– Ах, постойте же! – вскричал я в отчаянии. – Хорошо. Я решусь на преступление. Но ради каких причин? Какова то есть будет мзда?

– Ежли вы оную мудрость мне преподадите, покажусь я пред вами обнаженною. Нравится вам сия плата?

Здесь ум мой помутился, и впал я как бы в лихорадку прежестокую. Три дни обучал я Феаниру нарочитому заклинанию, а сам между делом закрывал глаза и воображал ея прелести… Наконец ученица моя усвоила урок и легко проделывала над собою любую трансформацыю.

– Нынче вечером будьте у меня, – сказала она. – Посреди приема я, сославшись на нужды, выйду из залы. Вы же через несколько минут также выходите и подымайтесь в бельэтаж. В каковом бельэтаже есть нарочитая комната. Учтите – дверь будет заперта. Но в двери есть скважина – через оную вы меня и узрите совершенно нагою.

Весь я извелся в ожидании щастливой минуты. И вот наконец я стою перед запертою дверью и впиваюсь взором в скважину. Что же я вижу? Стоит перед дверью нагая и безобразная старуха, служанка Феаниры! Вертясь перед скважиною своим сморщенным телом, сия безстыдница поворотилась спиною, наклонилась и испустила ветры прямо мне в глаз!

Я отпрянул, и тут же по сторонам раздался смех. Все гости и сама Феанира были рядом, потешаясь над моим афронтом.

Делать нечего! Притворился и я, будто бы тоже сиею шуткою умилен. В сердце же затаил я горечь.

На другое же утро вновь узрел я у себя Феаниру.

– Прощения не прошу, – объявила она. – Не в том вы положении, чтоб я в нем нуждалася.

– Это верно, – с грустью немалой отвещал я.

– Полно вам хмуриться, – рекла она. – Окажите мне лутше еще одну услугу. Научите меня мысли читать.

– Того я не умею.

– Раз так – прощайте. – И собралась она уходить.

Я же, совсем воспалившись, ее остановил.

– Если я скажу вам, где сыскать средство для этого, чем вы наградите меня?

– Экой вы… будто торгаш панагаанский, – произнесла Феанира, одарив меня странными взорами. – Награжу, не волнуйтесь. Кабы сами вы сие умели – отдала бы вам мои ласки и мое тело. А если так, как вы говорите, – то дам вам нарочитую усладу.

– Какую же?

– Мущины ртом токмо болтают, женщины же еще кое-что умеют…

Тут я и пропал. И сошед с ума, поведал ей об волшебном узоре, каковой узор на теле или на одежде дозволяет владельцу читать мысли. Поведал тако же, что узор сей хранится в ларце у чародей-министра, в особой комнате, и то, как оную комнату найти.

– Что ж, – молвила она, – спускайте шальвары свои. – И стала она предо мною на колени. – Только глаза закройте, нечего на меня пялиться.

Зажмурился я – ни жив ни мертв. Приготовился вкушать неземное блаженство. Как вдруг – о горе! Чувствую страшную боль, от каковой в голове у меня помутилось. Зрю я – нарочитое место мое некстати украшено огромной зубастой бельевою прищепкой. А коварная обманщица тотчас скрылась.

Уехала она из города Буруса. Я же, по-прежнему донимаемый злою страстью своей, следил за Феанирою. Удалось мне в столице ея разоблачить, но увы – чародейский узор негодница уже выкрасть успела. А потом и сама бежала.

Такой уж я человек – важно мне, чтоб все обещанное сбывалося. Одно Феаниры обещание уж исполнилось – зрел я нагия прелести ея на пытошном одре. Теперь и другое да свершится! Неужли зря пошол я на преступление?

– Как же вы думаете Феаниру обнаружить? – холодно вопросил Миловзор.

– Не могу сказать – как, – ответствовал старец. – Токмо сердце мое ведет меня к ней. Такова сила любви.

– Гадкий, гадкий вы старикашка! – вскричала тут Эмилия. – И анекдотец ваш гаденек. Не смейте немощную вашу похоть любовию величать! Любовь из скотов людей делает, а вы из человека стали совершенной скотиною и подлецом! Присягу нарушили! Чрез вашу любострастность грязную невинныя люди чуть не пострадали…

На это аль-Масуил возразил:

– Вы, дитя мое, еще молоды. Вот потеряете невинность, по лесам с офицерами разъезжаючи, – по-иному станете разсуждать.

