Одним словом, события развивались так, что необходимо было что-то предпринимать. Нельзя было и дальше во всем полагаться на судьбу (родит, мол, жена, а там посмотрим). Судьба и так была слишком щедра к Курганову в тот 1953 год, «подарив» ему для производственной практики прекрасный город Великие Луки (в другом городе, среди других людей ничего бы могло и не произойти).
Да, нужно было что-то решать. Нужно было рубить узел топором. Нужно было самому войти в поток хлынувших на тебя неожиданностей и своими собственными усилиями выволочь себя на противоположный берег (эта формула прочно укреплялась в характере Курганова), так как тот берег, по которому ты шел раньше, теперь покинула удача. (Справедливости ради, очевидно, все-таки следует сказать о том, что реальная ситуация в редакции не была уж такой критической, как это казалось тогда Курганову. Просто самолюбие его в то время слишком болезненно обострилось из-за возникших в редакции кулуарных разговоров о его молодости и неопытности.)
Правда, было еще одно обстоятельство, которое не ко времени вносило путаницу и в без тою сложные настроения Курганова. «Ну хорошо, — думал Курганов, — заграница, Африка, пальмы, крокодилы, может быть, даже Бармалеи… Уйдет она от меня навсегда, эта заграница, если я сейчас туда не поеду?.. Никогда я больше за границу не попаду, что ли? Ведь все равно нельзя сейчас ехать из-за жены, из-за токсикоза этого проклятого…»
«Но и оставаться в редакции тоже нельзя, — думал Курганов. — В будущем никого не будут интересовать детали, в будущем будут знать только одно: собирались послать на работу за рубеж и не послали. Значит, не случайно. Значит, что-то есть… И пойдут разговоры, пересуды — еще хуже теперешних… Значит, надо уходить. Значит, надо зачеркнуть Великие Луки. И все то, что произошло со мной в Великих Луках. И все то, от чего пришлось отказаться, через что пришлось переступить ради того, чтобы Великие Луки состоялись… Значит, надо уходить, не попытавшись даже минимально развить свой успех в Великих Луках, который и замечен-то впервые был именно здесь, в этой редакции…»
Уходить. Но куда?.. Брось, не темни, упрекал сам себя Курганов. Ты прекрасно знаешь, куда тебе можно, а главное — хочется уйти. Совсем рядом. Всего-то навсего подняться с первого этажа на второй. И ты давно уже собираешься это сделать… Но что-то мешает. Что?.. Неудобно… Тебя встретили здесь как человека, создали условия… Разговоры? А может быть, ты преувеличиваешь их значение? Может быть, они возникли тогда, когда стало ясно, что из-за жены ты все равно никуда не поедешь?.. Может быть, никто никогда и вспоминать не будет — почему тебя когда-то не послали на работу за границу?.. Может быть, ты возводишь напраслину на своих товарищей по редакции, с которыми вместе работаешь?
«Может быть, — думал Курганов. — Но уходить все равно надо».
Да, существование второго этажа вносило большую путаницу в мысли и настроения Курганова в ту весну, когда он, уже работая в крупной московской газете, одновременно должен был заканчивать пятый курс факультета журналистики МГУ и защищать на кафедре теории и практики советской печати диплом на тему «Проблемы типического в советской газетной сатирической публицистике».
Все дело было в том, что на втором этаже того же самого здания, где первый этаж занимала газета, впервые обратившая в свое время внимание на лихую производственную практику в Великих Луках студента четвертого курса факультета журналистики Олега Курганова и вытребовавшая упомянутого выше студента к себе в Москву на работу, — на этом самом втором этаже тоже была расположена редакция, но только совершенно другой газеты (молодежной).
Конечно, по марке, престижу и солидности две эти газеты, занимавшие одно здание, ни в какое сравнение друг с другом идти не могли. Первая, взрослая газета (как уже было сказано) имела мощный, разветвленный аппарат собственных корреспондентов чуть ли не во всех республиках и областях страны и чуть ли не во всех странах мира. Молодежная газета с трудом насчитывала пару десятков собственных корреспондентов внутри страны и трех-четырех корреспондентов за границей (практически по одному корреспонденту на одну часть света, да и то не на каждую).
И наконец, главная разница между газетами состояла в том, что взрослую газету огромным тиражом печатала громадная, похожая на крейсер, ротационная машина (и тут же взрослую газету грузили в машины, везли в аэропорты, перегружали в самолеты и развозили сразу по всей стране), а молодежная газета попадала в ротационную машину во вторую очередь, «крейсер» печатал ее медленно, нехотя, будто «отстреливался» одним бортом, и в аэропорты молодежную газету тоже везли медленно, не торопясь (не так, как взрослую — экспрессом), да и рассылали молодежную газету с самолетами далеко не во все города страны.
