— Ты тоже баку, — раздраженно сказала она.

Кен сказал ей на японском, что я не была обученной, еще и была наполовину человеком. Я все еще приходила себя от комнаты с татами и страшного лорда из ее сна. С каких пор фрагменты были такими яркими и от первого лица? Это ощущалось как воспоминание. Сны Иных всегда были сильными, но этот был как в кинотеатре с объемным звуком. Яркие сны, которые я получала до этого от Иных, были снами-воспоминаниями. Так было и тут. Но как могли самурай и раскрашенные стены замка быть в ее памяти?

— Что ты?

Кен пронзил меня взглядом.

— Обычно мы такое не спрашиваем, но она как я.

Я прикусила язык, чтобы не сказать, что она спросила первой. Кицунэ. Стоило понять по кусочку иллюзии в том фрагменте. Кен потер ладони, провел ими по плечам и рукам папы, взмахнул ими. И вдруг на тележке оказался не папа, а два баллона с кислородом.

Стюардесса ухмыльнулась от моего потрясенного вида. Подружиться у нас не выйдет.

Мы пошли за стюардессой с тележкой, миновали улыбающегося пилота и вышли в коридор с холодным из-за кондиционера воздухом. Нас окружила толпа людей. Их было слишком много. Я поежилась.

Узкий коридор вел наружу к зоне отбытия, где едва умещались все и багаж. Кто-то наступил мне на ногу. Леди с чудом уцелевшей прической сбила мой чемодан на колесиках своим монстром от Гуччи. Я поспешила за Кеном, все шли по коридору, чтобы быстрее добраться до выхода с толпой. После двух эскалаторов, узкого коридора меня отделили от Кена светловолосые дети. Когда я догнала Кена, стюардесса ждала с тележкой и хмурым видом у ряда лифтов.

— Ато дэ, — сказала стюардесса. Когда это она нас потом увидит? Нас окружали движущиеся люди, игнорируя нас троих.

— Постой, — сказала я. — Что ты делаешь с… баллонами с кислородом?

Кен покачал головой.

Я вдруг поняла, что последние пассажиры забрались в длинный лифт. Мы были одни. Кожа шеи и плеч ощущалась напряженно, горела, словно другие пассажиры забрали кондиционер с собой. Дверь лифта за стюардессой звякнула. Мы испуганно повернулись. Двери разъехались.

Три тощих парня с одинаковыми острыми подбородками и телами пловцов вышли из лифта. Они были в черном, включая кожаные перчатки, но на одном была рубашка красного цвета. Игнорируя испуганный протест стюардессы, высокий схватил тележку с папой, а двое других встали живой стеной передо мной и Кеном. Я бросилась на Красную рубашку, но он остановил меня быстрым ударом.

Ай. Я схватилась за ногу.

Кен выпалил ругательства, рыча, как босс якудза в одном из фильмов, которые смотрел папа, но живая стена не отступила. Лифт звякнул. Высокий парень потащил тележку за собой в лифт.

Папа! Они забирали папу, а я стояла тут, бесполезная и застывшая. Кен бросил свою сумку и напал на третьего парня, пока стюардесса пятилась, как испуганный краб. Красная рубашка удерживал меня, вытянув руку. Если я коснусь его голой кожи, потяну его силу вместе с фрагментом, как сделала с ледяной каргой Дзунуквой в Портлэнде, то, может, я смогу…

Красная рубашка уклонился от моих пальцев. Его товарищ, отбивающийся от Кена, закричал с предупреждением:

— Баку ни ки во цукетэ. Саварэру йо!

— Хай, — буркнул Красная рубашка. Он попятился на пару шагов, защищаясь локтями.

«Не давай опасному баку трогать кожу».

Они были Иными. Знали, что я была баку. Я стояла и смотрела, а маленькое синее пятно пролетело мимо моего левого плеча и врезалось в дальнюю стенку лифта.

Двери закрылись, скрыв тележку и испуганное лицо высокого парня.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Кен повернул парня за руку, и он врезался головой в Красную рубашку. Они упали на пол, и я перепрыгнула их и нажала на кнопку лифта. Два раза. Три раза. Я безумно била по кнопкам, и пластик мог потрескаться от этого. Но ничего.

Две минуты в этой стране, а я уже потеряла папу. Я повернулась и прижалась к стене, колени вдруг ослабели. Я закрыла глаза от сгущающегося жара. Когда я открыла их, Кен бился с оставшимся парнем, Красной рубашкой.

— Ты нам не навредишь, — сказал Кен на японском. Красная рубашка поймал стюардессу. — Вы пришли только забрать.

— Поспоришь на ее шею, Вестник?

Кен оскалился, взглянул на меня. Нервничал, что его назвали Вестником при мне? У меня были проблемы важнее. У них был папа. В какую сторону двигался этот лифт? Цифры над дверями менялись. Нужно вниз. Я могла спуститься по лестнице быстрее, чем бежать наверх.

— Где лестница? — сказала я, отодвигаясь от стены со вспышкой адреналина.

— Поздно, — сказал Красная рубашка на английском с акцентом.

— Лестница!

Кен покачал головой.

— Как только они пропали из виду, они могли иллюзией превратиться в кого угодно. Этот парень — наш лучший шанс отыскать Хераи-сана.

Нападавший, лежащий на полу, вдруг исполнил прием акробата, вскочил как ниндзя или танцор хип-хопа. Он тряхнул руками и хрустнул костяшками.

— Без обид, девица, — Красная рубашка тряхнул стюардессой. — Но мы не позволим вам последовать за нами.

Мистер хип-хоп ниндзя вытащил дубинку из штанов. Кен пригнулся, раскинул руки в защитной стойке карате. Я бы фыркнула от сюрреализма, но вместо этого ударила ладонью по лбу.

