9

9

Уму непостижимо, сколько гор можно свернуть, когда ты сыт. Когда в том месте, где живот прилипал к позвоночнику, появляется едва заметная выпуклость. Это желудок, и он не урчит и не откликается сосущей болью при малейшем движении. И полдня не минуло, а ты успел дважды сбегать к речке и прикатить тележку с бидоном, нагреть воды, вскипятить чайник, устроить стирку, убрать в квартире, наколоть паркетных досок с запасом для растопки печи, настрогать щепу, заштопать прохудившиеся колготки с носками и отправиться на рынок. Еще вчера на все дела и суток бы не хватило. Ползала Айями сонной мухой, спотыкаясь, и ведро с помоями казалось неподъёмной ношей.
- Ничего странного, - объяснила Эммалиэ. - Посчитай, сколько калорий съедено.
Действительно, у даганских пайков умопомрачительная энергетическая ценность - так указано на этикетках. Еще бы! Чужакам нужно думать о сражениях и победах, а не зацикливаться на мыслях о еде. Ко всему прочему, содержимое пайков витаминизировано и начинено микроэлементами. Поневоле позавидуешь питательному рациону даганнов.
С помощью тетради Айями перевела надпись на консервах с зелеными крышками: "тушеная конина". А содержимое синих банок так и осталось тайной за семью печатями - знаний, почерпнутых из тетради, не хватило.
- Тоже что-то мясное, - повертела банку Айями.
Зато этикетки на брикетах сообщили, что плотные прямоугольные бруски - ничто иное как прессованные крупы.
На следующее утро Эммалиэ взялась за готовку, и тут приключился конфуз. Рассуждая логически, соседка предположила, что на один прием пищи здоровый рослый даганн съедает один брикет и содержимое одной банки с тушеным мясом. Ну, а троим амидарейкам, в том числе маленькому ребенку, такое количество пищи не осилить.
Половину брикета, отколотую ножом, Эммалиэ отправила в кастрюлю, добавила тушеную конину и, залив водой, поставила вариться. Вскоре поплыл по кухоньке аромат и просочился в комнату, щекоча ноздри.
- Горох, - сказала Эммалиэ, помешивая варево. - Какой-то странный. Беловатый и сплющенный.
- На хлопья похоже, - заключила Айями, зачерпнув ложкой.
При свете дня вчерашнее унижение в клубе отошло на дальний план. И угрызения совести не мучили. Вчера было вчера, а сегодня Эммалиэ стоит у печки и готовит вкуснейшее из блюд. И погода радует: выглянуло солнце, и ветер гонит облака, высушивая лужи. В конце концов, сейчас начнется замечательнейшее пиршество, а остальное неважно. Сердце Айями трепыхалось от предвкушения. Сытная кормежка стоит того, чтобы поступиться гордостью. Да и на деле даганский офицер оказался вовсе не зверем, и близость с ним вышла не такой уж отвратительной и тошнотворной. Могло быть и хуже. Но воспоминание о даганне вогнало Айями в смущение - хотя бы потому, что требовалось его разыскать и попросить о помощи с трудоустройством.
Эммалиэ осторожно попробовала варево и застыла, уставившись в одну точку.
- Пересолено? Обожглись? - всполошилась Айями.
Эммалиэ бросилась к чайнику и, налив воды, судорожно выпила большую кружку.
- У-ух, - замахала рукой как веером. - Я думала, язык сгорит.
Оказалось, гороховая каша сдобрена специями в столь немыслимом количестве, что её невозможно есть.
- Как же так? - растерялась Айями. Наверное, офицер подшутил. Подсунул просроченные или бракованные продукты и теперь разыгрывает перед друзьями сценку, демонстрируя, как амидарейки льют слезы в три ручья, давясь переперченной кашей, и сжигают желудки от жадности.
От разочарования глаза наполнились слезами. Остается выбросить приготовленное, потому что нет мочи и ложку проглотить.