Эмилия заплакала, а Миловзор заткнул колдуну рот подушкою сиденья и рек:

– В сем положении вы гораздо всем приятнее.

Тут и кучер вернулся. Из четырех коней отыскал он трех, четвертая лошадка сгинула навсегда.

Взяв в подмогу Мартоса, неумелаго моего слугу, Данило впряг лошадей, погрузили они колдуна на крышу, привязав там к решотке. С тем мы и покинули Кемранский лес, когда утро застало твоего покорного слугу

Гастона дю Леруа.

P.S. На станцыи «Болотные огни», в лавке, видал я забавныя перевязи. Говорят – модныя, но тут их никто не носит. Фасончик одной я срисовал и тебе отсылаю.

Писано в дороге

Итак, мы в деревне Горелка – одно сие название уже обозначает многие степени постигших нас нещастий! А то ли еще ожидает впереди! И хоть вследствие просвещенности нашей мы решительно отвергаем всяческих суеверий, однако-ж я призадумаюсь отныне, прежде чем пускаться в путь, имея впереди целью город, наименованный Увечьино, Костоломненбург или, к примеру, Мясосвищенск. Увольте!

Не без пугающих происшествий миновали мы Кемранский лес. Будет, о чем написать любезной моей Уаре, ежели жива останусь и сумею добраться до почты.

Довольно сказать и того, что мы повстречали РАЗБОЙНИКОВ. Доныне никаких разбойников, кроме податных инспекторов, ни мне, ни Гастону видеть не доводилось, однако-ж мы все сумели высоко удержать семейственное имя наше и, смею надеяться, будущий мой супруг, любезный Миловзор, не покраснеет никогда за родственников своих!

Выскочив форменным образом ниоткуда, предстали внезапно пред нами вдруг отвратительнейшие образины, числом никак не менее десятка, и зачали кричать звероподобными голосами, требуя отдать им и деньги наши, и лошадей, и поклажу и, быть может, самую честь – на глумление! Миловзор со слугами тотчас вооружился и ушел в засаду, дабы не без эффективности напасть на супостатов внезапно с флангов, а Гастон, храбрый брат мой, мгновенно освежил в памяти недавнее свое боевое прошедшее, схватил шпагу и бросился навстречу неприятелю! Меж ним и предводителем разбойников вспыхнул смертельный бой.

Собачка Милушка, внезапно охваченная тем же героическим порывом, что и владелец ея, т. е. Гастон, с громким гавканьем вырвалась из рук моих и метнулась прочь из кареты. Подпрыгивая различными образами, словно бы на пружинках, отважная псица гавкала и рычала, казалось, сразу отовсюду, так что Гастон несколько раз спотыкнулся об нее, отдавил ей хвост и сам едва не растянулся на земле самым плачевным и неудачным образом. Наименовав верную спутницу свою различными характеристическими эвфемизмами, велел он мне забрать оную и держать отныне крепко, что я и сделала, позвав Милушку к себе громким и властным тоном. Собачонка тотчас метнулась обратно, торопясь осчастливить меня всем пылом своей любви, т. е. облизав мне лицо. Я крепко ухватила ее за ошейник. Милушка сия обладает еще той особенностию нрава, что более всего обожает слизывать с лица всяческие косметики и предпочитает это развлечение многим иным. Потому я предоставила ей невозбранно закусывать тем приятным и благоуханным маслом, коим смазывала я себе всегда лицо, отправляясь в путешествия, дабы оно не подвергалось опасности быть обветренным.

Так, в объятиях собачкиных, проходили для меня минуты, когда брат мой и будущий супруг рисковали жизнями в сражении с разбойниками. Впрочем, исполненное безумной тревоги ожидание недолго продлилось – вскоре уж обнимала я милаго жениха моего, а брат, обтирая лицо платочком, пыхтел и с неудовольствием разглядывал свои обломанныя ногти. Милушка рванулась к нему с силой, какой никак нельзя было заподозрить в столь нежном и невеликом существе, и бросилась к нему в объятия, царапая когтями кафтан его и оборвав даже пуговицу в порыве восторга.