***

***

Зима в этом году выдалась снежная. Нашу деревеньку из девяти домой замело еще в ноябре, и сейчас в конце января до цивилизации было уже практически не добраться. Раз в неделю старики-соседи снаряжали меня за продуктами и лекарствами, и я еще затемно отправлялась в соседнюю деревню на старых, дедовых, широких охотничьих лыжах, оббитых уже весьма поеденным молью мехом. Шла через лес и поле по вешкам, воткнутым в сне г палкам, потому что никаких ориентиров больше и не существовало. В лесу еще куда ни шло, можно завязать красные тряпочки на ветки, а вот в поле… все кругом белое-белое, ровное и совершенно одинаковое, заблудиться легче легкого.

В деревне забирала заказанные на прошлой неделе продукты, лекарства и вещи, оставляла новый заказ и шла обратно.

Не представляю, как мои старики выживали здесь раньше, до того, как три года назад, в эту Богом забытую деревеньку приехала бестолковая, абсолютно городская в -надцатом поколении, тридцатитрехлетняя дуреха, которой вдруг захотелось одиночества. Или романтики. Я еще не решила, чего мне больше нужно от этой глуши. Но, совершенно точно, уже давно и бесповоротно влюбилась в этот Богом забытый угол.

- Привет, Ирка, - поздоровалась я с продавщицей деревенского магазина.

- Ой, Варуна, привет! – ответила толстая сорокалетняя деваха, которая застряла где-то в середине девяностых в свои семнадцать, - слушай, тут парнишка к вам в деревню собирался. Такой красавчик… И одет так шикарно… городской… Говорит, баб Машин правнук, так я ему велела тебя дождаться, чтоб ты проводила его. Да он отмахнулся, сам пошел. Не встречала?

- Нет, Ир, - ответила я, и в душе шевельнулся червячок беспокойства. Как бы не заблудился, не сгинул… А то рассказывали мне бабки-соседки страшилки о том, как по весне трупы находили…

- Ир, давай грузи меня по-быстрому. Давно «красавчик»-то был?

- Нет, недавно… Час, не больше…

Час… это плохо… у нас до деревни по такому снегу часа два ходу. Так что не должны были разминуться. Хорошо хоть более-менее тепло сегодня, но и плохо тоже… по такой погоде к вечеру метель разыграется…

Загрузившись в темпе вальса, я впряглась в санки и поспешила к выходу из деревни. Дорога шла мимо фермы местного предпринимателя, и я на минуту заскочила к мужикам, узнать, не видели ли они Иркиного красавчика.

- Варуна! – расплылся в улыбке местный ловелас Серега, по которому с середины девяностых вздыхала продавщица Ирка, - да на кой тебе сдался этот городской доходяга? Догадался тоже на тонких лыжах по нашей целине в деревню пробираться.

- Серег, - привычно ускользнула я из его объятий, пахнущих вечным перегаром, - а ты ему не говорил, чтоб по вешкам-то шел.

- Говорил, - отмахнулся мужик, - да он ответил, что сам знает. Городской.

Он презрительно сплюнул желтую от Примы слюну.

Мда… это мне совсем не нравится… как бы искать не пришлось потеряшку.

До деревни я почти бежала. Знаю, что нельзя, вспотею, замерзну и заболею, но… тревога гнала меня. В деревню вернулась около трех часов пополудни.

Мои старики меня ждали, впрочем, ждать они начинали сразу, как только моя черная на фоне снега фигура скрывалась с глаз.

- Варуна, ты что-то быстро… неужто случилось что?

- Дед Щукарь, к нам бабы Маши правнук направился, Ирка сказала, и мужики с фермы его видели. Пришел?

- Нет, не было, - дед Щукарь заметно встревожился.

На самом деле его звали по-другому, но он, наверное, даже сам забыл как, ибо со времен экранизации в середине прошлого века книги Шолохова «Поднятая целина» за его отцом, а потом и за ним самим, закрепилась это прозвище. Ну, просто потому, что похож. Один в один, что называется.

Кроме внешнего сходства ничего общего с киношным героем у деда не было. В свои восемьдесят три года он, единственный мужчина среди бабского батальона, являлся негласным главой деревеньки. И три года назад именно он постановил, что дуру надо учить, а не выживать всеми возможными способами. Потом уже, когда прошел самый первый и самый тяжелый год, он признался, что я казалась такой жалкой и потерянной, но в то же время упрямой и упертой, невольно пробуждая любопытство. И ему стало интересно, что в итоге победит: слабость или сила.

Ну и мое необычное имя сыграло свою роль… Интересное же… Мои родители увлекались славянской мифологией, и почему-то решили, что имя Бога – хранителя врат междумирья, идеально подойдет и любимой дочери. В детстве и юности я называла себя Варей, а потом поняла, что необычное имя это скорее плюс, чем минус.

- Искать пойдешь? - напряженно спросил он, когда увидел, что я вновь надеваю рукавицы.

- Пойду, - вздохнула, - пропадет ведь.

- Ты сама не пропади, - заворчал дед, но я видела, он доволен, - метель собирается…

- Знаю… Сейчас прожектор на чердак занесу, пусть светит. Его издали видно…

- Да- да…. А я у тебя подежурю, по такой погоде электричество могу вырубить, если что к генератору подключусь.

