16

Давно уже прошел условленный час, а матросов с «Меконга» все нет как нет. Дощатая лодка, привязанная к шесту, спрятана в камыше. На ней ни фонаря, ни факела. Гай и лодочники ждут в нетерпении и тревоге.

— Уж не случилось ли чего? Вы побудьте здесь, а я пойду разузнаю.

Гай выбралась на берег. В непроглядной тьме, то и дело оступаясь на едва различимой тропинке, Гай спустилась вниз. Теперь под ногами у нее то кочки, твердые как камень, то хлюпает грязь. Днем от берега до шоссе рукой подать, а сейчас, в этакую темень, Гай никак не доберется. Она уж стала беспокоиться, не заблудилась ли, но тут в темноте почти в двух шагах от нее мелькнула белесая полоса дороги. Наконец-то!

После кочек по асфальту шоссе так легко шагать! Гай почти бегом устремилась к бензохранилищу.

— Кто там? — раздался чей-то шепот из зарослей бамбука возле дороги.

— Я. Где ребята? Это ты, Ан?

— Гай? Ребята с корабля уже прибыли, и их встретили.

— Давно?

— Не очень.

— В какую сторону они пошли?

— Я в темноте толком не разобрала, по-моему, спустились к берегу реки.

Значит, скоро все будут здесь. У Гай отлегло от сердца. Она присела на корточки рядом с тележкой, стоявшей в зарослях бамбука. Вдали сверкнула молния, осветив тяжелые, низкие тучи.

Пока Гай сидела в темноте на обочине дороги, поджидая матросов, на палубе военного корабля «Меконг» события шли своим чередом. При свете фонаря Лап с друзьями играли в карты, а рядом стояли зачехленные тяжелые пулеметы. Неподалеку, на носу корабля, в легких креслах сидели четыре японских офицера, сидели спиной к игрокам, смотрели на огни Хайфона и, покуривая сигареты, перебрасывались фразами. Какой-то матрос, уставившись в темноту ночи, рассеянно тянул на губной гармонике мечтательно-грустный мотив.

Лап шлепнул картой и рассмеялся.

— Что это они там разболтались?

Матрос, сидевший напротив и напевавший какой-то мотивчик, отозвался:

— Да все жалуются на судьбу. Сердечные друзья, немцы, отдали концы, а тут им самим приходится оставлять один остров за другим. И дома что ни день — американские «летающие крепости» над головой. Вот и загрустили, гадают, доведется ли еще увидеться с женой, с детьми!

— Отлично!

Лап снова рассмеялся и шлепнул картой.

Звучала гармоника, матросы играли в карты, японские офицеры сидели в креслах на носу. Но на самом деле картина была не столь уж мирной. За поясом у Лапа был спрятан револьвер, а в кармане у красивого парня, так искусно игравшего на гармонике, лежал второй. Под циновками у двух партнеров Лапа лежали наготове огромные кухонные ножи. Если бы одному из японских офицеров пришло в голову приподнять брезент на пулеметах, чтобы проверить, все ли в порядке, ребятам не осталось бы ничего иного, как перебить их всех до одного. И удрать. Все болты, которыми крепились пулеметы, были уже отвинчены, оставалось только снять и унести их с корабля! Черт подери, что это им взбрело в голову притащиться сюда! Лап на чем свет стоит ругал про себя японцев. Когда начало смеркаться, офицеры отправились ужинать, они выпили и остались играть в карты в кают-компании. Ребята тем временем отвинтили оба пулемета. Хорошо еще, что они сообразили оставить их пока на своих местах, потому что едва они покончили с болтами, как услышали шаги на лестнице, ведущей на палубу.

Еле-еле успели набросить на пулеметы брезент и усесться на палубу. Лап вытащил из кармана колоду карт и стал торопливо сдавать… Японцы, проходя мимо, покосились на них, но, не заметив ничего подозрительного, расположились на носу и начали беседу, которой не видно было конца.

Нетерпение Лапа достигло предела, когда на палубу не спеша поднялся Ти, напевая про себя условленный мотив. Это означало, что он уже связался с товарищами и отвел их туда, где небольшой канал вливается в речку, метрах в трехстах от корабля.

Все было в порядке, все готово, только проклятые японцы, похоже, не собирались прекращать свой нескончаемый разговор! Лап взглянул на часы. Девять сорок пять… Не хватало еще, чтобы военный патруль наткнулся на товарищей там, на берегу, тогда все пропало! Десять… Уже стали гасить фонари на корабле, а японцы все не двигались с места.

Лап с друзьями собрали карты и стояли на палубе, делая вид, будто слушают гармонику. Десять двадцать… Японцы наконец поднялись. Лап на всякий случай сунул руку за пояс. Офицеры, продолжая разговаривать, прошли мимо накрытых брезентом пулеметов и стали спускаться по лестнице. Матросы переглянулись и с облегчением вздохнули.

