Глава 18

Тэрэза настолько потерялась в сексе и оргазмах, ее унесло, тело буквально парило, плоть превратилась в электросхему, подверженную излишнему напряжению, которое придавало ей сил. Трэз, казалось, мог продолжать бесконечно, его разрядки шли одна за другой, без передышки; чем больше она требовала от него, тем больше он ей давал.

Но потом все изменилось.

Сначала он сбился с ритма. Потом начал замедляться. И, наконец, вовсе остановился.

Когда Тэрэза открыла глаза, что–то коснулось ее щек... и со зрением к ней вернулся слух. Из его горла рвались звуки.

Звуки боли, не наслаждения.

Нависшее над ней лицо Трэза было изрезано агонией, из его глаз лились слезы, боль, казалось, была такой, словно его пронзили кинжалом.

Перепуганная, она схватила его за плечи.

– Трэз?

С ужасным звуком он оторвался от нее, отскочил. Съежившись на полу на четвереньках, он кашлял, задыхался, казалось, он не понимал, где он и чем занимается. Он напоминал смертельно раненое животное, которое из последних сил пыталось затащить свое тело в берлогу, чтобы уже там умереть... и он рухнул. Недалеко от нее, он рухнул на пол и свернулся в позе эмбриона, подтянув колени к груди, крепко стискивая их руками.

Взрослый мужчина, укачивающий себя как ребенка.

– Трэз? – позвала она его, приблизившись. – Что такое?

Когда она прикоснулась к его плечу, мужчина дернулся. Но открыл свои налитые кровью, полные боли глаза.

– Иди ко мне, – прошептала Тэрэза. – Позволь обнять тебя.

Она не знала, позволит ли он, но Трэз не стал упираться, когда она обняла его. Она не смогла полностью обхватить его руками.... получилось как получилось. Укачивая его, она закрыла глаза, разделяя с ним его душевную боль.

Она не знала, в чем причина этого срыва. Но когда он задрожал в ее руках, могла думать лишь об одном: она его не оставит. Никогда. Она будет рядом, куда бы это их ни привело. Потому что такая боль…

Скрывала за собой ужасную потерю.

Тэрэза знала это, потому что чувствовала внутри себя отголоски подобных страданий. Также знала потому, что такую боль всегда скрываешь от окружающих... по большей части, даже от себя самого. Подобная потеря меняет цвет ночного неба над твоей головой, запахи, даже землю под твоими ногами. Эта боль сопровождает тебя в новой реальности.

Словно раньше ты жил в одном мире, а после...

Все изменилось. Ты изменился. Мир изменился.

И уже ничто не будет как прежде.

– Все хорошо, – прошептала она, когда к глазам подступили слезы. – Я рядом... я не оставлю тебя...

Спустя какое–то время... может, несколько часов... она ощутила, как он замер. Когда он сделал рваный выдох, Тэрэза почувствовала воздух своим плечом, и эта внезапная неподвижность напугала ее больше рыданий. Она не знала, что ожидать дальше.

– Мне нужно... – Голос был хриплым как наждачка. – В ванную.

– Эм. Хорошо.

Разжимая хватку, она отодвинулась с его пути, когда Трэз оторвался от ковра и, опустив голову, скрылся из виду. Она не удивилась, когда он закрыл дверь.

Ожидаемо она услышала шум воды. Тэрэза представила, как он умывает лицо холодной водой и смотрит на себя в зеркало, пытаясь взять себя в руки. Она знала, каково это. Когда тебя затягивает в прошлое против твоей воли, и в памяти всплывают сцены, которых ты пытался избежать. Как прошлое внезапно заключает тебя в тиски, цепляет, как якорь, и тащит, тащит вниз, и ты уже не можешь дышать и даже не видишь поверхности.

Когда по телу прокатилась дрожь, Тэрэза не знала, что ее вызвало – эмоции или тот факт, что она обнаженная сидит перед камином с тлеющими углями. Протянув руку, Тэрэза накинула меховой ковер себе на плечи и уставилась на серый пепел, оставшись от дров, которые горели так ярко. От них ничего не осталось, пламя все поглотило, оставив лишь угли.

Она все еще смотрела на тлеющий камин, когда дверь в ванную открылась.

Тэрэза быстро повернулась.

Трэз повязал полотенце вокруг талии, а блеск воды на его лице подсказал, что он действительно умывался. Глаза все еще были красными. И он по–прежнему избегал ее взгляда.

И стоя в дверном проеме, он смотрел в пространство так, словно ждал подсказки.

– Расскажи мне о ней, – тихо попросила Тэрэза.

Услышав слова, донесшиеся откуда–то издалека, Трэз поднял голову. Какое–то время он просто смотрел на образ своей женщины, сидевшей на полу, с накинутым на голые плечи белым меховым ковром, ее красивые темные волосы спутались и разметались по плечам.

В ванной, упершись в раковину, он умыл лицо холодной водой, не зная, вырвет его все–таки или нет. Потом он бросил взгляд на окно, через которое Тэрэза выпрыгнула, раздумывая о том, чтобы последовать ее примеру – едва ли хорошая мысль.

Но так было бы проще, чем объясняться.

Но он оставил Тэрэзу в спальне, и неважно, каким бы привлекательным ни казалось желание сбежать на другой конец города, он не поступит так с ней.

Она заслужила объяснение.

И да, пока он стоял здесь как зомби, она и спросила.

Чтобы дать себе чуть больше времени... хотя ему бы не помешал год, к слову, или даже полтора... он сел в изножье кровати. Поставив локти на колени, он понимал, что принял классическую позу Мыслителя[31].

