
— Это были дерьмовые несколько лет.
Затем я увидела фотографию нас, которая мне нравилась больше всего — мама обнимала папу, а папа крепко обнимал меня. Мне было около восьми или девяти. Сейчас мама повесила снимок возле кухонной двери.
— Он ненавидел меня?
— Нет, — ответила мама мгновенно. — Он грозил тебе, но я знала твоего отца лучше, чем он думал, и он был зол на себя. Он обвинял себя в том, что прогнал тебя. На самом деле ему стало только хуже. — Она вздохнула. — Боюсь сказать, но трудности пробудили не лучшие качества в твоем отце.