Я вздрагиваю и задыхаюсь. Я знала, что у Димитрия были тяжелые времена, знала, что его избили до полусмерти, и догадывалась, что могло иметь место какое-то сексуальное насилие, но десять человек? Я и понятия не имела. Я открываю рот, но не могу вымолвить ни слова. У меня руки трясутся, и я прижимаю одну к горлу, пытаясь вздохнуть. Димитрий смотрит на меня, его передергивает всем телом. Он готов разорвать кого-нибудь на части. И этим кем-то, скорее всего, буду я.

― Я… я...

― Что, ты? ― хрипло произносит он чуть громче шепота. ― Никакие твои слова не смогут это исправить. Это вина Хендрикса, что это случилось, и он виноват, что я остался там и должен был справляться с этим сам.

― Ты ошибаешься, ― говорю я ломким голосом. ― Это произошло из-за твоей мамы…

― Никогда, бл*дь, не смей говорить о моей матери!

― Я не хотела оскорбить твою мать, Димитрий, ― говорю я очень осторожно и очень мягко. ― Но ты когда-нибудь, хотя бы на секунду, задумывался, почему Хендрикс сбежал? Он женился на ней очень молодым, а она встряла в какое-то очень серьезное дерьмо. В конце концов, ему пришлось стать преступником в океане, чтобы справиться с проблемами, которые она создала. У него не было выбора: ее жизнь и твоя были в опасности. А потом он узнал, что тебя избили… и…

― Изнасиловали, ― рычит он. ― Изнасиловали, бл*дь. Скажи это.

Я сглатываю, не в силах ему ответить. Поэтому продолжаю:

― Он узнал, что тебя избили, и понял, что проблемы не уйдут. Скоро все стало бы еще хуже. Вскоре она поставила бы тебя в такое положение, что тебя бы убили. Он приказал кому-то убрать ее и подонков, вьющихся вокруг тебя тоже. Когда он пришел к тебе в больницу, ты услышал о смерти своей матери, но не узнал всей истории. Ты возненавидел его. Презирал его. Не хочу сказать, что он не должен был остаться и разгрести все это, потому что должен был, но он сделал все то, что сделал, потому что любил тебя.

Он смотрит на меня, просто смотрит. На его лице нет никакого выражения. Я жду, что он обругает меня, скажет, что я лгу, что ошибаюсь, но нет. Он просто проходит мимо меня и исчезает из комнаты. Я громко выдыхаю и опускаюсь на колени, обхватив себя руками. Боже, что я наделала? Я причинила ему боль. Я разбила каждый кусочек взаимоотношений, которые нам удалось создать.

Как мне это исправить?

Я жду полчаса, потом еще. Он не возвращается. Я медленно выхожу из комнаты и направляюсь в спальню, в которой он оставлял меня, когда впервые привез сюда. Коридоры пусты, и, кажется, что вокруг никого нет. Я как раз собиралась войти в комнату, когда услышала звук льющейся воды. Прислушиваюсь и понимаю, что это в комнате Димитрия. Мое сердце вспыхивает, и я ловлю себя на том, что невольно поворачиваюсь на звук.

Димитрий может ненавидеть меня, но мне нужно знать, что он в порядке.

Я тихо открываю дверь и заглядываю в комнату. Вижу свет, идущий из-под двери ванной. Колеблюсь, зная, что на самом деле мне нужно просто повернуть назад. Но не могу. Я должна проверить его. Это я виновата, что он там. Это моя вина, что он сломался. Я подвела его, этому нет оправдания. Добираюсь до двери ванной и берусь за ручку, проглатывая беспокойство, поднимающееся изнутри.

Тихонько открываю дверь и вхожу. Наталкиваюсь на облако пара. Я чувствую, как он оседает на коже, когда я шагаю вглубь. Подхожу ближе и вижу Димитрия, стоящего в душе. Мое сердце разрывается надвое. Он стоит ко мне спиной и абсолютно, и так красиво, обнажен. Он скрестил руки и прижался к стене перед собой, а голову свесил вниз.

Я совершаю самый рискованный поступок в своей жизни.

Я раздеваюсь и захожу в душ. Протягиваю дрожащие пальцы и касаюсь его плеча. Он вздрагивает, но не сильно. Он знал, что я здесь. Димитрий медленно поворачивается, и я чувствую, как колени подгибаются от боли, когда я вижу его лицо. У него красные, стеклянные глаза, он выглядит убитым горем. Он плакал. Не долго, но все же. Для такого человека, как Димитрий, это очень многое.

― Мне так жаль, ― шепчу я.

Что еще можно сказать?

Он взглядом изучает мое лицо, и я вижу, как из уголка его глаза стекает слеза. Протягиваю руку и ловлю каплю, пока она не смешалась с водой, стекающей с подбородка, его взгляд следит за моими пальцами. Я кладу их ему на щеку. Он закрывает глаза, будто от боли, но позволяет мне оставить руку.

― Я ошиблась, ― шепчу я. ― Прости, Дими. Я не знала, как сложилась твоя жизнь, и должна была сказать тебе, что видела Хендрикса. Я скажу тебе, где он, и позволю поступить по-своему, но мне нужно, чтобы сначала ты кое-что понял. Мне необходимо, чтобы ты действительно, действительно, обдумал то, что я скажу. Для тебя Хендрикс монстр. Для меня, Дими, он ― единственная семья, которая у меня есть. Он спас мне жизнь. Он дал мне второй шанс. Он не обязан был этого делать. Он вовсе не должен был помогать мне обрести светлую сторону. Я знаю, что он подвел тебя, и мне очень жаль. Но это не он должен быть заботиться о тебе. Это должна была делать твоя мать, а она не справилась. Ты можешь ненавидеть его, я не могу и не хочу просить тебя измениться ради меня, но я не могу… Не могу стоять и смотреть, как ты причиняешь боль моей единственной семье. Я люблю его, Дими. Не так, как я учусь любить тебя. Нет, но я люблю его так, как должна любить свою семью. Так что, если ты хочешь узнать, где он, я скажу тебе. Но не смогу стоять и смотреть, как ты забираешь единственное, что у меня осталось.