Вдруг это поможет.

Но нет. Не помогло. Слова все сыпались из него.

А потом, когда он, наконец, посмотрел на нее, на него смотрела именно Селена.

– Прости, – выдохнул Трэз не своим голосом.

– Ничего. – Она покачала головой. – Я хотела сказать... что бы там ни было, я понимаю.

Он сомневался в этом.

– Трэз, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты знал – ты можешь поделиться со мной чем угодно.

Смотря в ее глаза, он осознал... что конечно он может объяснить свое поведение. Ее тоже разлучили с ним. Она тоже... потеряла его.

Его женщина действительно поймет...

На короткое мгновение его мозг вцепился в детали прошлого... которое не включало Избранных, Деву Летописецу, все, что он знал о ней. Прошлого, в котором были Мичиган, «Led Zeppelin» и мюсли.

Но он слишком вымотался, чтобы погружаться в эти мысли.

Подойдя к ней, Трэз опустился на колени. Протянув руку и прикоснувшись к ее лицу, подумал о том, как сильно ее любит, было невозможно выразить эти чувства словами. Выложить вслух откровение, которое, по сути, не являлось тайной, и не бояться...

– Я лишилась своих родителей, – сказала она. – И, что более важно, я лишилась их при том, что они все еще живы.

Он проигрывал ее слова в голове и не видел в них смысла. Снова и снова. И возвращался к мысли, что у Избранных нет родителей. Отцом являлся Праймэйл, также была женщина, родившая ее, служившая Деве Летописеце. Как Селена могла...

– Я узнала об этом, когда они решились на переезд. – Его женщина потащила к себе ковер и отвела взгляд. – Я помогала им собирать вещи. Они оставляли дом за пределами Энн–Арбор[32], в котором мы жили. Место, в котором они вырастили меня... и мужчину, которого я считала своим братом. Документы о моем удочерении хранились в коробке.

Трэз попытался сосредоточиться на том, чем она делилась, но это равноценно перевода с иностранного языка из одной языковой группы.

– В коробке? – повторил он.

– Они переезжали в теплый регион. В Мичигане холодные зимы, и моя мамэн... женщина, воспитавшая меня... у нее слабое сердце. Я собирала их вещи, и обнаружила на полке ее шкафа обычную коробку. Я не хотела совать свой нос… но подумала, что это наверняка модные туфли, которые она купила, но так ни разу и не обула. Это в ее стиле. – На губах Тэрэзы мелькнула тень улыбки, приподнимая уголок с одной стороны. – Она редко покупала что–то для себя, но когда такое случалось, например, сумочку или пальто, она не носила вещи, ведь они же «на выход». Она хранила их на особенный случай, который никогда не наступал.

Повисло молчание.

– Коробка выпала из моих рук, когда я ставила ее. Вещи разлетелись. И это были не туфли. Документы. На меня.

Он заставил себя вникнуть в ее слова.

– Они не рассказывали тебе...

– Нет, не рассказывали. И я помню, как перечитала документы... пять раз. Не сразу поняла суть. А потом... не поняла, что речь обо мне. – Тэрэза указала на себя. – Обо мне. Ну... они должны быть о ком–то другом.

Она нахмурила брови, словно это до сих пор не укладывалось в ее голове.

– Это все изменило для меня кардинальным образом. – Тэрэза прокашлялась. – До этого момента, исходя из всего, я была их дочерью. А потом раз... и я – чужая.

– Похоже на смерть, – сказал Трэз.

Она посмотрела на него.

– Да. Точно. Ты понимаешь.

Нет, на самом деле. Не особо.

По крайней мере, когда речь шла о деталях. Ее боль, с другой стороны? Да, ему она знакома, и он не хотел, чтобы Тэрэза знала, каково это. Никогда.

– Я умерла, – сказала она. – Та, кем я себя считала, умерла. И призрак остался в том доме. – Тэрэза вытерла лицо, словно ожидала обнаружить слезы на щеках. Словно когда–то они там были. Но сейчас – нет. – Мой призрак до сих пор там. Поэтому я в Колдвелле.

– Ты спросила своих... тех, кто вырастил тебя, об этом?

– Я зашла с бумагами в гостиную и положила на кофейный столик перед своей мам... женщиной, воспитавшей меня.

Трэз представил сцену без деталей к дому, к комнатам, коробке или женщине, только приблизительную суть конфронтации. И тем временем другая часть его протестовала этой попытке представить. Самой истории.

Это – не часть их общей истории.

И нельзя отрицать что это – ее прошлое.

Пытаясь примирить между собой две версии ее жизни, Трэз отвлекся, и ему пришлось заставить себя снова сконцентрироваться на ее словах.

Когда у него слетели планки, Тэрэза отнеслась к нему с уважением, и он поступит также. Это будет порядочно с его стороны. Позднее... он разберется с мыслями и фактами.

Хотя едва ли с этим ему больше повезет.

– Она застыла, – пробормотала его женщина. – И напряженность на ее лице сказала, что это правда. Я сказала ей... что–то в духе «это было неожиданно». Потом мы с братом поругались на глазах у отца с матерью. Она почти ничего не сказала. Просто сидела на диване, пока мужчины – один растил меня, другой рос со мной бок о бок – говорили. Они не понимали меня. Не понимали, что это наплевательское отношение к моему прошлому. Понимаешь? Я попыталась объяснить, что это предательство. Свою боль. Гнев. Вспыхнула ссора, и я ушла. Я должна была уйти... мы с братом сцепились как кошка с собакой, мамэн была расстроена. Полный бардак.