ТРЕТИЙ ДОПРОС

— А-а, предводитель взбунтовавшейся тетевенской молодежи! Как отдохнул? Наши гостиные не самые удобные для сна, но уж чем располагаем…

Прищуренные кошачьи глаза Йордана Николова встретили Ивана насмешкой. Он полулежал на кожаном диване. Старший полицейский Цано Стефанов встал в стороне от двери. Комнату наполнял сизый сигаретный дым. На столе стояла недопитая бутылка ракии, лежала тонко нарезанная луканка и бастурма.

Иван остановился у окна. Под ним внизу спал квартал Кузур, позади которого могучей стеной вздымалась громада Балканского хребта.

Сколько собраний было проведено в его ущелье! Там они с Колци опробовали и первые изготовленные ими ручные гранаты. На душе стало тепло от мыслей о походах с друзьями по этим лесам. Пенка, Райна, Милка, Колци… Эти дорогие ему люди сейчас далеко от него. Много раз они стояли на поляне под Трескавцом и с отвращением смотрели на эту покосившуюся от времени «душегубку», как называли они полицейский участок. На этом же самом месте когда-то, в период османского ига, находилась резиденция правителя — конак. Здесь турки пили кофе и били, мучили и истязали непокорных горцев. В это здание входил и Выло Вутов, предавший Бенковского, чтобы получить награду за головы бунтовщиков.

И в 1923, и в 1925 годах…

Ах, если бы камни могли говорить!..

Темница широкими шагами пересек комнату. Остановился, поднял бутылку, и жгучая жидкость шумно заклокотала в его горле. Выпив, он набил рот луканкой. Протянул бутылку со сливовицей и Цано. Затем повернулся и долгим взглядом посмотрел на Ивана. Показал глазами на опустошенную бутылку и произнес:

— От отца твоего. Уважает нас человек, а ты заставляешь нас тут сидеть, как филинов. Нынешней ночью нам надо все закончить! Причем по-человечески. До тебя тут и Кирил, и другие тоже упрямились, но мы им показали, что можем вытягивать слова и без их согласия.

Иван слегка побледнел.

«Сколько же их мучили! Кирчо парень сильный, волевой. Ведь это он дал мне «Что делать?» Чернышевского и часто любил говорить, что считает себя вторым Рахметовым. Наверное, не выдержал. Не дождался той единственной, роковой секунды! Но эти… — Он украдкой взглянул на Темницу, стиснул зубы. — Изверги!..»

Ивану вспомнились напутственные слова, которые часто повторял ему Дико Гаврилов, который побывал во многих фашистских тюрьмах и застенках: «Даже если товарища твоего приведут, если он в глаза тебе скажет, что ты участвовал в нашей работе, все равно отрицай!»

— Ну а сейчас давай рассказывай про это… про все, о чем я тебя уже спрашивал! — вкрадчиво произнес Николов.

— Я ничего не знаю. А придумывать, как, может быть, делают некоторые, ниже моего достоинства, как и всякого честного человека.

«Упорный парень! — Скрипнув зубами, Темница нервно зашагал по комнате. — Глуп он или настолько силен?! Если бы мы были в Плевене, я бы с помощью нашей новой техники еще днем вытянул бы из него все, что мне нужно! А тут, в этом курятнике, кроме полена, ничего нет». Он остановился, посмотрел на Ивана. Взгляды их встретились.

— Жить тебе хочется? — спросил Темница.

— Хочется, — сразу ответил Иван.

— Чтобы получить это право, ты должен мне все рассказать о коммунистической организации в гимназии! Все!

«Затянется допрос», — с тревогой подумал Иван и тут же вспомнил слова Дико Гаврилова: «Схватят ли тебя, попадешь ли в полицию — не будь наивным. Агенты и начальники много наобещают тебе, пока не вытянут из тебя все, что им нужно, а потом… Конец один…»

Иван знал, что Йордан Темница ждет его ответа. Подняв голову, он произнес:

— В гимназии я с этого года, с восьмого класса. До этого учился…

— Знаю, — резко прервал его Темница. — Учился ты в Луковите. — Он отогнул на кулаке один палец. — Тебя исключили оттуда по политическим причинам. — Он отогнул второй палец. — Потом ты учился в Ботевграде, но никогда своих связей с Тетевеном не прерывал. — Он разжал кулак и растопырил пальцы.

— Если вы считаете, что мое общение с моей семьей — это связи…

Скрипнув снова зубами, Темница прикрикнул:

— Не прикидывайся дурачком, Туйков! И не делай из меня ребенка! Хватит злоупотреблять моим терпением! Всему есть предел!

Иван украдкой посмотрел на него. Кровь бросилась в лицо Йордану Темнице. Движения его стали нервными.

Стефанов застыл у дверей как памятник. Когда Темница повысил голос, он лишь вытянулся.

— Так! Сейчас начнем по порядку! — Темница старался оставаться спокойным. — Прежде всего расскажи нам о гимназии!

— Ничего рассказать не могу. Не знаю я ничего…

Николова словно передернуло.

— Да ты что, насмехаешься или упрямствуешь? — Он позеленел. — Если ты решил мне заморочить голову, то не надейся, что у тебя получится! Знаешь ли ты, милый, скольких я обработал коммунистов покрепче, чем ты? — Он весь трясся. — А ты что… выкрутиться у меня вздумал? — Он схватил Ивана за плечи, тряхнул его и ударил о стену.

Старший полицейский Цано Стефанов подошел и обрушил свои тяжелые кулаки на голову, лицо, грудь юноши. Тот осел на пол.

