ДОБРОВОЛЬНЫЕ ПОМОЩНИКИ

Новость: Тамара съезжает со старой квартиры. Боря в панике. Боится, что Тамара перейдет в другую школу. Хотя она и заверяет его, что квартира в том же районе и свой класс она не бросит.

В общем, предстоит новоселье. И, как ни странно, Боря узнал об этом чуть ли не последним. Все эти дни после уроков мы с ним мотались по городу. Закупали для класса бумагу, краски, кисточки.

В начале апреля в природе творилось что-то несуразное. После нескольких теплых, по-настоящему весенних дней с севера подул свирепый холодный ветер. Ртутный столбик по ночам стал опускаться на несколько делений ниже нуля. Днем же лил дождь. Окна автобусов и троллейбусов отпотевали, и пассажирам приходилось, остужая пальцы, протирать стекла, чтобы проделать глазок «на волю» и разглядеть, где же они находятся. Движение пешеходов по тротуарам убыстрилось по крайней мере вдвое против обычного. Все бежали, подняв воротники пальто, и спешили укрыться в подъездах домов, в магазинах, чтобы немного передохнуть, оглядеться и бежать дальше.

В суматохе, столкнувшись с Тамарой на остановке автобуса, мы не сразу и узнали ее.

— Тамарка, ты? — стискивая ее руку, удивился Боря. — Куда тебя несет?

— На новую квартиру. Мама просила помочь ей вымыть пол. После ремонта.

— Что, что? На какую квартиру? — переспросил Боря.

— А разве я тебе не говорила? Мы получаем новую квартиру. Попросторнее. Мама так рада. У нас и сейчас две комнаты, но ты же видел: они очень тесные.

— Погоди, Томка, — дернул ее за рукав Борис. — Отойдем-ка в сторонку. Ты что же это мне ничего не сказала? Уже переезжаете, и мне ни слова. И в школу, наверное, другую ходить будешь? — он даже похолодел от ужаса, проговорив эти слова. — Это надо же, и мне ни словечка…

— Да я хотела сразу сказать, а мама упросила: погоди, мол, вот переедем, тогда и скажешь. Зачем парня — тебя, значит, — раньше времени тревожить? Ну, я и пожалела тебя…

— Меня пожалела… А о себе ты подумала? Томочка! — он весь так и съежился от счастливой мысли. — Не езди ты с ними!

— Как это так? — не поняла Тамара.

— А так, оставайся здесь, на этой квартире.

— Нельзя. Уже другой семье ордер выписали. Приходили они, квартиру смотрели.

— Тогда совсем уходи, — горячо шептал Боря. — Собиралась же. И комната есть. — Он глянул на меня и добавил: — Я для сестренки подыскал.

Тамара с благодарностью посмотрела на него, отрицательно покачала головой:

— Не могу. Маму жалко. Нельзя сейчас. Не дадут им эту квартиру на двоих, если я уйду.

— Ну, тогда поехали. Должен же я знать, где ты будешь жить! Должен! На этом, что ли, ехать? — и он решительно прыгнул на подножку подошедшего автобуса, увлекая за собой Тамару. Успел крикнуть: — Сережа, не отставай!

Мы сошли на третьей остановке, и, пока добирались до дома, около которого еще валялись омываемые дождем кучи строительного мусора, Тамара все пыталась успокоить разволновавшегося Бориса:

— В школу я ходить буду в ту же самую. Так что никаких перемен. А дом этот даже лучше. Квартира у нас на третьем этаже. Мама очень довольна. И он тоже. Ходит, как победитель. Только и командует.

Боря молчал. Он понимал, что Тамара говорит о Василии Степановиче, но все слова, осуждающие его, уже были сказаны, и просто не хотелось повторяться.

— Слушай, Тома, у тебя очень удобный случай, — опять начал он, видимо, не раз возникавший между ними разговор.

— Что? — не поняла Тамара.

— Скажи, что ты не поедешь с ним.

— Нельзя.

— Почему?

— Знаешь, как маме трудно? Она будто между двух огней. Нет, не двух. Потому что я не огонь. А отчим жжет нас каждый день. То ее, то меня. И, когда нам очень больно, мы прильнем друг к другу, посидим, поболтаем, и легче станет. Раньше она этого не понимала. Думала, что Василий Степанович добрый, что около него можно согреться. А он жжет.

Боря молчал. Он думал. Он искал выхода из этого безвыходного положения.

— Ты собери свои вещи.

— Они в одном чемодане. Да еще положу в сумку.

— Скажи мне, когда будете переезжать.

— Зачем?

— Я хочу помочь вам. Носить вещи, грузить в машину. Караулить, наконец. Лишний человек не помешает. Вот и Сережа поможет, — кивок в мою сторону.

— Он не согласится.

— Согласится. Вот увидишь. Ты скажи маме.

И на этот раз Боря оказался прав. Я даже удивился, с какой легкостью Василий Степанович согласился, чтобы мы с Борей помогали им при переезде. Даже обрадовался.

— Тогда я и грузчиков не буду нанимать, — поспешно сказал он. — Трое мужиков. Сами все перетаскаем.

День переезда выдался теплым, по-настоящему весенним. Яркое солнце слепило глаза. Вдоль улиц с крыш позвякивала весенняя капель. Со стороны парка доносился птичий гомон, и я подумал: грачи, наверное, прилетели. Но, приглядевшись, увидел стайку зябликов. Они сидели на черных голых ветках ясеня, выделяясь своей необыкновенно яркой окраской. Как игрушечные. Грудки свежебордовые, словно птички только что выпачкались в краске. Перескакивая с ветки на ветку, они тихонько посвистывали: «Фить, фить». А галдели в середине парка неугомонные воробьи. Им в пору было радоваться весне. Позади осталась холодная и голодная зима. Уж лето-то они проведут в блаженстве. «Если не подкараулит и не сцапает кошка», — усмехнулся я.

