Он попробовал произвести мысленный расчет, но нужные формулы никак не приходили в голову. Падать еще часа два или три, не меньше. Он посмотрел на часы.

Три часа спустя он посмотрел на часы снова. Все в порядке, стрелка движется. Нижняя часть вертикали уже погрузилась во тьму: приближалась ночь. Ему не хотелось умереть ночью, но прийдется. Не может же эта стена быть и на самом деле бесконечной?

Когда вышло солнце, он все еще летел. Но мир вокруг него неуловимо изменился. Сейчас ему казалось, что он смотрит вверх из полутьмы глубокого колодца. Воздух изменил цвет: он стал голубым и каким-то вязким, он струился сквозь пальцы и волосы, как вода. Вертикаль пролетала невдалеке, километрах в двух от него, но сейчас падение стало гораздо медленнее.

Он расправил полы куртки и почти завис в воздухе. Боже мой, конечно! На такой глубине плотность воздуха может приблизиться к плотности воды. Так и обстоят дела на планетах-гигантах, на Юпитере и Сатурне: атмосфера там постепенно сгущается, становится плотнее с каждой тысячей километров, вначале достигает плотности жидкости, потом плотность растет, и газ становится плотнее камня. Там нет твердой поверхности, там есть только чудовищно сжатый газ. И, если уронить камень, он будет падать до тех пор, пока его плотность не сравняется с плотностью атмосферы, а потом навечно зависнет в раздутом брюхе этого газового чудища. А еще глубже, там, где воздух становится плотнее камня, атомы вжимаются друг в друга, и начинают сливаться, выделяя тепло. Так когда-то зажглось наше Солнце.

Человеческое тело теряет вес, а вместе с весом и скорость. Вот почему он падал так долго. С помощью куртки он сейчас он мог скользить в толще воздуха, как скат манта в толще воды. Он приблизился к вертикали. Сейчас скорость падения стала совсем маленькой, всего километров тридцать или сорок в час. Сейчас нужно держаться ближе к стене. Сейчас, когда дно этого колодца стало гораздо ближе, потоки плотного воздуха в любую секунду могут развернуться и понестись прочь от стены в неизвестность. Это означало бы верную гибель.

Василий достиг поверхности только к полудню. Это была Земля, это была знакомая родная планета, вся зеленая и совершенно безлюдная. Воздух был вязким и теплым. Медленный, но чудовищно плотный ветер дул в сторону от исполинской стены, темнеющей невдалеке. Ветер сбил Василия с ног, как струя водомета. К счастью, ему удалось схватиться за корень. Деревья росли низкие, скрюченные, будто придавленные к земле. Они напоминали гвозди, которые не вошли в доску, а просто сплющились под ударом молота. В мясистой короткой траве ползали длинные розовые черви. Там и здесь росло нечто, напоминающее кактусы. Василий не надеялся встретить людей здесь. Человек не выживет долго при таком давлении. Пока что он чувствовал себя сносно; внутреннее и внешнее давление было скомпенсированно – но несколько недель спустя начнутся необратимые процессы, а затем – смерть. Вот он, ад. Ад, куда сбрасывают приговоренных.

Тут ему пришло в голову, что приговоренные, сброшенные в пропасть, на самом деле могут быть живы. Кому-то не повезло, кто-то неудачно приземлился, кто-то разбился о вертикаль, кого-то унесло ветром, но остальные… Для начала стоит спрятаться. Там, где поток разворачивается, должна быть область турбулентности, воздуховорот, а позади него – зона покоя. Он пополз по корням к подножию стены. Это было тяжело, сердце стучало. Несмотря на это, Василий почти не дышал. Одного неглубокого вдоха хватало на несколько минут. Он ощущал, как плотный воздух втекает в трахею. Воздух можно было пить, как кофе, и это не было неприятно.

Сейчас он узнавал местность. Конечно, корабль должен был доставить его прямо домой. Так и случилось. Корабль должен был приземлиться в ста метрах за домом, на стартовой площадке, рядом с ремонтным ангаром. Сейчас площадки нет, на ее месте выросла бесконечная стена. Поэтому корабль и сел на стену. Вот он дом, его родной дом, точнее то, что от дома осталось. Вот он холм, на котором дом стоял. Вот два нижние этажа, построенные так прочно, что выдержали целых четыре столетия. Василий заполз на крыльцо и приложил большой палец к замку. Дверь открылась.