- Так... - размышляла Эммалиэ. - Думаю, здесь нет подвоха. Специи помогают в изгнании гельминтов, потому что в полевых условиях легко подхватить паразитов. Наверное, даганны специально добавляют острые приправы в часто употребляемые продукты. Это своеобразная профилактика. Попробую-ка развести кашу пожиже. Вдруг поможет?
Эммалиэ достала с полки другую кастрюльку, затем перелила кушанье в посудину побольше, а потом и вовсе пятилитровую емкость достала, потому что гороховые хлопья увеличивались, развариваясь, и забирали весь объем кастрюли. Пахло одуряюще вкусно, и у Айями подкашивались ноги от слабости, а желудок клацал, настойчиво требуя горяченького.
Люнечка, тоже заразившись воодушевлением, бегала вприпрыжку по комнате и нетерпеливо спрашивала:
- Мам, а сёдня каска будет?
- Будет, зайка. Каша с мясом, - ответила Айями, поглядывая с тревогой на кастрюлю. От острой пищи и у взрослого расплавится желудок, а что говорить о ребенке?
- Уля-я! - обрадовалась дочка. Рассадив игрушки на диване, принялась "кормить" с ложечки, помешивая в игрушечной кастрюльке: - И тебе каска с мяском... И тебе...
- Ну, пробуй. Оцени, - Эммалиэ протянула ложку.
Айями попробовала. Пожевала, гоняя во рту. Непривычно. А может, просто-напросто забылся вкус гороха и мяса? И не остро. Едва-едва, на грани вкусового восприятия, ощущается перец и еще что-то, но язык настолько потерял чувствительность, что присутствие специй в пище незаметно. И солить не нужно. А раз так - все за стол! Есть, есть и еще раз есть! Зарыться носом в кашу и лопать до отвала.
Но Эммалиэ запретила. Именно потому, чтобы не вспучило животы.
- Нужно есть понемногу, но часто. Хорошо, что получилось негусто. Иначе кишки не справятся.
И они ели. Смаковали. Наслаждались. Не отходили от кастрюли, к которой тянуло как магнитом. Даже Люня старательно вычистила свою тарелочку и потребовала добавки.
- Через часок, милая, - сказала Айями. - Пусть животик привыкнет.
И все ж наваренной каши получилось много. Эдак испортится, пропадет.
Зря Айями беспокоилась. Эммалиэ разнесла кушанье по знакомым, возвратив старые долги. Раскладывала по баночкам и относила. Но сперва испросила разрешение у Айями: можно ли? Потому что та, как главная добытчица имела право решать: протухнут излишки, или придется надрываться, поедая кашу, пока не лопнет пузо.
Потянулись и соседи, чтобы попросить поварешку-другую в долг. И опять Айями решала, кого накормить, а кому отказать. Накладывала в протянутые тарелки кашу и смотрела в глаза людям - догадались ли, каким образом добыта пища? Не стыдно ли принимать даганскую подачку из рук продажной соплеменницы? Но жильцы тупили взгляды в пол и благодарили. И дед Пеалей пришел, вернее, приковылял. Собрался кланяться, утирая слезящиеся глаза, но Айями запретила:
- Не смейте. Вот еще удумали.
Ниналини не пришла, зато пожаловала кумушка, частенько чесавшая языком во дворе. Айями отложила было кашу в протянутую тарелку, но Эммалиэ упредила жестом. "Обожди".
- Ты намедни о чем горланила на весь двор? - спросила, сведя брови.
- Разве ж упомнишь? - стушевалась женщина.
- А я вот отлично помню. О том, что не стоит задарма прикармливать хилых и убогих, всё равно Хикаяси придет за ними. Что молчишь? Говорила или не говорила?
- Я ж не о том... и не так, - растерялась гостья.
- А о ком же? Я да Люня во двор вышли, а других жильцов не было. И струсила ты. В спину бросила, а в лицо побоялась сказать. Кому подпевала-то?
- Не подпевала я. О своей судьбе задумалась, - оправдывалась просительница.
- Что ж ты о своей судьбе печешься рядом с тем, у кого есть кормежка? - бросала обвинения Эммалиэ. - Неужто у Ниналини не нашлось для тебя поварешки супа?
