БРАТЬЯ ТУЧКОВЫ
В начале прошлого века Петербург посетил богатый американец с дочерью. Ее красота и его деньги открыли им доступ в высшее общество, на петергофские балы и иные великосветские развлечения, куда дочь являлась, как и все дамы, в парижских нарядах, а отец в морском американском мундире.
Русские князья и графы неизменно заводили с дочерью разговор о ее красоте, а с отцом о войне, море, флоте.
Американец терпел-терпел, поддакивал-поддакивал, но однажды не выдержал:
— Ну почему меня везде и всюду расспрашивают о пушках и кораблях, неужто у вас больше ни о чем не говорят?!
— Позвольте, но вы же носите морской мундир. Стало быть, вы военный моряк, и все стараются угодить вам, говоря о ваших профессиональных интересах.
— Я никогда не был военным. Мне просто сказали, да я и сам вижу, что в России в приличном обществе нельзя обходиться без мундира, вот я и заказал, чтобы не перечить вашей моде, морской…
Над богатым американцем хотели посмеяться, но, оглянувшись вокруг, на танцующих, играющих в карты, бурно спорящих и степенно беседующих господ, сплошь затянутых в офицерские и генеральские мундиры, промолчали.
В России дворянство, начиная с императора, почти поголовно было военным сословием, что придавало военной форме высокий авторитет — она не только допускалась, но и поощрялась как на балах, так и в императорских покоях. Истинные царедворцы не расставались с нею даже в кругу семьи.
Мундир! Один мундир!
Он в прежнем их быту
Когда-то укрывал, расшитый и красивый,
Их слабодушие, рассудка нищету… —
воскликнул Чацкий.
В России было предостаточно военачальников, чью глупость, своекорыстие, бесчестие не могли прикрыть ни эполеты, ни ордена, ни награбленные миллионы.
Но было и иное. Под мундиром офицера и генерала нередко билось храброе сердце просвещенного дворянина. Имена нескольких русских военачальников известны нам с детства, о других мы знаем лишь понаслышке, путаясь в бесчисленных Шереметевых, Раевских, Орловых, Волконских, Воронцовых…
Во времена Суворова и Румянцева жил в Москве их боевой соратник, известный своим правдолюбием инженер-генерал-поручик Алексей Васильевич Тучков, чей дворянский род шел от новгородского боярина Василия Борисовича Морозова по прозванию Тучко. Всех пятерых сыновей Алексей Васильевич определил по военной части, наказав беречь честь смолоду и верно служить отечеству. Все пятеро со временем стали генералами и, несмотря на ненависть к ним всесильного Аракчеева и тяжелую боевую службу, ни в малых, ни в больших делах не опозорили своих мундиров.
1812 год стал для Тучковых, как и для всей России, годом величайшего испытания, годом славы и горя.
«Наступают времена Минина и Пожарского! — писал участник героической войны Федор Глинка. — Везде гремит оружие, везде движутся люди! Дух народный, после двухсотлетнего сна, пробуждается, чуя грозу военную».
Вдова инженер-генерал-поручика Тучкова благословила на войну с Наполеоном четверых сыновей-генералов. Пятый сын, отставной генерал-майор Алексей Тучков, служивший предводителем дворянства в Звенигороде, приехал в деревню к матери вскоре после Бородинской битвы.
Не дав времени поздороваться, мать остановила на сыне пристальный взгляд и спросила о старшем, самом любимом:
— Говори правду: что Николай?
Генерал-лейтенант, командующий третьим пехотным корпусом. В день Бородинского сражения находился на крайнем левом фланге в районе Утицкого кургана. В критический момент боя возглавил атаку пехоты и был смертельно ранен.
— Он ранен… Тяжело ранен.
— Он жив?
— …
— Сергей?
Генерал-майор, дежурный генерал Молдавской армии. За «отличное благоразумие и военное искусство» представлен Кутузовым к ордену св. Анны первого класса. Основатель города возле крепости Измаил, указом от 1812 года наименованного Тучковым.
— Жив.
— Павел?
Генерал-майор, командир бригады. Возглавляя авангард второй колонны 1-й Западной армии, отразил атаки пехотных и кавалерийских неприятельских корпусов и в течение дня удерживал крайне важную для отходившей от Смоленска русской армии позицию при Валутиной Горе. Во время последней контратаки, возглавленной им, был тяжело ранен и взят в плен.
— Ранен, в плену.
— Александр?
Генерал-майор, командир бригады. Погиб на Бородинском поле во время отражения одной из неприятельских атак на Багратионовы флеши, когда со знаменем Ревельского пехотного полка вел бригаду в контратаку.
— …
Мать встала с кресла, опустилась на колени, провела рукой по лицу.
— Ослепла… И слава богу. Все равно их нет и уже не будет.
Настали черные, как ночи, дни. Но все сыновья продолжали жить в сердце матери, в сердцах их жен и детей, в сердце России.
Имена двух погибших Тучковых, вместе с именами Багратиона и Кутайсова, были занесены на слитую из металла неприятельских орудий колонну, которую воздвигли ветераны сражения на Бородинском поле.
На месте гибели Александра его вдова построила церковь-памятник, а позже основала Спасо-Бородинский монастырь, став его первой игуменьей. (Земли трех владельцев сходились на этом месте. Вдова хотела прикупить у каждого по участку, но помещики отказались брать деньги, пожертвовав землю безвозмездно в память героя битвы.)
Павлу, когда он немного оправился от ран, Наполеон лично вернул шпагу, заметив: «Таким образом, как вас, берут в плен только тех, которые бывают впереди, но не тех, кто остается сзади». Офицеры артиллерийского полка, шефом которого состоял Павел Тучков по возвращении из плена, преподнесли ему серебряный кубок с надписью: «Признательность за благородство». Таким Павел Тучков оставался до последних дней своих, а когда скоропостижно скончался на посту генерал-губернатора Москвы, оказалось, что первый человек города не скопил денег даже себе на похороны. Город живо их собрал, поставил памятник на его могиле и основал в Московском университете четыре стипендии имени Павла Тучкова.
Алексей был долгие годы известен Москве гостеприимством, любезностью, добротой, меценатством. Он собирал картины и книги, разводил роскошные сады и парки, строил изысканные дома. Он, в отличие от братьев, не стал участником кровопролитных войн, выйдя в 1797 году в отставку, чтобы ухаживать за больным отцом и быть опорой многочисленного семейства, но он был верным сыном, братом, другом для всех Тучковых в их безутешном горе и заботливым отцом для своих сыновей.
Сергей стал военным писателем и поэтом. В Петербурге был издан четырехтомник его сочинений и переводов. Последние годы, живя в Москве у брата Павла, он посвятил запискам, в которых рассказал о событиях своего времени — восстаниях, дворцовых переворотах, войнах, о замечательных современниках, о природе и обычаях многих стран, где ему пришлось воевать.
Память о братьях Тучковых жива и по сей день. Портреты Николая, Павла и Александра выставлены в военной галерее Зимнего дворца. Их именем названа одна из московских улиц и подмосковный поселок. Именем Сергея Тучкова названа улица в городе Измаиле. На Бородинском поле и в его музеях до сих пор сохранилось немало свидетельств геройства братьев Тучковых.
«Доблесть родителей — наследие детей, — выбито на одном из гранитных памятников поля русской славы. — Все тленно, все преходяще, только доблесть никогда не исчезнет, она бессмертна».
Бессмертны и братья Тучковы.