«ЕСТЬ ДЛЯ ТЕБЯ ПОРУЧЕНИЕ»

День выдался ясный, солнечный, как большинство майских дней в Крыму. Море тихо плескалось у песчаных берегов. Шагая по захламленным улицам города, Витя вспоминал, что делал он в это время в прошлом году. Это был последний месяц школьных занятий. Готовились к экзаменам, «переживали». А потом ему дали путевку, в Артек. Артек! Артек! Какое это было счастливое время. Неужели и там фашисты? Да, конечно, и там…

В эту пору в прошлом году ребята уже катались на лодках, часами пропадали на море. Сейчас об этом нечего и мечтать. Гитлеровцы после десанта огородили пляжи колючей проволокой, нарыли траншей, построили доты. Они боялись нового десанта с моря. На пляжи никого не пускали.

Витя свернул на Лермонтовскую. Ему долго не открывали. Он постучал второй раз. За дверью послышались мягкие шаги, заскрипел засов. Дверь чуть приоткрылась, выглянула тетя Маруся:

— Ты, Витя? А я уж думала, полицаи пожаловали. Слышал: по городу обыски идут?

— Мне мама еще утром сказала, — ответил Витя и пошел в комнату Листовничей.

Тетя Маруся закрыла дверь на засов и прошла за ним.

— Это ваш молодой друг-приятель всех нас встревожил, — сказала она Нине Михайловне.

— Здравствуйте, Нина Михайловна! — весело крикнул Витя. — Слыхали? Из лагеря-то побег был. Вот здорово! Ловко вы все устроили!

Нина Михайловна поглядела на него серьезно и строго, как, бывало, смотрела в детском садике на расшалившегося малыша.

— Слышала, Витя, — сдержанно сказала она. — Только зачем же кричать об этом? И потом — откуда ты знаешь, что побег устроила я?

Витя понял, что не следовало начинать этого разговора. Сердце у него упало: вот так показал себя, болтун невыдержанный…

А Листовничая говорила, внимательно глядя в его смущенное лицо:

— Давай решим так: без вызова ты приходить не будешь. Когда нужно будет, я дам знать.

— Хорошо, Нина Михаиловна.

Вите было неловко, казалось, что Листовничая очень сердита.

— Я пойду, Нина Михайловна, — переступая с ноги на ногу, оказал он.

Но Листовничая удержала его.

— Подожди. Есть для тебя и твоих ребят одно поручение. Дело ответственное и, если сорвется, может кончиться плохо. Не знаю уж, доверить ли его вам?

Краска бросилась Вите в лицо.

— Доверьте, Нина Михайловна, — взволнованно заговорил он. — Вы не думайте, что мы маленькие. А за сегодняшнее простите. Очень уж обрадовался, что наши бежали. И, главное, так удачно. Ведь никого не поймали.

Листовничая, все еще, видимо, раздумывая и сомневаясь, подошла к столу и вынула из ящика завернутый в газету пакет.

— Вот что, Витя. В этом пакете — листовки. Доставлены они с Большой земли, от Красной Армии. Надо их распространить на Карантине: там у нас пока нет верного человека, а ведь твой Славка, кажется, на Карантине живет?

Витя кивнул утвердительно.

— Часть листовок, — продолжала Нина Михайловна, — можно расклеить, другие раздать надежным ребятам, чтобы дома прочитали родным. Как думаешь, не попадетесь вы с ними?

Витя снова заволновался.

— Нина Михайловна! У меня была листовка. Не попался? Нет. У нас, Нина Михайловна, звено. Ну, настоящее пионерское звено, как было до войны. Мы так сделаем — все шито-крыто будет.

Нина Михайловна протянула пакет.

— Хорошо, Витя, верю. Только о том, у кого взял листовки, даже самым близким друзьям — ни слова. Понимаешь? И что бываешь у меня, никому никогда не говори. Вызывать тебя буду через Любу Самарину. Ты ведь ее знаешь?

— Еще бы! — обрадовался Витя. — Она у нас пионервожатой была.

На прощанье Листовничая напомнила:

— Будь осторожен. Раздавайте листовки только надежным людям, проверенным, ребятам, разносите их по ящикам для газет. Если удастся, расклейте в переулках, где редко появляются полицаи.

Витя не пошел с листовками домой, а решил сразу идти в Володе Житкову. Надо было надежно спрятать листовки и договориться о том, как их распространять. Он выбирал самые глухие переулки, избегая не только фашистских патрулей, но и обычных прохожих. Пакет жег ему грудь, казалось, что из каждого закоулка, из каждой щели неотступно следят за ним невидимые колючие глаза. И он с трудом сдерживал себя, чтобы не побежать, не прятаться по дворам, что — он это хорошо понимал — только вызвало бы подозрения.

Домик Житковых стоял на окраине города, на взгорье, там, где вьющаяся между виноградниками дорога, уходила в леса. Володя жил с матерью: отец еще в первые дни войны ушел на фронт. На чердаке у него был устроен потайной склад. Под строгим секретом он показал Вите вороненый пистолет и две обоймы патронов. Это сокровище было тщательно завернуто в тряпочку и хранилось под балкой.