- Я же в долг прошу! И верну.
- Я верю, - сказала Айями, протягивая тарелку с кашей.
- Запомни: услышу от тебя слово худое - не пожалею, - пригрозила Эммалиэ женщине.
- Что ж вы набросились? - пожурила Айями, когда за соседкой закрылась дверь.
- За дело, - отозвалась Эммалиэ. - Она сегодня кашу съест, а завтра о твоей доброте забудет и разнесет слух о том, каким образом еда заработана. А Ниналини молчать не станет. Подхватит и застрекочет сорокой.
- Ну и пусть. От правды не спрячешься, - сказала Айями и поразилась словам, слетевшим с уст. Потому что верно сказалось. - Да и от кого прятаться? Все и про всех знают. Вчера, кроме меня, в клуб приходили и другие женщины.
- Всё равно. Пусть соседушка роется в своем белье, а в чужое нос не сует, - ответила Эммалиэ, раззадоренная приходом незваной гостьи, а потом переключилась на другую тему: - Вот что... Сходи-ка ты в больницу.
- Зачем?
- Покажись Зоимэль. Пусть осмотрит. Вдруг там разрывы? Саднит?
- Есть немного, - промямлила Айями.
- Обязательно сходи. В осмотре нет ничего постыдного.
- Я... не смогу, - налилась пунцовостью Айями. И не потому, что неловко говорить об интимном, а потому что Зоимэль осудит.
- Сможешь. В гарнизоне мужа нет-нет да выплывали на свет похождения местных сердцеедов, в основном, когда их одаривали разными болячками.
- Болячками? - ахнула Айями.
- Конечно. Чему удивляешься? Даганны - мужчины. Они прошли нашу страну с юга на север и, к тому же, везут следом своих шлюх. О какой чистоте отношений может идти речь? Наши поговаривают, что даганны принципиально не пользуются... ну, этими... резиновыми штуками... - замялась Эммалиэ, и женщины смущенно замолчали.
- Я подумаю, - ответила нерешительно Айями.
- Не думай, а делай. А мы с Люней на рынок сходим, попробуем продать костюм. Вдруг повезет?

- Смотрю, осмелела ты. Зачастила, - сказала Оламирь, впуская в прихожую. Под глазами у нее проступили темные круги, наверное, от недосыпа. Впрочем, помятый вид не умалял женственности, наоборот, ленивое кошачье потягивание демонстративно сообщило о том, что Оламирь мешали уснуть отнюдь не тревожные думы. - Не боишься?
- Кого? Соседей?
- Солнца на небе, - хмыкнула Оламирь. - На улице держись подальше от домов. Из окон всякое выбрасывают. Бывает, помоями обливают или гнильё швыряют. Или кулёчками с водой метятся.
- За что? - удивилась Айями. Вроде бы никого не обидела и никому дорогу не перебегала.
- За клуб. И за то, что со мной знаешься. Мне, за то, что гуляю с главным даганном, с двойным усердием кости перемывают и в выражениях не стесняются. Ну как, получила работу?
- Нет, - понурилась Айями и рассказала вкратце о своей неудаче, упустив подробности о кабинете музыки и о рояле.
- Ну ты, даешь, подруга, - усмехнулась Оламирь. - От страха, что ли, в голове перемкнуло? И что, говоришь, твой даганн остался довольным?
Айями и рта не успела открыть, чтобы опровергнуть то, о чем не упоминала, а Оламирь продолжила:
- Должно быть, долго пробыл на фронте, если согласился поиметь полено.
- Наверное, - ответила Айями, покоробившись грубыми словами. Но обижаться сейчас нельзя. - Помоги его найти! Мне нужно с ним поговорить.
- Мда, - посмотрела снисходительно Оламирь. - Ну, а в целом, понравилось? Не задавил тебя? Не порвал? Они же такие... большие.
- Не задавил. Помоги его найти.
- Надумала с ним встречаться? Швабры вроде тебя для даганнов - на раз, а для постоянных отношений нужны посочнее и поактивнее. Которые весело улыбаются и не молятся, когда их имеют.