Тамару мы застали в слезах. Оказывается, Мария Сергеевна купила ей к весне светленькое, легкое платье. Хотела порадовать дочку. Но покупка не понравилась Василию Степановичу.

— Деньгами разбрасываешься, — ворчал он. — А они мне нелегко достаются.

— Но у дочки нет ни одного нового платьица, — оправдывалась Мария Сергеевна. — И погулять пойти не в чем. Из старых она выросла уже.

— Гулять ей еще рано. Пусть подрастет. А для учебы достаточно и школьной формы.

Мария Сергеевна попыталась сослаться на то, как живут в других семьях.

— Девочки любят принарядиться. Школьная форма надоедает. Посмотри, девчонки выйдут вечером, как куколки разодеты. Зачем же нам свою дочь обижать?

Но Василий Степанович еще больше разобиделся.

— Ты только со своей дочкой и возишься, — с досадой упрекнул он. — Обо мне не подумаешь. Я тоже вот старую рубаху который месяц таскаю. Балуешь девчонку, а она на меня косо смотрит. Чтоб впредь без разрешения не смела ей ничего покупать. Слышишь?

Я как раз раздевался в коридоре и слышал весь этот разговор. Слышал, как мать покорно ответила:

— Не серчай. Если хочешь, продам я это платье соседкиной дочке. Пусть носит.

— Вот и отдай, — буркнул Василий Степанович и, косо глянув на притихшую Тамару, прошел на кухню.

А Тамара присела в своей комнате на кушетку и, сдерживая рыдания, бормотала что-то о своем горе и о том, что нет у нее на свете никого, кто бы пожалел ее, позаботился о ней. Даже дома нет ей покоя. Хуже, чем у чужих людей. Там хоть не попрекают куском хлеба, нет этих настороженных, нелюдимых взглядов, которыми Василий Степанович встречает и провожает ее. Нет, нет, надо пойти и сказать: «Мама, довольно. Если ты не оставишь его, то я одна уйду. Уйду куда глаза глядят. Я больше не могу, не могу».

Но к тому времени, когда пришел Боря, Тамара уже успокоилась, слезы высохли на ее щеках, и ее первоначальное решение показалось ей слишком поспешным. Может, все еще уладится. Не стоит расстраивать маму. В конце концов ей виднее, как лучше поступить. А она, Тамара, все стерпит, ради мамы стерпит.

— Надо что-то решать, — сказал Боря. — Ты посоветуйся с матерью. Заяви ей прямо…

— Нет, нет, — остановила его Тамара. — Не надо сейчас. Потом как-нибудь. У мамы очень плохое сердце. Не стоит ее из-за меня расстраивать.

— Но и так продолжаться не может. Вы обе таете на глазах, а он…

— Все равно, — отмахнулась Тамара. — Потом, потом… А сейчас надо укладывать вещи.

Боря не стал настаивать. Но сказал:

— Хорошо, я сам позабочусь о тебе. Только собери свои вещи отдельно. В отдельный чемодан.

— Конечно, — согласилась Тамара. — Вот в этот чемодан. Ты иди, помоги ему. А то он опять рассвирепеет.

За окном послышался шум подъехавшего автомобиля. Дверь резко захлопнулась, и Василий Степанович, веселый, улыбающийся, словно ничего не произошло, сказал с порога:

— Ну-с, молодые люди, довольно любезничать. Машина подошла, будем грузить мебель.

Тамара поднялась с кушетки и принялась укладывать свои вещи. Неожиданно оказалось, что вещей у нее значительно больше, чем можно было предположить. Из каких-то потайных уголков она доставала вдруг давно забытые игрушки и никак не могла решить, что же с ними делать. Старую, потрепанную куклу она долго держала перед собой в руках, все глядела на нее, вспоминая, сколько же лет прошло с тех пор, как папа привез ее из своей последней командировки. Тут же начала рассказывать мне, что это был за счастливый, незабываемый день. Она проснулась утром от назойливого солнечного зайчика, прыгавшего у нее на щеке. И не сразу поняла, что это лежит рядом с ней на подушке. Кукла была новенькая, в ярко-красном платьице, с длинной черной косой. Тамара схватила ее, закружилась от радости. Это было самое теплое воспоминание об отце, и ей стало приятно оттого, что оно ожило сейчас с такой силой, что, казалось, будто и не случалось того страшного, после чего она уже ни разу не видела отца. Она вздрогнула, испугавшись, как бы не вошел в комнату Василий Степанович. Ей было бы сейчас это особенно неприятно. Прижав куклу обеими руками к груди, она поцеловала ее и аккуратно положила в уголок чемодана, прикрыв сверху стареньким своим платьицем, чтобы никто не увидел и не запретил ей взять с собой эту единственную вещь, связывающую ее с незабываемым и безмятежным прошлым.

Осторожно выглянув в коридор, она сбегала в чулан и принесла большую черную сумку, с которой когда-то они с мамой ходили за продуктами. Поставив ее на пол, она сложила в нее все свои игрушки, которые были свидетелями ее счастливого и приятного детства, а сверху положила свой лыжный костюм, который мама купила уже без папы, но еще тогда, когда в их доме не было Василия Степановича.