Дома Володе делать было решительно нечего. Единственное его утешение составляли голуби. Прежде их было десятка полтора. Но полицаи переловили почти всех птиц. Они истребили бы и оставшихся голубей, не пустись Володя на хитрость. Двух, самых любимых, он припрятал в подвале и две недели держал их там. Голуби растолстели, разленились, но зато уцелели. И теперь ранними утрами и по вечерам, когда уже темнело и полицаи не решались показываться на окраинах города, Володя выпускал голубей и наслаждался их полетом.

Витя теперь часто бывал у Володи. Они договорились создать из верных ребят пионерское звено и нередко подолгу обсуждали свои планы.

— Будем учиться, — говорил подвижной, горячий Володя. — Гитлеровцы школы закрыли, а мы все равно учиться будем. Учебники у нас есть.

Когда Витя пришел на этот раз к Житковым, Володя рубил во дворе дрова. Он высоко поднимал тяжелый колун и, крякнув, опускал его на поставленную торчком чурку. Витя незаметно подобрался и зычным, скрипучим голосом крикнул над самым его ухом:

— Хенде хох![1]

Володя бросил колун и отскочил в сторону. А через минуту они тузили друг друга, заливаясь веселым смехом.

— Ишь ты, подкрался, словно кошка к мышке, — бранился Володя.

— Два ноль в мою пользу, — определил Витя. — Признаешь разведчика?

— Ну, положим, ты воспользовался тем, что я занят. Когда дрова рубишь, некогда по сторонам глазеть.

— Ладно, не отговаривайся. Сознайся лучше, что прозевал.

На шум вышла мать Володи. Она удивленно смотрела на веселую возню ребят.

— Что это вы? — такого заразительного смеха не слышала она уже давно.

— Смешинка в рот попала, — отшутился Витя и подтолкнул друга в бок. — Идем на чердак.

— Давай прежде дрова перетаскаем. Вдвоем они быстро сложили в коридоре невысокую поленницу дров.

На чердаке Витя вынул из-за пазухи сверток с лис товками.

— Что это?

— Сейчас узнаешь, — и Витя развернул пакет.

Володя обомлел: перед ним лежали свежие, еще пахнущие типографской краской листовки. «Смерть немецким оккупантам!» — стояло в правом верхнем углу.

— Где ты взял?

— Где взял, там их уже нет. А сейчас давай думать, как эти распространять будем.

Но Володя умолял:

— Не томи, Витька, расскажи, где достал?

— Вот что, Володька, — строго сказал Витя. — Давай условимся: поменьше спрашивать. Листовки с Большой земли, от Красной Армии. Это не игра. Больше я ничего не скажу.

Володя не настаивал. Он взял одну листовку и стал читать:

«К населению Крыма».

«Героическая оборона Севастополя».

— Смотри-ка, про Севастополь, — обрадованно сказал он. — А гитлеровцы по радио врут, что заняли его.

Он продолжал читать вполголоса:

«Не верьте гитлеровской брехне, будто Севастополь пал. Севастополь борется и наносит удары по врагу. Только за несколько месяцев героической обороны города гитлеровцы потеряли более ста тысяч своих солдат и офицеров».

— Вот здорово!

Дочитали листовку до конца и взялись за другую. Наконец, Витя вспомнил, зачем пришел. Они стали обсуждать, как поумнее справиться с порученным делом. Соображали, кому можно без риска подбросить листовку в дома кого лучше обойти — труслив и не в меру болтлив; в какое время суток безопаснее заниматься этим; где всего лучше клеить листовки.

Когда все, казалось, было обговорено и решено, Володю вдруг осенило:

— Витька! Есть идея!

— Ну?

— Голуби! Прикрепить пачку таких штук за ногу и пустить. Голуби полетят и будут разбрасывать по городу.

Витя загорелся. Предложение использовать голубей для распространения листовок, показалось ему великолепным.

— Вот голова! — одобрил он друга. — Это ты замечательно придумал. Только…

— Что только? — с нетерпением спросил Володя.

— Только… только, — шептал Витя и, подумав, окончательно разочаровался: — Нет, это не годится. Во-первых, голуби возле дома будут вертеться. Полицаи сразу догадаются, чья это работа. А потом, как же ты сделаешь, чтобы листовки падали? Полетает голубь да и опять с ними сюда прилетит. Не годится.

Но Володя не хотел так быстро расстаться со своей выдумкой:

— Листовки можно воском прикрепить, — оказал он. — Воск растает на солнце, и они разлетятся.

— Нет, это ненадежно, — решительно заявил Витя. — Самое верное — расклеивать на заборах, разносить по почтовым ящикам. Завтра соберем звено и распределим обязанности. А с голубями — детская забава.

— Да что там ящики, заборы, — отмахнулся досадливо Володя. — Тогда давай змей сделаем. Понимаешь? Запустим змея с листовками. Целую пачку прицепим. Так? Сбрасыватель сделаем. Потянул шнурок, и листовки полетят, как голубки. А? — и он с торжеством посмотрел на Витю.

Но Витя колебался.

— Да ведь надо так, чтобы в надежные руки попало…

Володька не сдавался.

— Ну, давай хоть часть со змеем пустим, хоть попробуем, — убеждал он.

В конце концов Витя согласился. Ему, если говорить честно, самому хотелось распространить листовки каким-нибудь совершенно необычным способом.

Мальчики сейчас же начали мастерить коробчатый змей, Володя принес сосновую доску для реек, старые газеты. До позднего вечера чертили, строгали, пилили…

Уходя, Витя сказал:

— Я завтра Славку Ручкина позову. Втроем дело быстро пойдет.