Не меньшее внимание В.И. Даль уделял Башкирии и башкирскому народу. Уже в 1834 г., вскоре после приезда в Оренбург, он опубликовал в Дерптском научном ежегоднике на немецком языке статью “Замечания о башкирцах”, которая тогда же в сокращенном русском переводе была помещена в “Журнале министерства внутренних дел”. В художественных произведениях Даля оренбургского период башкирская тематика также играет значительную роль.
Интерес к фольклору и этнографии татар, башкир, казахов побудил В.И. Даля к серьезному изучению тюркских языков, знакомство с которыми началось у него еще во время турецкой кампании. Он систематически занимался татарским языком под руководством оренбургского муллы, а в очерках и письмах отмечал сходство и различие между тюркскими языками, разъяснял значение отдельных слов и оборотов. Современный анализ работ В.И. Даля дает основания причислить его к первым лингвистамтюркологам.
Отметим еще одну важную заслугу В.И. Даля перед отечественным востоковедением - собирание редких восточных рукописей. Живя в Оренбурге, он общался с людьми, через которых можно было найти рукописи, ценные для науки, и не упускал таких возможностей. Так, по просьбе востоковеда академика Френа он предпринял поиски рукописи сочинения “Родословная тюрок” хивинского историка Абу-л-Гази Бахадур-хана (1603-1664), которые увенчались успехом. В письме к Френу от 1 мая 1838 г. Даль сообщил, что ему удалось через бухарцев приобрести прекрасный экземпляр сочинения, который он затем передал в Академию наук. Его находка была особо отмечена в академических протоколах и научной печати. Исследованием этого важного исторического документа занялся П.И. Демезон, который впоследствии (в 1871-1874 гг.) опубликовал его текст с французским переводом и комментариями.
Как видно из материалов, хранящихся в ПФА РАН, в 1840 г. Даль представил в Академию рукопись, содержащую часть турецкого перевода исторического сочинения известного Табери, а в 1842 г. передал в дар Академии для Азиатского музея десять восточных рукописей.
Самое яркое свидетельство интереса В.И. Даля к востоковедению и знания им восточных языков - выполненные им переводы на русский язык татарских легенд “Жизнь Джингиз-хана” [24] и “Повествование об Аксак-Тимуре”. Первый перевод был опубликован в 1835 г. в журналах “Сын отечества” и “Северный архив”, второй - в 1838 г. в газете “Литературные прибавления к Русскому инвалиду”.
В примечаниях к легенде о Джингиз-хане В.И. Даль сообщает, что перевод был сделан с татарского текста, опубликованного в 1822 г. адъюнктом восточной словесности Казанского университета И. Хальфиным (1778-1829), а последним сказка “заимствована из какой-то старинной рукописи, отысканной в татарской деревеньке” [24, с. 227]. Далю понравилась эта легенда, которая “как все сказки, основана на некоторых исторических событиях, перемешана с баснословными преданиями, разукрашена небывальщиною всякого рода и искажена странностями уносчивого восточного воображения... Сказка эта вещь неважная, но наравне со многими подобными заслуживает, кажется, быть тиснутою, хотя бы только в повременном издании” [Там же]; примечательны слова Даля: “Стыдненько, что мы доселе не много ознакомились с непространною словесностью азийских народов или около белой Руси обитающих” [Там же.].
В.И. Даль уверен в точности своего перевода и называет тех, кто помогал ему - оренбургского муллу и преподавателя Неплюевского военного училища М.И. Иванова. “Кажется, перевод верен и близок, - пишет он, - впрочем, подлинник во многих отношениях сбивчив и неясен, да притом и словаря татарского у нас в России нет вовсе. Я ссылаюсь во всем, что сделал, на муллу Абдуллу и на учителя татарского языка при Неплюевском военном училище, г. Иванова, который со всегдашним радушием и готовностью нередко служил мне, так сказать, живым словарем” [Там же].
Приведем небольшой отрывков из этой сказки, иллюстрирующий достоинства перевода. В нем идет речь о том, как красавица Буртакучюн спасла четырех мальчиков из непокорных родов, которые по приказу Джингиз-хана были вырезаны, а хан, узнав об этом, приказал привести ослушницу. «Буртакучюн, отвечав на это, хорошо, иду, встала, накинула хребтовую соболью шубу на распашку, а на нее башмет алого шелку, надела на голову шапку чернобурой лисы и взяла утаенных четырех ребятенок с собою. А ребятам тем было, которому одиннадцать, которому тринадцать, а которому и четырнадцать годов и собою бесконечно пригожи. Сама же Буртакучюн была пятерицею пригоже их; и в то время не было человека, видавшего подобную красавицу; только всемогуществом Божиим могла быть создана таковая. Волосы у нее были в сорок сажен маховых, и две прислужницы, склав их в золотые чащи, несли их за нею вслед... Пан, увидев красоту ее и долгий волос, изумлялся; однако же сказал: “гой Буртакучюн, для чего ты, утаив детей этих, стала мне виновата воровством?” И Буртакучюн умильно молвила: “О хан! Из сожаления к тебе утаила я их и сделала”. И Джингиз-хан спросил: “Да почему же ты меня жалела?” Она же отвечала: “О, хан, мой, тяжело будет душе твоей так я подумала... Ты, будучи ханом, не раб всевышнего бога? И сам лев даже, хотя он и зверь лютый, гонится за добычею вперед, а за тою, которую уже миновал, назад не кидается, а дарует ей волю... Хан мой, ты человек. И так, даруй жизнь мне и детям этим! Месть - дело низкое, чернь, не щадящая достоинства, погубила бы и их при общем убийстве, а потому, чтобы не истребились роды их и племена, я их сокрыла”. Тогда Джингиз сказал: “Гой, ради убедительных речей пространного, как море, сердца твоего дарю им жизнь и свободу от сотни тысяч смертей».