Закончив, я отворачиваюсь и кулаком смахиваю со щеки слезу. Я как раз собиралась выйти из душа, когда рука Димитрия взметнулась, и он дернул меня назад. Я оборачиваюсь и смотрю на него, едва видя его сквозь слезы. Он пальцем стирает их с моей щеки. Затем берет мое лицо в ладони. Он никогда не прикасался ко мне так нежно, никогда не смотрел на меня так… страстно. Медленно, будто мир перестал вращаться, и в нем остались только мы вдвоем, он наклоняется и прижимается губами к моим губам.

И целует меня.

Он целует не так, как раньше. Он целует меня так, будто я ― его последний вздох. Целует так, будто я единственная причина, по которой он просыпается каждый день. Целует так, будто я что-то значу. Его руки двигаются по моим щекам и вниз по шее, вызывая легкую дрожь. Когда руки опускаются на плечи, он притягивает меня к себе.

Я чувствую его, готового для меня.

Я хочу его, но не здесь. Сейчас же просто хочу, чтобы это было только для него. Чтобы он знал, что все, что меня волнует в этот момент, ― это он. Я протягиваю руку, мягко упираюсь ему в плечо и отталкиваю от себя. Он выглядит смущенным, когда я снова медленно разворачиваю его лицом к стене. Подхожу ближе, прижимаясь грудью к спине. Он вздрагивает. Я вытягиваю руку и кладу ладони ему на живот, поглаживая пальцами вверх и вниз.

― Дело не во мне, Дими, ― тихо говорю я. ― А в тебе. Позволь мне прикоснуться к тебе. Знай, что я никогда, никогда не причиню тебе боль.

Он ничего не говорит, но и не двигается. Он позволяет провести вниз по его прессу, скользя кончиками пальцев по твердым мускулам. Добравшись до таза, я колеблюсь. Я хочу прикоснуться к нему, но как только это сделаю, пути назад не будет. Так я свяжу себя с ним, а с таким, как он, легко не будет. Он обожжен, мрачен и абсолютно потерян.

Но еще он красивый, любящий и добрый.

В каком-то смысле, если начистоту, он такой же, как и я.

Так что ничего не имею против.

И я продолжаю. Я опускаю руки, пока не касаюсь его члена. Тут же меня охватывает смятение, но я продолжаю говорить себе, что это то, чего я хочу. Это не принуждение. Это мой выбор. Мы оба хотим и нуждаемся в этом. Я обхватываю пальцами член, чувствуя, как толстая твердая длина пульсирует в моей хватке.

У меня ноги подкашиваются.

Я закрываю глаза и прижимаюсь щекой к его спине, начиная нежно поглаживать вверх и вниз. Чувствую, как рокот удовольствия разливается под моей щекой. Меня пробирает мелкая дрожь, и я усиливаю хватку, чувствуя, как он напрягается, когда сжимаю, а затем отпускаю его через несколько секунд. Затем большим пальцем провожу по кончику. Кожа здесь мягкая и гладкая. Никогда бы не подумала, что смогу найти в этом… красоту.

― Господи, ― хрипит он.

― Шшш, ― успокаиваю я, мягко ускоряя движения.

Моя рука пробегает вверх и вниз по его длине, иногда останавливаясь, чтобы сосредоточиться на головке. Все его тело окаменело, и он тяжело вздыхает с каждым моим движением. Димитрий издает тихие звуки и время от времени шепчет мое имя. Я слышу, как он говорит «детка», перед тем, как член набухает в моей руке. Через несколько секунд чувствую, как горячие всплески возбуждения ударяют по моей руке и смываются водой.

Он продолжает стонать, и его голова откидывается назад, щекоча мои щеки длинными густыми волосами. Димитрий ударяет руками о стену с еще одним сдавленным рычанием, и его член сильнее пульсирует в моей руке. Все мое тело наливается от желания. Он мне нужен. Я хочу впустить его. Хочу почувствовать, каково принадлежать такому мужчине, как Димитрий.

Мне это нужно как воздух.

Наконец-то пришло время.

Время, чтобы отпустить себя.

~ * ГЛАВА 20 * ~

Димитрий

Она так чертовски красива. Я хочу ее больше воздуха. Должен был ненавидеть, должен был чувствовать ярость, прожигающую грудь, но единственное, что во мне вспыхнуло, ― это жажда попробовать ее на вкус, быть внутри нее, чувствовать ее плоть вокруг своей. Особенно, когда она смотрит на меня своими большими зелеными глазами. Я знаю, что она чувствует вину, и отчасти думаю, что и должна ее чувствовать. Но большая часть меня, та самая, которую я снова приоткрываю, говорит, что она ― лучшее, что может когда-либо случиться со мной.

Голова кружится от наплыва новых эмоций. Я не привык чувствовать ничего, кроме душераздирающей жажды мести. А услышав, как она говорит правду, меня будто разорвало на куски. Не знаю, сказала ли она то, что я хочу, по ее мнению, услышать, но что-то во мне шевельнулось. И в моей стене образовалась трещина. Теперь я не знаю, что делать. Как отказаться от единственной вещи, что, кажется, делает меня стабильным и спокойным?