РЫЖАЯ ГАЛКА

В ту пору все мы мечтали о полете в космос. У каждого над кроватью или над письменным столом висела фотография первого космонавта Юрия Гагарина. Мы завидовали Юрке Рогову, которого в нашем классе называли неизменно — Юрка Гагарин-Рогов. А я был просто Алешей.

Космический век принес с собой новые игры и увлечения. Мы мечтали о полетах в космос, с жадностью читали книги о приключениях юных космонавтов, строили и пытались запустить в небо баллистические ракеты. Но ракеты взрывались и сгорали или на земле, или едва оторвавшись от нее. Несмотря на неудачи, все мы — и мальчишки и девчонки — продолжали увлекаться космосом, по ночам рассматривали в самодельные подзорные трубы Луну, а днем, едва прибежав из школы, конструировали космические корабли. Из всей наш: ей компании только одна Галка Шумилова была равнодушна к космосу.

Галка любила гонять голубей. Может быть, потому, что в этот момент она оставалась одна. Только голуби. И больше никого. На людях моей однокласснице было хуже.

Она забиралась на крышу сарая, открывала дверцу обширной, обитой с двух сторон железной сеткой клетки, выпускала голубей и брала в руки длинную бамбуковую палку от старого удилища. Взмах палкой с привязанной на ее тонком конце тряпкой — и птицы взмывали вверх. Я понимал Галку. Следя, как в голубом бескрайнем небе, сверкая на солнце разноцветным оперением, летали по кругу голуби, можно забыть все: и горе, и обиды, и эту неприятную приставку к своему имени — Рыжая Галка.

Хотя космические увлечения по-прежнему занимали большую часть нашего свободного от школьных занятий времени, я постепенно начал завидовать Галке. Но мама не разрешала мне заводить голубей: боялась, что я заброшу учебу в школе, нахватаю двоек. Ей казалось: зряшное это дело — голубей гонять. «Хватит с тебя ракет», — говорила она. Папа в наш спор не вмешивался. И мне оставалось лишь одно — наблюдать, как Галкины голуби озорно кувыркались, взмывали вверх, улетали к стоявшим вдали животноводческим фермам, а потом вдруг возвращались назад и начинали кружить над сараем.

Иногда я подходил так близко, что Галка замечала меня и приглашала к себе на крышу сарая.

— Чего стоишь? — кричала она. — Полезай ко мне. Отсюда виднее.

Я торопливо карабкался по шаткой лесенке и становился рядом с Галкой. Она не была жадной. Понимала, что мне очень хочется погонять голубей, и сама передавала мне в руки палку:

— На. Я отдохну пока.

Я брал палку и бросал благодарный взгляд на Галку. Но голуби словно понимали, что ими управляет не хозяин. Они начинали снижаться. Каждый норовил поскорее усесться на клетку. Я отчаянно махал палкой.

Галка садилась на корточки и, поглядывая в небо, подсказывала:

— Вон того, того шугани, сизокрылого. Садится. Зажирел. Совсем летать не хочет. Пугни, пугни его. Не бойся.

Отдохнув, Галка брала из моих рук палку и говорила:

— Ладно, хватит. Ничего у тебя не выходит. Не слушаются они тебя. Иди теперь. А то мать увидит — ругать будет.

Она все знала. Или обо всем догадывалась.

Я слезал с сарая и долго еще стоял в сторонке, наблюдая то за голубями, кругами парящими над домами, то за тоненькой девчонкой в коротком сером платьице, бегающей по крыше и энергично взмахивающей палкой с черной тряпкой на тонком конце. Я так привык к этому, что однажды, когда, выйдя из дому, не увидел Галку на крыше сарая, очень забеспокоился. Побродив по улице с полчаса, я набрался смелости и вернулся к домику, в котором она жила. Наверно, я очень назойливо крутился под окнами, потому что створки вдруг распахнулись и выглянувшая на миг женщина спросила:

— Тебе чего, мальчик?

— Галя выйдет? — спросил я.

— Галя больна. — И окно захлопнулось.

Неделя, когда Галя болела, показалась мне какой-то серой, пасмурной. Хотя по-прежнему ярко светило солнце.

Не один я, и другие мальчишки интересовались Галкиными голубями. Но с мальчишками у Галки установились какие-то странные отношения. С ними она вела постоянную войну. Они никогда не подходили к сараю близко. Укрывшись где-нибудь за забором, молча наблюдали. А потом, не вытерпев, кто-нибудь один кричал:

— Эй, рыжая, хватит, слезай!

Галка не обращала на крик внимания. Только энергичнее взмахивала палкой, заставляя голубей уходить в синеву неба. Но мальчишки не унимались.

— Рыжая, рыжая, — начинали они кричать, приплясывая и уже не прячась. — Рыжая Галка — синяя мочалка!

Я никогда не дразнил ее. Но иногда оказывался в одной компании с мальчишками. Плясал и подпрыгивал вместе с ним. Просто из озорства. Нам нравилось, как злилась Галка.