И тем не менее, несмотря на все это, несмотря на все перечисленные выше преимущества взрослой газеты перед молодежной, Олег Курганов, встречая иногда в столовой или в ночном буфете розовощеких, белозубых, в спортивных куртках, в свитерах, в модных пиджаках с пестрыми галстуками, все время смеющихся, острящих, непрерывно рассказывающих анекдоты сотрудников молодежной газеты, внимательно наблюдал за ними, прислушивался к их разговорам, бросал на них долгие и завистливые взгляды.
Там, на втором этаже (Олег не знал этого, но чувствовал интуитивно), шла совершенно иная жизнь. Очевидно, она, эта жизнь на втором этаже, во многом походила на редакционную жизнь великолукской газеты — была шумной, веселой, озорной, быстрой, находчивой (корреспондентов во всех странах и областях не было, приходилось изворачиваться) и, может быть, даже немного легкомысленной. Внешним выражением этой веселой и слегка легкомысленной внутриредакционной жизни второго этажа можно было, очевидно, считать довольно частые и шумные вторжения в столовую в обеденный перерыв чуть ли не половины всей молодежной редакции сразу, которые обозначали каждый раз какое-нибудь торжественное событие в жизни одного из сотрудников: день рождения, увеличение семейства, публикацию хорошей статьи, возвращение из далекой командировки.
В таких случаях ребята из «молодежки» быстро сдвигали где-нибудь в углу несколько столов, мгновенно добывали на раздаче два-три винегрета, какой-нибудь незамысловатой холодной закуски и равное числу присутствующих количество пустых стаканов, которые тут же, в результате каких-то таинственных и неуловимых манипуляций, оказывались наполненными. («Комсомол у меня только сухое пьет, — безапелляционно заявляла буфетчица Клава, когда кто-нибудь из обитателей первого этажа пытался сделать ей замечание за продажу спиртных напитков в рабочее время, — гурджаани или цинандали. Руку на отсечение даю».) И эта страшная клятва была чистой правдой, потому что только из-за постоянной приверженности сотрудников молодежной газеты к сухим винам шеф-повар разрешал им устраивать в столовой свои застолицы. («Лично я, например, никакого криминала здесь не вижу, — говорил шеф-повар, если кто-нибудь с первого этажа все-таки требовал принять административные меры, — Во Франции, например, даже в детском саду вино к обеду подают. Вино есть научно обоснованный стимулятор аппетита»).
Иногда вместе с ребятами из «молодежки» в столовую приходил главный редактор их газеты — плечистый, невысокий, плотный человек с большой, массивной головой и глубоким пристальным взглядом, бывший сотрудник взрослой газеты, много лет проработавший ее постоянным корреспондентом в Южной Америке. Чокнувшись и выпив с коллективом за очередную дату, главный закуривал и, коротко и энергично похохатывая, начинал всегда рассказывать что-нибудь интересное из своей заграничной южноамериканской жизни, и по тому, как тянулись к нему со всех углов застолицы вихрастые головы, по тому, как вытягивались из воротов курток и свитеров стриженые затылки, чувствовалось, что главный редактор молодежной газеты действительно многое повидал за свою жизнь в Южной Америке и что он, очевидно, умеет не только интересно рассказывать обо всем этом своим весельчакам подчиненным, но и умеет интересно и здорово работать с ними.
Курганов, сидя где-нибудь рядом, за соседним столом, только вздыхал тяжело, глядя на все это.
Между тем сами ребята из молодежной газеты давно уже заприметили Курганова по его тренировочному костюму с белыми буквами «СССР» на груди. (Оказалось, что в «молодежке» работает один парень из университета, из предыдущего выпуска, и вскоре уже весь второй этаж знал, что внизу, на первом этаже, в одном из отделов «большой» газеты, в ожидании отправки собственным корреспондентом в Африку, сидит сам Олег Курганов — знаменитый легкоатлет, рекордсмен по десятиборью, тот самый Олег Курганов, который вот уже четвертый год подряд показывает лучшее время в эстафете по Садовому кольцу на самом большом этапе, на Таганской горе.)
Спортивный отдел молодежной газеты отрядил к Курганову Делегацию сотрудников — знакомиться и вообще. (Курганов в это время сидел в пустующей комнате одного из уехавших в командировку сотрудников и читал нуднейшее письмо из Министерства рыбной промышленности, которое начисто опровергало опубликованный несколько дней назад фельетон о вымирании рыбы в Азовском море и, наоборот, утверждало, что нигде так хорошо и вольготно не живется рыбе, как в Азовском море, нигде она так радостно и щедро не размножается, как около причалов металлургического комбината, где в море, судя по приведенным в фельетоне документам, круглые сутки сваливали шлак и лили без остановки отработанную серную и соляную кислоту.)