- Спасибо, - улыбнулась я и обняла деда. Мои восемь одиноких стариков давно стали мне настоящей семьей…

- Варун… ты это.. .вторую пару лыж возьми. И веревки. Если что палки поперек положишь, сани сделаешь…

- Да, точно… спасибо, дед…

Свистнув Джека, крупную деревенскую дворнягу, и привязав к спине крест накрест вторую пару лыж, я пошла искать пропавшего «красавчика».

Короткий зимний день уже подходил к концу, и густые синие тени недвусмысленно намекали, что ночь не за горами. Слегка поднялся ветер, и первые снежинки закружились в воздухе. Ночью будет метель. Если не найду парня, то все…

Я повернулась и посмотрела назад на деревеньку. На чердаке моего дома ярко светил прожектор. Может быть потеряшка увидит этот свет? Вздохнула, и пошла вперед.

Мы с Джеком сначала обошли деревню по кругу. Мало ли… По правилам следовало бы увеличивать спираль поиска постепенно, но… так я до скончания века кругами буду ходить скорее всего сама где-нибудь пропаду. Поэтому решила, что пойду по вешкам, но буду постоянно удаляться в стороны, оставляя на снегу фонарики, чтоб не заблудиться. У меня с собой было три штуки, и весь мой запас батареек, так что хватить должно надолго.

Я бродила по снежной целине уже больше часа. А красавчик гулял уже не меньше шести-семи часов. Плохо. Очень плохо. Метель усилилась, и я теперь уходила от вешек не дальше чем на двадцать шагов, надеясь больше не на себя, а на собаку, которая могла почуять человека гораздо раньше. Джек у меня, конечно, не обученный, но…

Я пробовала кричать, но ветер проглатывал мой голос в тот же миг. И даже я сама не слышала своего крика. Если бы не свет прожектора, который ярко светил сквозь снежную муть, я бы вернулась, пожалев себя и сдавшись. А так, упрямо шла, уперто надеясь, что найду этого поганца… нет, ну надо же додумался, поперся один в незнакомую деревню по бездорожью, зимой, да еще и в метель.

Но в конце концов я выдохлась. Бесконечное блуждание по холодной зимней пустыне изматывает. Упала в снег и разревелась, мне так стало жалко этого совсем, наверное, молодого парнишку… Но… свет прожектора едва пробивался редкими отблесками при порывах ветра, разгоняющих снежную хмарь. Еще немного и пропавших станет двое.

Плюнув на вешки, а пошла напрямик по целине, ориентируясь на прожектор. Я успела пройти буквально несколько шагов, как Джек зарычал. Остановилась, почему-то вдруг испугавшись волков, которых здесь отродясь не водилось. Ну, дед Щукарь так говорил. А не верить ему оснований у меня не было.

Джек рычал, смотря вправо. И я невольно тоже вгляделась, пытаясь увидеть, что же так встревожило мою собаку. Странно… вроде какой-то пень посреди поля… но… Боже!!! Да это же потеряшка!

Я рванула к черному пятну, точно! Мужчина, обессилев, присел на корточки, да так и замер.

- Эй! – я потрясла неподвижное тело, - вы живы?

Через целую вечность, когда я уже обняла это тело и ревела, пытаясь спрятать мокрое лицо от уколов ледяных игл, губы мужчины шевельнулись, и я услышала тихое:

- Свеча… надо идти на свечу…

Я тащила тяжеленного неподвижного мужчину, привязанного к лыжам. Сначала мне казалось, что самое трудное это найти человека в бесконечном зимнем поле в метель. И если сделаю это, то все точно будет хорошо. Но сейчас я боялась, что не смогу дотащить замерзающего человека живым. И этот страх гнал меня вперед, заставляя из последних сил, хрипя и задыхаясь от боли в пережатой веревками груди, волочь сквозь бури и ветра по бесконечному снежному полю свою едва живую ношу.

Я еще смутно помню, как сквозь снежную взвесь показались первые деревенские дома, как возле забора толпились люди из моей деревни, ждавших моего… нашего возвращения. Помню волну восторга, когда поняла, что я сделала это. Я дошла! А потом все… темнота…

***

Проснулась я глубокой ночью в своей постели. Ветер как обычно выл в трубе, метель стучала снежными хлопьями в окно. Вчера, видимо, чересчур протопила печь, и в доме было невыносимо жарко. Ужасно хотелось пить, и я решила встать и напиться холодной воды. Но почему-то было очень тяжело. С трудом откинув одеяло, села и увидела, что рядом с моей кроватью на кресле спит соседка тетя Глаша. И тут я все вспомнила. Как искала, тащила парня, и как темнота поглотила меня на околице.

Получается, мои старички донесли меня до дома, уложили в кровать, и теперь тетя Глаша дежурит возле моей постели. Я невольно застонала, и чутко спящая старушка проснулась:

- Варуна? Варуна!- она подскочила ко мне и разрыдалась. – Жива…

- Жива, - с трудом улыбнулась, - Теть Глаш, а этот? Потеряшка?

- Жив…пока… - всхлипнула старушка и покачала головой, - но тяжелый… С ним Маруся сидит. Говорит, если сегодня-завтра очнется, то поправится. Метель-то ведь так и метет. Щукарь уже хотел было за помощью идти, да сам слег. Надорвался, пока вас тащил…