— Заговорит, господин Николов! Заговорит!.. — заорал во все горло старший полицейский.

— Хватит! — произнес Темница. — Облей его водой!

Иван, ощутив прохладу воды, открыл рот и поймал несколько стекающих капель.

«Убьют меня эти палачи!» — тревожно подумал он.

Ненависть его росла. Ему так хотелось вскочить и одним ударом свалить своих мучителей и задушить.

«Только бы подняться на ноги! — подбадривал он себя. — Хоть одного на тот свет отправлю. А это уже будет кое-что!»

— Поставь его! — приказал Темница.

Большие и грубые руки Цано сгребли избитое, обессиленное тело парня и прислонили к стене.

— Теперь будешь отвечать? — приблизился к нему Темница.

Иван молчал.

— Этот молокосос еще не знает, кто мы такие, господин Николов, потому и молчит. Но только не вывернуться ему. Познакомится с нами поближе и еще будет умолять нас выслушать его, — пригрозил старший полицейский.

— Ну, будешь ты говорить? — Николов сжал кулаки и с угрожающим видом пошел на Ивана. — Или мне начать?

Не успел Темница приблизиться, как Иван, собрав последние силы, крепко оперся о стену и ударил его ногой в живот.

Йордан Николов от изумления вытаращил глаза. Скривившись от боли, он скорчился в кресле и истошно закричал:

— Ах ты собака грязная! Ах ты тварь ничтожная!.. На меня посягаешь? Ну все, теперь тебе конец!..

Цано Стефанов свалил парня на пол и начал его бить, пинать, давить ногами. Комната содрогалась от топота тяжелых сапог, от яростных криков и ругани.

— Погоди, оставь его! Для него это пустяк! Для него есть кое-что такое… получше, — цедил слова Николов и снова ругался, что в участке нет орудий для допросов. — Ничего, Йордан Темница человек бывалый! Он обо всем подумал… А ну-ка принесите валики!

Старший затопал сапогами, и немного погодя двое полицейских принесли стол, на котором была укреплена маленькая машина, похожая на ротатор. Там было два валика, приводившихся в движение с помощью зубчатых колес.

Иван лежал распростертый на полу и ждал. Не спешил и Йордан Темница. Сильный удар, который нанес ему юноша, словно выжал весь воздух из его груди, и он согнулся в три погибели, побледневший, с вытаращенными глазами и открытым ртом. Наконец он выпрямился, посмотрел на полицейских и прокаркал:

— Давайте его сюда!

Ивана подняли. Он с трудом держался на ногах.

— Сейчас я посмотрю, чего ты стоишь, — процедил Темница и предусмотрительно остановился поодаль от парня. — Ну-ка скажи ему, что там написано!..

Цано услужливо прочел:

— «Руки, вразумите сами голову, иначе мы раздавим вас!»

Иван почувствовал безнадежность своего положения. Темница решил сделать из него предателя или убить.

«Нет, сволочи, просчитались. Предателем я не стану!»

Он поднял голову и с ненавистью посмотрел на агента.

— Нет, гады, нет! И это меня не испугает! А вы ничтожны и жалки. Режьте меня! — крикнул Иван и протянул вперед обе руки.

Полицейские опешили.

— Вначале одну! — страшно усмехнулся Темница. — У тебя еще есть время… Если не признаешься, дойдет очередь и до другой! Потом ноги! Из всего тебя, миленький, отбивную сделаем! — цедил он слово за словом.

— Было время, — Иван впился в него взглядом, — когда одному горцу отрезали руки и ноги, но он остался болгарином.

— Замолчи, коммунистическая трещотка! — закричал Темница. — Этот номер у тебя не пройдет! Тот горец был болгарином, а ты коммунист, предатель!

— Снова ошиблись, господин Николов, предатели вы, потому что служите немецким и болгарским фашистам. А мы хотим свободы для нашего народа.

Глаза Темницы налились кровью.

— Валики! — крикнул он вне себя.

Заскрипели зубчатые колеса. Цано Стефанов прижал к себе ослабевшее тело Ивана, схватил одну его руку и сунул ее между валиками. Брызнула кровь. Захрустели кости. Невыносимая боль впилась волчьими зубами в руку Ивана, сдавила судорогой. Он хотел закричать, но стиснул зубы, зашатался и упал на руки старшего.

— Крутите! — вскричал Йордан Темница. — До локтей чтоб размозжили!..

Полицейские остановились. Стояли и смотрели на все мертвыми глазами.

Рукав остался пустым. На полу, залитом кровью, лежало обессиленное тело юноши.

— Обливайте его водой! — кричал Темница, трясясь от ярости.

Иван постепенно, медленно приходил в себя.

Зачем к нему возвращаются силы? Валики ждут. Полицейские стоят подле него. Он поднимется, и они вновь начнут крутить колеса, чтобы вырвать признание.

— Говори! Говори! Говори! — кричал над ним Темница.

— Ничего не знаю!.. — Веки Ивана дрогнули, глаза чуть приоткрылись. — Ни о ком говорить не буду! Не знаю… ничего…

— Продолжайте!.. И другую руку… Быстро, немедленно! Слышите, скоты!..

И опять… Снова. И все то же самое…

…Иван был уже полуживой, но они снова и снова обливали его водой. Много тайн держал он в себе, а они были очень нужны палачам. Темница был полон решимости заставить заговорить этого мальчишку, чтобы утром можно было задержать и других. Тогда он, Йордан Николов, сможет с гордостью доложить начальству, что разгромил организацию в Тетевене.