Г Л А В А XV

Ребята любили учебную практику. Чего стоило уже само помещение цеха с высоченным потолком и ни с чем не сравнимым запахом стальных опилок.

Пусть они еще только-только постигали азы избранной профессии, но сам процесс обучения, напильники в руках, на которых уже затвердели мозоли, вызывал чувство гордости в душе. Такой рукой не стыдно было поздороваться с бывалым заводским человеком и с чувством превосходства коснуться гладенькой ладони какой-нибудь неженки!

Учебный цех для Насти сделался еще дороже и необходимее после вчерашнего утра, когда Коптев донес до общежития ее тяжелую корзинку.

На следующий день Настя увидела Федора в цехе во главе бригады монтажников. На правах старого знакомого он помахал ей издалека рукой в брезентовой рукавице.

Монтажники устанавливали небольшие станочки в противоположной от слесарных верстаков половине цеха. На этих станках предстояло обучение не одному поколению токарей.

Темно-синие комбинезоны монтажников придавали парням некоторую неуклюжесть, но очень скоро приобрели в глазах Насти необъяснимую привлекательность.

Не раз и не два за день взгляд Насти встречался со взглядом Федора, и тогда Настиным щекам почему-то становилось жарко.

В этот день после окончания литературного кружка Коптев устроил как-то так, что, кроме него, никто не поехал провожать Настю.

Клава, от которой у Насти не было секретов, расценила это как первый шаг к серьезному ухаживанию и настоятельно советовала пригласить парня в дом, чтобы показать его сестре с зятем.

— Ни к чему это, успеется, — отозвалась Настя и больше разговора об этом не заводила.

Случайные встречи на территории завода, в стенах учебного комбината, проводы раз в неделю с разговорами, напоминающими продолжение литературного кружка, — вот все, что связывало Настю с Коптевым.

Тогда зачем же Федор отбил ее от всех парней, а сам даже в кино ни разу не пригласил, и неизвестно, где и с кем проходили его свободные вечера?

Настя начинала теряться в догадках. Гордость ее восставала. Она отлично доедет домой в одиночестве или почему бы не с Володей Ивлевым, сотрудником газеты, явно неравнодушным к ней?

Как-то тогда поведет себя бригадир монтажников?

Когда Настя, бывало, мечтала о своей первой любви, ей все представлялось иначе.

Сейчас у нее складывалось все не так. Стоило ей увидеть Коптева, она вспыхивала, а он хоть бы что: здоровался, осведомлялся о жизни. Заводил разговор на посторонние темы. Откуда ни возьмись набегал на них очередной его знакомый, звал куда-то.

«Куда ты, постой, вглядись в меня, неужели ты ничего не замечаешь?» — хотелось крикнуть ему вдогонку.

Откуда свалилось на нее это наваждение, когда и почему так быстро? Не в тот ли день на тропинке около общежития?

Безусловно одно: с ним интересно, человек он начитанный. Жаль только, что после однажды вынесенной на обсуждение литкружковцев зарисовки о монтажниках Федор больше ничего не писал, ссылаясь на лень и на неписучее настроение.

Настя удивлялась: почему так? Она писала даже на уроках.

Ее рассказы в стенгазете всегда собирали массу любопытных читателей, а один фельетон без ведома Насти перепечатала многотиражка.

В обеденный перерыв того памятного дня секретарь учебной части разыскала Воронцову в столовой.

— Вас просят позвонить в редакцию по двадцать второму номеру. С утра названивают.

— Сегодняшнюю газету видели? Свой фельетон читали? — спросил знакомый голос Володи Ивлева. — У нас уже имеются на него положительные отзывы рабочих. Поздравляю!

Настя отпросилась со следующего урока и помчалась в редакцию. Вот оно, начинается ее везение в жизни! А что касается Федьки Коптева, по непонятным причинам разыгрывающего роль Онегина с Татьяной, то она за ним гоняться не будет.

Обратно из редакции Настя шла размеренным шагом с газетой в руках. Время было, и было о чем поразмыслить. В этом же номере, где был помещен ее фельетон, красовался портрет Федора Коптева, бригадира ударной комсомольской бригады монтажников, из месяца в месяц перевыполняющей план.