Эскалатор! Может, я еще смогу догнать папу.

Приглушенный стук, Красная рубашка отбросил стюардессу к стене. Она издала сдавленный вопль. Это отвлекло Кена, и ниндзя ударил его палкой в живот.

— Назад. Дайте нам уйти, и никто не пострадает. Точнее, не пострадает сильнее, — сказал Красная рубашка, обходя Кена, чтобы тот не мог отпрянуть в сторону. Он почти насмехался. Гад.

Я пошла к эскалатору, но ниндзя возник передо мной с палкой наперевес.

— Мы задержим вас тут еще на пару минут, — сказал Красная рубашка за мной. Его нескладный английский ощущался как оскорбление.

Кен ударил его по ногам, но Красная рубашка отскочил, ударил Кена по паху в отместку.

— Ладно, — сказала я на английском. Не нужно было показывать им, как хорошо я говорила на японском. — Хватит его бить. Что вы делаете с моим отцом?

— Я не могу сказать тебе при рабе Совета, — сказал Красная рубашка. Он бесил. Его слова заставляли меня скалиться. Лифт снова звякнул.

— Если навредите моему папе, клянусь, я отыщу каждого и высосу сны так, что от вас останутся только пустые оболочки.

Двери лифта открылись, и стало видно растрепанного Кваскви, улыбающегося со своими белыми зубами, и папа был на его плече. Темные влажные пятна и синие перья покрывали лифт.

— Остынь. Не нужно пугать их, срываясь баку-берсерком. Акихито в безопасности.

Я бросилась в лифт, сунула ногу в дверь. Папа казался целым, хоть и оставался без сознания. Кен помог стюардессе встать. Ниндзя наступал со своей дубинкой.

— Ах-ах, — Кваскви погрозил ему пальцем. Он прижал ладонь под его ртом и подул. Поток синих перьев полетел в лицо парня. Он согнулся и закашлялся.

— Уходи, — прорычал Кен, как альфа-самец.

— Это не поможет, — сказала стюардесса на японском. Стала смелой, когда преимущество оказалось у нас. — Как только Мурасэ узнает, что вы пытались похитить баку…

Но двое нападавших поджали хвосты и побежали большими прыжками по эскалатору, когда она заговорила.

— Ты их узнала, — сказал Кен. Он склонился, шумно дыша, уперся руками в колени. Когда он выпрямился, он передал мне ручку от чемодана на колесиках.

Стюардесса мрачно сжала губы. Она кивнула на меня в стиле «не при безумной американке», поправляя юбку своей формы.

— Не надо даже пытаться меня благодарить за спасение твоего отца, — сказал Кваскви. Он толкнул отца ко мне. Я пошатнулась под его весом, пока Кваскви изображал официальный поклон.

— Спасибо, — сказала я.

Кваскви моргнул и сжал губы, не выпустив насмешку, которую подготовил. Он явно не ожидал прямой благодарности.

— Ты мог хотя бы забрать тележку? — сказала стюардесса. Она с презрением сдула синие перья с пиджака ее формы.

— Твои дружки тоже ее хотели, — сказал Кваскви. — Давайте уже идти. Я голоден.

Кен подошел ко мне и взял себе половину веса папы.

— Мы не можем просто пройти мимо рамок с мужчиной без сознания.

— Ты можешь сделать его невидимым? — сказал Кваскви.

— Нет, если мне придется его нести.

— Я поищу еще тележку, — сказала стюардесса.

— А если напавшие вернутся? — тихо спросила я. — Не ясно, сдались ли они.

— Я убедился, что тот парень сдался, — Кваскви потирал руки.

— Нам нужно доставить папу в безопасное место.

— В Японию пропускают строго, — сказал Кен. — Особенно после ТОРС и Зика.

Кваскви закатил глаза.

— О, Кузнечик, — сказал он. — Как мало веры. Следуй за мной.

— Ты же не… — начала говорить стюардесса.

— Вперед, — перебила я, потянула папу и Кена к вершине эскалатора. Принцесса Стюардесса уже надоела. — Двигайся, сомнения подождет, — мы спустили сумки и папу с эскалатора, следуя за Кваскви по бесконечным бежевым коридорам с надписями на английском, французском и кандзи.

Мы вышли в большой зал, разделенный веревками. Около шести человек из разных стран послушно стояли с одной стороны, с другой были двое или трое азиатов, дожидаясь своей очереди пройти к офицерам в форме за столами за пуленепробиваемым стеклом. Принцесса-стюардесса пошла к ряду для работников, оставив нас и не оглянувшись.

Вес папы поднялся с моего плеча. Кен хмуро указал на уставших людей.

— Иди туда. Японцы с этой стороны.

Папа приоткрыл глаза. Его взгляд был рассеянным, но он шел с Кеном.

Я и не думала, что мы тут разделимся. Странно было считать папу гражданином Японии.

Кваскви нырнул под веревками, пошел в начало очереди. Он улыбнулся в своем стиле.

— Зацените.

Он потянулся в потрепанную коричневую кожаную сумку курьера, которую сохранил в бою и бесконечных коридорах. Он взял что-то обеими руками. Он осторожно вытащил это, и стало видно большую сойку с серыми перьями и белым клювом.

Сойка моргнула и выгнула шею.

«Живая птица. Кваскви взял в самолет и к таможне живую птицу», — он склонился и шепнул что-то у головы сойки. Я взглянула на Кена, но они с папой тихо ждали за последним оставшимся пассажиром в очереди для граждан Японии. Мужчина с седыми волосами направлял иностранцев в моей очереди и посмотрел на Кваскви недовольно.