— Ну что ж, приступим, — начал главный и попросил редактора в нескольких словах высказать свои претензии к автору.

— В нескольких словах будет затруднительно, — выразил неудовольствие Аркадий Петрович.

— А вы преодолейте затруднения, — прозвучало в ответ.

Оценив шутку чуть заметной улыбкой, редактор заговорил о производственных моментах повести, недостаточно выпукло выписанных, по его мнению.

— Подкрепите примером, — потребовал Кирилл Иванович и, обращаясь к Насте, спросил: — Рукопись при вас? Дайте ее.

Редактор утомительно долго перелистывал страницы, пока не набрел на одно место, которое, как она помнила, нравилось Кириллу Ивановичу. Путаясь в словах, безо всякого выражения Аркадий Петрович зачитал несколько абзацев вслух. Жалко и отчужденно прозвучали они для Насти, а по лицу Кирилла Ивановича ничего нельзя было понять. Он сидел замкнутый, недоступный.

«Сильные мира сего имеют свойство быстро забывать то, что им невыгодно помнить...» — пришли Насте на память слова, где-то вычитанные ею.

Кирилл Иванович неожиданно оживился, взглянув на ручные часы:

— Хана, братцы, время мое истекло. Я должен ехать на секретариат правления Союза писателей... Подведем итоги!

Настя и редактор при этих словах невольно обменялись недоуменными взглядами — поговорили, называется!

— Значит, так, — продолжал главный редактор, — над производственными кусками поработать никогда не вредно, хотя отрывок, зачитанный тобой, — он посмотрел на Аркадия Петровича, — кстати, весьма неплох. Но... — минута паузы, несколько набежавших морщинок на чело, затем быстрый взгляд в сторону Насти, — но вся ваша повесть создана на материале одного завода. Прогуляйтесь-ка на другой! Наверняка привезете что-нибудь новенькое для украшения книги. Да вот хотя бы на родственный волжский завод! Мы оформим творческую командировку...

— Однако уже начало апреля, Кирилл Иванович... — проговорила Настя, не спуская с него упорного взгляда.

— В мае поедете, — ответил он, не понимая или попросту отметая скрытый Настин намек на сроки. Назначенный им самим же июнь для печати, стало быть, отдалялся на неопределенное время. И все это по милости редактора, сидящего перед ней в позе довольного собой человека.

— Никуда я не поеду! — сорвалась Настя. — Благодарю за предложение... Мой отпуск запланирован на август, во-первых... И, во-вторых, сама затея с командировкой представляется мне ненужной!

— Нет, нужной! Напрасно брыкаетесь, сударыня. Для пользы дела на конец света поскачешь. А август твой при тебе останется для работы с редактором. Претензий у него, как видишь, мало, так что до конца года повесть выйдет в свет.

И не дав ничего сказать Насте, Кирилл Иванович спросил ее:

— Герой жив, здоров?

— Спасибо, в здравии.

— Кланяйся ему и скажи — в гости нагряну!

Широким жестом Кирилл Иванович протянул Насте руку, не спуская с нее пристального взгляда своих цыганских, черных глаз. — Извини, спешу. Заходи в любое время, ты знаешь, я всегда рад видеть тебя! — со значением добавил он.

Аркадий Петрович поднялся следом за Настей, раскрыл перед нею дверь кабинета, затем успел встать сбоку и в почтительном, несколько театральном поклоне склонил голову.

Настя не прошла — прошествовала мимо.

...Через час, два, а может быть, и того быстрее она непременно строго спросит себя: «С ума рехнулась, сударыня? Поманил мизинцем, и ты растаяла...»

Но это потом. А сейчас она вся излучала счастье и совсем, как влюбленная девочка, бережно несла свою правую руку, хранящую его крепкое и нежное прикосновение.

— Люди добрые, не осуждайте меня, не моя вина, что мать-природа обделила меня стойкостью характера, предпочтя старшую сестру!..