Боль постепенно утихла. Он расслабился, лежа на соломе, и снова мысленно отправился в путешествие с Владо. Вместе с Владо, как той памятной ночью!

…К домику Кынчо Милчева в Топилиште они прибыли вовремя, заляпанные грязью с ног до головы.

Жена бай Кынчо открыла входную дверь и приглушенно ахнула:

— Боже праведный, люди, что с вами делается?! Вы посмотрите на себя — ни лица, ни одежды под грязью не видно! Надо же, промокли до костей, бедолаги! Входите, входите быстрее! — суетилась женщина. — Входите, умойтесь, переоденьтесь. Согреетесь, а то ведь закоченели совсем!

— Я… не могу… нельзя мне… некогда… Надо как можно быстрее вернуться… — сказал Иван.

— Куда это ты так торопишься, парень? Разве не видишь, на кого ты похож? Весь в грязи, мокрый. А ну входи! — настойчиво сказала женщина, дверь дома которой всегда была открытой для хороших людей. Как мать, эта женщина заботилась о знакомых и незнакомых ей людях.

В луче света, падавшем сквозь щель приоткрытой двери, Иван увидел морщинистое лицо женщины, ее живые, неспокойные глаза.

«Если бы была жива моя мать, сумела бы она найти в себе столько смелости, столько силы, чтобы стать матерью революции? — неожиданно подумал Иван. — Если бы была жива мама… Да! Она сумела бы… Матери нас рожают, матери нас кормят, матери дрожат над нами, над нашей жизнью. Они сердцем, душой чувствуют и понимают, правильной или неправильной дорогой идут их дети; главная для них дорога — это дорога правды, справедливости, свободы. Они инстинктивно понимают, что свобода — это жизнь. И они идут этой дорогой со своими сыновьями, дочерьми…»

— Ты о чем задумался? Входи же! Обогреешься немного и пойдешь, — похлопал его по спине Владо.

Иван встрепенулся, посмотрел на своего товарища.

— Нет, Владо, — сказал он, — я пойду! Мне надо вовремя быть на занятиях. — Он посмотрел на женщину. — В эти дома должны входить люди и с чистой душой, и в чистой одежде. Эти дома — святыни, а хозяева их — святые.

— Ты прав! — сказал Владо, посмотрев на него долгим взглядом. — Эти дома — путевые знаки нашей истории, нашей революции, ее завтрашние музеи. Входи побыстрее, сменишь одежду, потому что такого грязного никто тебя не пустит даже на порог гимназии.