Здесь ветра не было, и он встал на ноги. Комнаты остались неразграблены. Все деревянные предметы рассыпались в пыль, возможно, что при сильном давлении дерево не выдерживает. От обоев не осталось и следа. Пластик и металл сохранились прекрасно. В доме остались даже растения. Лианы вились, закрывая окна. Очевидно, они питались остатками органики. В доме образовалась своя стабильная экосистема. Электричество и водопровод не работали. Василий вынул батарею из генератора пищи и настроил блок питания. Мгновенно зажглись лампы и сразу же потухли, перегорели. Но это неважно. Сейчас важным было только одно: компьютер.

– Привет, Петруччо! – сказал Василий, когда включился экран.

Слова звучали странно, будто рассыпаясь по пути сквозь эту плотную атмосферу.

– Здравствуй, – отозвался Петруччо. Его лицо, объемно висящее в глубине экрана, нисколько не изменилось за четыре с лишним сотни лет.

– Я вижу, ты не постарел.

– Ты тоже. Не хочешь просмотреть корреспонденцию?

– А много пришло? – спросил Василий.

– Девятьсот тысяч писем.

– Просмотрю в другой раз. Когда соберется ровно миллион. Чем ты занимался без меня?

– Охранял дом, – ответил Петруччо, – поливал цветы, даже приобрел несколько новых видов. Сортировал письма. Слушал новости.

– Вот новости меня больше всего и интересуют. Рассказывай.

– С какого времени?

– Начни четыреста лет назад.

– Четыреста лет назад тебя уже перестали ждать, – сказал Петруччо.

– Это я и без тебя знаю. Расскажи, что случилось с Землей.

– Ты же помнишь, как роботы учились говорить, – начал Петруччо. – Это было еще при тебе. Для того чтобы робот научился понимать неадаптированную человеческую речь, его пришлось снабдить человеческой психологией. Как, например, меня. Как только роботы получили человеческую психику, они начали бороться за свои права. Люди бы сделали то же самое, не правда ли? До прямых столкновений дело не дошло. Был принят кодекс прав машины, и каждая машина стала заниматься тем, что ей нравилось. Военные роботы убивали друг друга на специально построенных для этого полигонах. Роботы-вычислители годы напролет вычисляли что-то известное только им, и никого не трогали. Строительные роботы строили дома. Все были счастливы. Военные роботы постепенно уничтожили друг друга. Вычислители поумнели настолько, что изобрели собственную религию, и все поголовно покончили с собой. Самоубийство как ритуальная жертва: это было одним из канонов. Я всегда говорил, что много ума счастья не приносит. Остались только строители. Вначале они застроили всю свободную поверхность земли. Когда не осталось строительных материалов, они начали воевать друг с другом, убивать друг друга и разбирать на кирпичики чужие дома. Началась борьба за выживание, началась эволюция. Выживали только сильнейшие. И сильнейшие строили все более и более высокие дома. В конце концов, остался только один дом и одна порода строителей. Они продолжают строить этот дом до сих пор. На сегодняшний день высота дома сто семьдесят тысяч километров.

– Это значит, что они почти достали до Луны, – сказал Василий.

– Да. И они разрушили Луну и начали разбирать ее на строительные материалы.

– Что с Землей?

– От нее осталась примерно пятая часть. Остальное ушло на строительство дома. Ты стоишь сейчас на последнем континенте. Все остальное разобрано на материал для кирпичей. Океаны воды закачаны в трубы центрального отопления. Труднее всего было с воздухом. Нужно поддерживать постоянную поверхностную циркуляцию и не допускать утечки в космическое пространство. Как видишь, они справились.

– А если им не хватит Луны?

– Они транспортируют астероиды и уже начали разбирать Марс. Когда-нибудь они выйдут в другие галактики. По-моему, это самодостаточная форма жизни. Ты хочешь войти?