УРОК ПОЛИТГРАМОТЫ

Он почувствовал себя лучше и даже сел, опершись спиной о стену. В соседней камере Ибо пел цыганские песни.

— Зачем тебе понадобилось красть дрова? Пел бы себе и пел… — сказал кто-то за стеной.

— Да для цыганят, браток. Чтобы им тепло было. А разве это дело, чтобы за одно полено целый месяц вот так тут сидеть?.. Те, сторожа, машинами ведь воруют, и для них тюрьмы нет…

— За воровство машинами не наказывают!

Иван лучше себя чувствовал, когда слышал рядом с собой голоса.

«Если бы не было честных людей, что бы мы значили?! — сказал ему как-то Владо. — Сила наша в наших людях и в братушках».

Сейчас эта мысль возвратила его назад, в лето 1943 года. Дело уже шло к вечеру, когда ему передали, что в ту же ночь вместе с Владо и Йорданом Богдановым он должен отправиться на собрание коммунистов и ремсистов Малка-Желязны и Лесидрена. Прежде всего они должны были встретиться в домике Дико Гаврилова возле Самарджийской. В первый вечер Владо и Йордан Богданов сбились с пути. Запутались в каменных россыпях и наткнулись на пастухов, гнавших скот на ночной выпас. Пастухи подняли крик, собаки разлаялись.

— Не хватало только, чтобы пришла полиция и взяла нас тепленькими, — смеялся Владо, глядя на Йордана.

— Да оно… я вроде и знал дорогу… а заблудились мы! — бормотал тот виновато.

— Теперь проводником у нас будет Иван. А мы можем идти и спать на ходу, — сказал Владо.

— На хваленую ягоду с большой корзинкой не ходят, — улыбнулся Иван. — Всякое бывает.

Вышли втроем.

Ночь была светлой, лунной. Шли молча. Впереди шагал Иван, следом за ним Владо, замыкал шествие Йордан. Ох уж этот Йордан! Нежный, словно девушка, и тихий. Такой, как люди говорят, мухи не обидит. Насколько он был скромен, настолько же и предан. Отец его был человеком бедным, калекой; жили они в крохотной комнатушке, так что и принять своих дорогих друзей Йордану было негде. Принимал он их в сарае. Но даже и в этом положении без гостей он не оставался. Сколько раз Иван бывал у Йордана дома!

Как-то вечером он остался у него ночевать. В полночь коровы забеспокоились, сбились в кучу. Иван вскочил, взвел курок пистолета, взятого у Марина Темелского, и залег у плетня. Он ждал долго, но никто не показывался. Когда совсем захолодало и начало светать, он положил книги за пазуху и поспешил в Тетевен, чтобы не опоздать в гимназию. Всякое опоздание или отсутствие усиливало подозрения местных властей. По этой причине он старался быть аккуратным и прилежным учеником.

Старый Стоян Райков, секретарь партийной организации, встретил их на краю поляны. Из-под бурки у него торчал карабин, с которым он участвовал еще в Сентябрьском восстании 1923 года.

— Ох уж мне эта винтовка! Давненько я на нее глаз положил, — засмеялся Владо, сжимая в рукопожатии ладонь старого Стояна.

— Не-ет, ничего у тебя не выйдет, голубчик! Вот тебе граната, и довольствуйся этим, а карабин пусть остается деду Стояну. Он мне еще послужит…

Пока поджидали ребят, зашел разговор о Советской Армии. Владо заговорил о внутреннем и международном положении. Он подробно рассказал о наступательных операциях Советской Армии, о ее ударах по фашистам. Его слушали затаив дыхание. Старый Стоян время от времени согласно кивал.

— Не можем мы оставаться спокойными, ребята, в то время как какой-то маньяк пытается превратить мир в сплошное пожарище. Ненависть наша растет. Я старик, прошел через все последние войны, и вот я задаю сам себе вопрос: «Когда мы начали ненавидеть? — Он замолчал, поправил карабин. — Во время Сентябрьского восстания я тоже задавал себе этот вопрос. Ненависть к поработителю, ребята, в крови у нас, болгар. И ненависть наша прочна, если у нас есть вера в будущее. Вот за это самое большое спасибо партии.

Ивану крепко запомнилась та незабываемая летняя ночь. От вяза, под которым они расположились, на землю ложилась густая тень. Неподалеку от них внизу журчала река. Стрекотали цикады. Время от времени откуда-то издалека доносился металлический звук колокольчика. Люди сидели, говорили, прислушивались, и каждому хотелось принять участие в разговоре, рассказать о новостях, которые узнал днем.

Старый Стоян приподнялся, оглядел всех по очереди. Задержал взгляд на Владо:

— Хорошо говоришь, товарищ Владо. Светло у меня на душе слушать вас в такой вот вечер. И вот я сижу и думаю себе: вы люди все, как один, грамотные. Но вот хочу я спросить вас… Сколько ступеней от поляны на Шипке до памятника на Шипке?

Все переглянулись, но никто в ответ не сказал ни слова.

Дед Стоян пригладил усы и сам ответил:

— Девятьсот девяносто девять ступеней, ребята. А сейчас мне скажите, где тысячная ступенька?

Снова молчание, переглядывания, неловкость.

Старый коммунист улыбнулся.

— Тысячная ступенька здесь, — указал он на свою грудь. — В моем сердце, в ваших сердцах, в сердцах болгар, которые любят Россию и верят русским…

Расстались поздно ночью. Черньо Йотов, партизан из отряда, остался с ребятами из Малка-Желязны, а Владо и Иван направились обратно в Тетевен.

Шли молча, переходили небольшие речушки, впадины, наконец оказались на тропинке, петлявшей по склонам вершины Червен, но продолжали идти молча. Когда подошли к Тетевену, Иван остановился, обернулся к Владо и схватил его за руку.

— А знаешь, у меня до сих пор перед глазами дед Стоян. Умный и мудрый человек. Вот он, старый коммунист! Я учился у Тодора Златанова, у Симеона Куманова… Учусь и у бай Дико Гаврилова… Перед каждым старым коммунистом шапку снимаю, поклониться до земли готов им за те политические уроки, что они нам дают… И все думаю: «Как же велик капитал партии!»

Они молча постояли, вглядываясь в спящий Тетевен.

— Думаю я и о наших городах, — снова заговорил Иван, — и кажется мне, что каждый из них похож на Шипку, которая уже много лет наполняет наши сердца любовью к братушкам.

Спустились в город. Остановились, огляделись, пожали друг другу руки и разошлись.

«Да-а!.. Эти воспоминания о минувших днях пришли, чтобы ободрить меня, подготовить к новой встрече с Темницей и его подручными, — с благодарностью подумал Иван. — Бессилие всегда прибегает к жестокости, но оно слабо, чтобы сломить меня!..»

Ему захотелось уснуть. Он нашел одеяло, свернулся клубком, но сон от него бежал, а перед глазами вставали родные и близкие люди. Они смотрели на него. Улыбались с теплотой и любовью и твердо шептали: «Ты сильный!.. Не предавай!.. Еще секунда — и победителем будешь ты!»