ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Одиннадцатого ноября 1919 года в село Большая Михайловна по укатанной бурой дороге въехала большая группа всадников с несколькими санями, запряженными парами. Из села часа четыре тому назад выгнали деникинцев. Кое-где из снега торчат поломанные сани, и, опрокинув церковную ограду, грустно склонилась на могилу протоиерея короткая и толстая гаубица.

Сталин — в ушастой шапке, края которой слегка закуржевели, — отрясая снег с валенок, поднялся на крыльцо дома. За ним шли Ворошилов, Буденный, Щаденко. Когда они уже вошли в дом, к крыльцу подъехал Пархоменко, вызванный Сталиным из Самары, где Пархоменко лечился от малярии и «переутомления». Войдя в дом, он сел у порога на скамью возле рукомойника и, сбрасывая ледышки с усов, внимательно прислушивался к тому, что говорилось на совещании.

Сталин и на примере недавних боев — разгром корпуса Шкуро буденновцами, победа под Касторной, а также и на примере Царицына, — говорит, что в гражданской войне могущество конных масс для сокрушительного маневра неоспоримо. Опыт доказал это. Уже сейчас плоскости Российской равнины превратились для белых в откос. Надо сделать этот откос еще круче, чтобы если уж падать белым в море, так падать с хорошей вышины. И затем Сталин предлагает создать конную армию.

— Это будет первый опыт сведения кавалерийских дивизий в такое крупное соединение, как армия, — опираясь концами пальцев о стол, говорит он не спеша, прямой, спокойный. — Такого кавалерийского соединения, как армия, в прошлом ни у кого не было, в ученых трудах об этом ничего не написано. Но что ж, в ученых трудах господ военных тоже мало написано о возможности существования Советской республики.

И он медленно оглядывает присутствующих, как бы безмолвно читая опыт их жизни, ту книгу истории, которую они создают.

— История есть развитие, — говорит он, — и теперь развитие общества и науки перешло к рабочему классу. Ученые книги суждено писать рабочему классу. Мы это доказывали, и чем дальше, тем сильнее будем это доказывать.

Реввоенсовет южного фронта принял предложение Сталина. Выбран Реввоенсовет Первой Конной: Буденный, Ворошилов, Щаденко.

Пархоменко был чрезвычайно доволен. Еще недавно в Самаре, когда он говорил о важной роли коня, ему возражали: почему и откуда возьмется конь в центре, когда там и человеку-то есть нечего? И, вспоминая возражавших, Пархоменко думал: «Вот Ламычев-то порадуется».

Заседание продолжается. Идут разговоры о том, как устроить и как лучше организовать войска, как устранить нехватки и неполадки и каких лучших командиров и бойцов куда назначить.

Уходя, Сталин остановился возле Пархоменко и, слегка дотрагиваясь до его груди, мягко сказал:

— Напоминаю: не останавливайтесь ни перед какими препятствиями, товарищ Пархоменко, чтобы снабдить Конармию, сделать ее более сильной и стойкой. Вас мы поставили на очень ответственную работу, хотя, быть может, и не эффектную на первый взгляд.

Лицо Пархоменко покрылось розовым румянцем радости и гордости от большого доверия наркома. Он стоял выпрямившись, с широко раскрытыми глазами. Он хотел сказать очень многое, но от смущения мог только проговорить обычной своей скороговоркой:

— Учитывая опыт Царицына, думаю, что враги наши будут реветь.

Сталин улыбнулся:

— Само собой разумеется, что они будут реветь, потому что мы их бьем. Но надо заставить их реветь и потому, что мы много везем угля в Москву.

Так Пархоменко был назначен особоуполномоченным при командарме Первой Конной.

Станции Донбасса были загружены захваченными эшелонами, водокачки взорваны, технический персонал убежал с белыми, не было ни продовольствия, ни угля. Пархоменко сортировал эшелоны, доставал хлеб, отправлял уголь в центр. Надо напомнить, что на другой день после создания Первой Конной появилось циркулярное письмо ЦК РКП(б) к партийным организациям о борьбе с топливным голодом. А добывать уголь было очень трудно. Много рабочих ушло в Красную Армию, много погибло от эпидемии сыпняка, много было убито деникинцами, а многие, скрываясь от голода, ушли в деревню. Пархоменко организовал на узловых станциях, например Лопасне и Дебальцеве, бригады рабочих, открывал депо и помогал бригадам ремонтировать мертвые паровозы и вагоны, чтобы потом эти паровозы и вагоны могли везти снаряжение и пищу в Первую Конную. И как приходилось трудно, видно хоть бы из того, что на станции Дебальцево стояло сто двадцать паровозов, а замерзло из них восемьдесят, и за ремонтом этих восьмидесяти пришлось наблюдать все время самому. А тут сообщили кстати, что на ближайших станциях появились банды белых, и тогда Пархоменко мобилизовал рабочих и поехал разгонять эти банды.

Конармия стремительно приближалась к Ростову.

Возле Таганрога, на станции Матвеев Курган, когда уже стало ясно, что Ростов падет не сегодня-завтра, Пархоменко назначили комендантом и начальником гарнизона Ростова.

Нахичевань взяли в самое рождество. Ока Городовиков, комдив-4, ехал по пустынному городу, выбирая дом для ночлега. Один из домов на вид показался ему достаточно теплым. Городовиков постучался в дверь особняка.

— Чей дом? — спросил он у лакея, открывшего дверь.

— Коннозаводчика Мирошниченко.

«Э, постой, погоди, — думает Городовиков, — никак, старый знакомый? Когда-то в Сальских степях служил я у тебя табунщиком и пастухом».

Вошел. Электричество освещало большую столовую, громадный буфет красного дерева и белый стол, на котором играл хрусталь, розовым блестели поросята, багряно отливали окорока и в серебре струились большие рыбы.

— А где хозяин? — спросил Городовиков.

— Убежал.

— Не пропадать же столу, — сказал Городовиков и велел позвать гостей.

В час ночи пришли гости: Ворошилов, Буденный, Щаденко, Пархоменко. Гости с хохотом читали билетики из бристоля с фамилиями гостей, лежавшие поперек хрустальных бокалов. Как много знакомых фамилий! Где-то они, эти генералы, купцы, спекулянты, епископы? Где-то они встречают рождество?

Ворошилов шел вокруг стола и пальцем один за другим сшибал с бокалов белые квадратики. Обойдя стол, он сел на хозяйское место и сказал:

— Хотя в нашей программе и не значится встречать рождество, но все же отказать хозяину неудобно. Прошу садиться, товарищи.

Гости сели. Ворошилов, направляя в бокал густую багровую струю вина, сказал:

— Предлагаю и другим, как и раньше, следовать за мною. — Он поднял бокал. — Пью за Красную Армию! Пью за красный Ростов!

И, наливая второй бокал, проговорил:

— А теперь выпьем за красного коменданта города Ростова!