На фотографии Федор не представлял ничего особенного: парень как парень. А что за работу хвалят — не велика радость; он хорошо работает, она — Настя — хорошо учится, да и пишет много.

Итак, спасибо и еще раз спасибо маститому поэту за совет заняться практическим делом. Дело у нее есть, а материала вокруг горстями черпай, только не ленись.

До чего все-таки хорошо живется на свете человеку в шестнадцать лет, да еще с чудесной верой в свою счастливую звезду!

Припомнив осенний субботник по постройке общежитейского барака, Настя в два свободных вечера написала очерк, который так и озаглавила «Субботник».

Его обсудили на ближайшем литкружке, и все в один голос признали удачным.

Автор розовела от похвал, улыбалась. Теперь ей казалось, что она понимает, в чем кроется секрет успеха: мало хорошо знать то, о чем пишешь, нужно обязательно захотеть поведать о том людям.

Редактор многотиражки, присутствовавший на кружке, пообещал напечатать очерк в первом субботнем номере. Взяв у Насти исписанные листочки, он пожал ей руку. Это произвело впечатление на всех кружковцев.

Настю спросили о дальнейших планах в работе.

Девушка раскрыла рот прежде, чем собралась с мыслями, и это получилось смешно. Все заулыбались.

— Я сочиняла летом стихи, когда найдет на меня что-то... — заговорила Настя. — С прозой, наверно, так не годится. Но я еще не перестроилась...

— Правдиво и мило! — вслух заметил Володя Ивлев.

Федор Коптев одарил девушку взглядом, который она почувствовала, но постаралась принять независимый вид.

— Ты меня проводишь сегодня? — громко спросила Настя у Ивлева.

— Чур, сегодня Анастасию Воронцову провожаем все. Она заслужила наши почести, — опередив растерявшегося от радости кавалера, вмешался Коптев, не спуская с Насти своих смеющихся глаз.

«Что, перехитрила?» — спрашивали они.

Всю дорогу до трамвайной остановки девять парней шагали вокруг Насти и вели разговор о том, что вот-де какую распрекрасную девушку судьба подарила им в литкружок.

Подоспел переполненный трамвай. Они втиснулись в него, продолжая весело горланить. Не сегодня-завтра каждый предвкушал быть признанным и напечатанным. Целых десять талантов вез один трамвай!

У дома на Басманной Коптев сделал попытку задержать Настю. Она высвободила руку, простилась со всеми разом и убежала.

Но по двору Настя пошла медленно, чувствуя, как вся светится торжеством. Предстояло еще одно очень приятное дело — рассказать сестре с зятем о знаменательных событиях в ее жизни.

Настя застала у них дома Тоню с теткой. Дарья Степановна жаловалась Марии на Александра Силыча, за которого вроде бы уж сосватала Тонечку, а он взял да укатил в длительную командировку.

По соображениям Дарьи Степановны, девица с такой жилплощадью, как у Тони, при зеркальных окнах да с парадным ходом, могла рассчитывать на Бову-королевича.

Приход Насти прервал теткины жалобы.

— Ну, выкладывай, кружок состоялся, очерк читала? — закидал ее Михаил вопросами.

— Читала, еще бы! — победно отвечала Настя и, не дожидаясь дальнейших расспросов, выложила все, как было.

— Ну, ну, вот это замечательно! — то и дело восклицал Михаил, сидя на диване в любимой позе, обхватив колени руками. Он радовался за Настю и собой был доволен — он первый похвалил очерк.

Когда Настя кончила свой рассказ, Антонина спросила ее, как она прочитала очерк: с выражением или без?

— Это важно, Настенька, уметь хорошо читать свои сочинения, — с некоторым апломбом говорила Тоня, ибо однажды с Александром Силычем побывала в клубе писателей, где выступали поэты. С тех пор Антонина твердо помнила, что дружные аплодисменты срывали именно те, кто читал громко и выразительно.

Тетка Дарья, приглядываясь к белокурой Насте, мало верила насчет каких-то там способностей в девчонке. Бабушка, как говорится, надвое сказала. А вот внешность Насти раздражала ее, вызывала недоброжелательное чувство. Давно ли заморышем бегала, а теперь, поди, парни на нее глаза пялят!