Мальчишки кричали до тех пор, пока не выводили Галку из терпения. Она откидывала в сторону палку и, забыв про голубей, бросалась в погоню. Она не спускалась по лестнице, потому что тогда мы могли бы легко удрать от нее, а прыгала с крыши сарая прямо на землю. Ребята знали эту ее хитрость, но всякий раз попадались на нее, не отбегали заранее на почтительное расстояние, надеясь, что у них хватит на это времени, пока Галка будет спускаться по лестнице. Но она прыгала вниз и всякий раз кого-нибудь догоняла. Она была длинноногая.

Однажды она поймала своего одноклассника Мишку Тоболина, самого задиристого и вредного мальчишку, постоянно дразнившего ее.

— Пусти, больше не буду! — взмолился Мишка.

— Врешь, будешь! — с каким-то особым ожесточением твердила Галка, принимаясь дубасить Мишку своими маленькими, загоревшими на солнце кулачками.

Вырвавшись, Мишка отбежал в сторону и, вытирая слезы, стал издали грозить и ругаться:

— Погоди! Ты за это ответишь. Узнаешь, как драться. Рыжая! Рыжая Галка — мокрая мочалка! Рыжая, рыжая! Все вы рыжие. И мать у тебя рыжая… — И вдруг, словно вспомнив что-то, завопил: — Предательница! Своих предала! Предательница! И ты такая же, и ты…

И, поняв, что сказал такое, чего не прощают, Мишка со всех ног пустился бежать, перепрыгивая через канавы и камни, к дому.

Но Галка и не подумала догонять его. Она как-то вдруг съежилась, опустила плечи, словно на нее взвалили огромную тяжесть, и тихонько побрела мимо сарая не к дому, а в другую сторону — к лесу. Она даже забыла загнать голубей в клетку и закрыть ее. Я сделал это за нее, убрал лестницу и побрел вслед за ней к лесу.

Я нашел Галку у реки. Она сидела на камне, поджав ноги, и чиркала веткой по воде. Вслед за веткой шли неглубокие, быстро исчезающие борозды.

— Галка, — почти прошептал я. — Ты забыла загнать голубей. Слышишь, Галка?

Она не повернулась, отозвалась чуть слышно:

— Знаю.

— Я загнал их. И клетку закрыл. А лестницу в сарай убрал.

Я старался говорить и говорить, потому что молчать было страшно.

Галка не ответила, а все так же методично чиркала веточкой по воде. Потом сказала, не оборачиваясь:

— Уйди!

— Галка, ведь я…

— Уйди!

И я ушел.

На другой день я долго наблюдал, как Галка опять гоняла голубей. Наблюдал издали, не решаясь подойти ближе, так как чувствовал себя виноватым за вчерашнее. Галка ни разу не обернулась в мою сторону и не пригласила меня на крышу сарая. Я прыгал, скакал, бросался камушками. Никакого внимания. Тогда, не выдержав, стал напрашиваться сам:

— Галка, привет! Ты, поди, устала. Давай, я погоняю их. Ты же знаешь: я уже научился это делать.

Галка не обернулась. Только сказала сквозь зубы:

— Уйди!

— Галка! — крикнул я. — Не будь жадиной. Я тоже люблю голубей. Давай, погоняю.

— Не дам, — резко повернулась ко мне Галка. — Не дам! — зло повторила она. — Зачем дразнитесь?

— Я же не дразнился. Это Мишка…

— Все равно. Ты был с ними.

— И вовсе не с ними. Я стоял в стороне. Вот так. На целых два шага в стороне.

Она не ответила, и я понял, что Галка не уступит. И тогда не знаю, что произошло со мной. Я обозлился и, отбежав для верности за забор, чтобы Галка не догнала меня, крикнул:

— У, рыжая, рыжая, рыжая! Рыжая Галка — мокрая мочалка! Жадина-гадина, тухлая говядина!

Я кричал еще какие-то обидные и грубые слова, отступая все дальше и дальше, боясь, что Галка прыгнет с крыши и все-таки поймает меня.

Но Галка не стала прыгать и не побежала за мной. Она тихонько слезла с сарая по лестнице и тихо-тихо пошла по протоптанной ею дорожке к лесу. Этого я не ожидал. Ошеломленный тем, что случилось, минут десять стоял я, прислонясь к забору, а потом, когда Галка скрылась в лесу, осторожно, как и вчера, пошел за ней.

Она сидела на том же камне и в той же позе, подобрав ноги. Только не было веточки в ее руке. И как-то низко-низко опущена голова. Я остановился за деревом и думал, что же мне теперь сказать ей. Но я не успел вымолвить ни слова. Заметил, что плечи у Галки вздрагивают. И понял, что она плачет.

Да, Галка плакала. Смелая и гордая Галка, гроза всех мальчишек, умеющая прыгать с крыши сарая и бегать быстрее нас всех, плакала. Я сам это видел. Это было до того удивительно, что я не посмел подойти к ней. Осторожно, стараясь, чтобы не хрустнула случайно попавшая под ногу ветка, отступил назад и тихонько побрел домой».