И все же придется ждать, пока японцы не заснут.

Была уже полночь. На корабле погасили все фонари, кроме одного, сторожевого, на носу. Лап вынул револьвер и встал на всякий случай у лестницы.

— Давай! — произнес он шепотом.

Матросы отбросили брезент и сняли один за другим оба пулемета на палубу. Потом, обвязав их веревками, спустили в лодку, которая стояла наготове у борта корабля. Двое матросов в лодке осторожно приняли оружие. Работали молча, напряженно вслушиваясь и боясь произнести вслух хоть слово. Но все было сделано на удивление быстро и ловко. Не прошло и десяти минут, как оба тяжелых, громоздких пулемета уже лежали в лодке.

— Теперь давайте остальное!

Матросы бесшумно спустились по лестнице в трюм, достали около десятка ящиков с патронами и несколько винтовок и осторожно опустили в лодку. Японцы спали в своих каютах, не ведая о том, что творится у них на корабле.

Все в порядке! Лап подал знак, остальные спустились в лодку и взялись за весла. Лодка отошла от борта корабля и растворилась в темноте. Только вода чуть слышно плескалась под веслами.

— Кажется, они!

Гай привстала. В темноте возникли какие-то фигуры, послышалось тяжелое дыхание.

— Фу ты черт! Где же они? Тхайнгуен! Тхайнгуен!

— Здесь, здесь Тхайнгуен!

Две женщины вышли из темноты навстречу матросам, которые с трудом тащили оружие и ящики с патронами.

— Лап здесь?

— Это ты, Гай?

— Все собрались? Никто не остался?

— Сейчас проверю. Нас шестеро. А у вас трое? Значит, все!

— Ну, пошли к тележке.

Шли молча, слышно было лишь тяжелое дыхание. Погрузив поклажу на тележку, матросы окружили ее со всех сторон и покатили по дороге.

— Ти, возьми револьвер, пойди вперед, разведай дорогу.

Радостно возбужденные, матросы негромко переговаривались в темноте.

— Здорово ты тогда шлепнулся! Ничего не повредил? Я слышу: как грохнет! Ну, думаю, придавило парня пулеметом.

— Да, у этого канала такой крутой склон — шею сломаешь!

— Интересно, как они там, на корабле, узнали?

— Если бы узнали, была бы тревога. Стали бы искать нас!

— Однако нужно поскорее убираться отсюда. Заметят нашу лодку — кинутся в погоню!

Тележка легко катилась в темноте по асфальту, и они прибавили шагу.

Наконец они свернули на тропинку, проехали метров сто и остановились.

— Оставь одного с револьвером на шоссе, пока мы не перенесем все в лодку, — сказала Гай Лапу.

Когда все было кончено, на ручных часах Лапа светящиеся стрелки показывали три часа. Матросы разместились в лодке. Гай отдавала последние распоряжения.

— Поторопитесь, ребята. Постарайтесь до рассвета добраться до Нго и спрятать хорошенько лодку.

Лап все еще медлил на берегу.

— Ну, прощай, Гай. — В голосе его слышалось волнение. — Когда думаешь отправиться «туда»?

— Да через несколько дней. Слушай, Лап, а ты, я вижу, так и не узнал эту женщину. Это же Ан!

— Где? Вот тебе на! Ты тоже, оказывается, здесь? Такая темень, что я тебя не заметил.

— Всего хорошего, Лап! Желаю тебе здоровья!

— Как сынишка? Бог мой, уже пять лет прошло! Но я не забыл ни тебя, ни Кхака.

— Ну, ладно, полезай в лодку! — торопила Гай.

— Счастливо оставаться! До свидания, Ан!

Выдернули шест, и лодка медленно отплыла от берега. В густых сумерках чернело лишь пятно паруса, но и оно скоро растаяло в темноте.

На третью ночь Ан провожала Гай. Сон отправлялся вместе с ней. Этим рейсом также переправляли в военную зону одного капрала и шестерых солдат вьетнамской регулярной армии: захватив оружие и боеприпасы, они бежали из Киентхюи. На этот раз выехали пораньше и все прошло гораздо спокойнее.

Лодка уже готова была отчалить, а Сон все никак не мог расстаться с сестрой, все говорил, говорил… Ан понимала, что в эту минуту переживает брат, и старалась не выдать своего волнения. Она пожелала ему быть смелым, просила не беспокоиться о них, уверяла, что все будет в порядке.

Лодка отошла, Ан осталась одна на берегу. Ночное небо испещрили сверкающие звезды. Ан все стояла не двигаясь до тех пор, пока лодка не скрылась с глаз. Ей было и радостно и грустно. Вот и Сон стал взрослым и нашел свою дорогу, а у нее теперь много других забот.

Теперь Ан сама только того и хотела, чтобы у нее было как можно больше дел.

Она долго еще стояла и смотрела на речную гладь, сверкавшую отраженными искорками звезд.