Спасибо за откровенность, - скривилась Айями.
- Хочу попросить, чтобы меня приняли на работу, но не знаю ни его имени, ни чина. Помоги.
- Ладно-ладно. Помогу, - отозвалась раздраженно Оламирь. - В конце концов, не собираюсь упускать половину твоего пайка. Если был с сумкой, значит, приехал недавно. Солдаты ночуют в школе, офицеры - в гостинице.
- В гостинице? - чуть не подпрыгнула Айями. И как она не подумала, что чужакам нужно где-то спать?
- Узнаю сегодня вечерком, кто таков твой незнакомец. Приходи завтра и захвати что-нибудь из заработанного.
Понятно. Доброта не бывает бескорыстной. Не в военное время.
- Хорошо. Все даганны на одно лицо. Вдруг перепутаешь? - испугалась Айями.
- За кого меня принимаешь? - прищурилась Оламирь. - Думаешь, никто не заметил, как ты с ним ушла? Ну как, стоило оно того, чтобы пойти в клуб?
Айями не ответила на вопрос.
- Спасибо. Загляну завтра.
На обратном пути Айями, сделав крюк, остановилась напротив гостиницы. Конечно, не под окнами, а на противоположной стороне и через два дома. Так, издали шею вытягивала. Вдруг случится чудо, и на ступеньках появится тот, вчерашний? "Её" даганн. И волосы пригладила, и платье одернула, но впустую - ветер опять затрепал, облепляя ноги. Тьфу, неужели она прихорашивается?
У крыльца стояли машины. Окна в гостинице, как ни странно, со стеклами. Заметно, что рамы собраны из кусочков и склеены полосками бумаги. Хотя встречаются и целые рамы. Ну да, господа офицеры живут с комфортом. Наверное, здесь поселился главный военачальник города. А "её" даганн где устроился - на первом этаже или на втором?
Сколько же ждать? Быть может, придется простоять весь день, высматривая. А в гостиницу Айями не пойдет, ещё умом не тронулась.
Можно поступить иначе. Прийти попозже и походить по центральной улице с деловым и занятым видом. Если "её" офицер отбыл по делам, то к вечеру обязательно приедет в город. Все люди устают и возвращаются на ужин и ночевку. Интересно, где питаются захватчики? Наверное, в школьной столовой. А готовят даганские женщины. Амидарейкам не доверяют - те унесут всю еду домой или, чего доброго, отравят оккупантов. Местным доверяют мытье грязной посуды, стирку и уборку.
Айями прошлась краем площади - медленно-медленно, косясь на ратушу и здание школы. Сегодня на площади пустынно, поразъехались оккупанты кто куда. Поди, двинулись с рейдом по окрестным пригородам. Вот бы взять и случайно столкнуться с ним! А он пройдет мимо и не узнает в сегодняшней швабре вчерашнюю.
Помоталась Айями по центру городка и вернулась домой ни с чем. Чуда не приключилось. А вернувшись, провела весь вечер как на иголках. Может, пойти к школе и высматривать из-за угла, дожидаясь? Должен же он приехать. А как появится, подбежать, крича: "Подождите, подождите! Мы вчера не закончили разговор!" И он молча выслушает и согласится помочь с работой.
Нет, за окном темно. Вчера Айями была смелая, пьяная, в голове намешался кавардак, а сегодня страх и инстинкт самосохранения велели прижать пятую точку к стулу и остаться дома. Некуда спешить. Завтра Оламирь расскажет о даганском офицере за брикет гречневых хлопьев.
От непривычной пищи у Люнечки крутило животик, в желудке бурлило и урчало. Эммалиэ наложила теплый компресс, и Айями, улегшись с дочкой на кровати, принялась рассказывать сказки. Эммалиэ вставляла реплики от лица дракона, рыцаря и капризной принцессы, и Люнечка заливалась смехом, уткнувшись в мамин бок.
Остатки гороховой каши поставили в холодную воду. И назавтра хватит, если развести пожиже.
Лучина, догорев, погасла, и уголек с шипением потонул в плошке с водой. А в темноте опять встало перед глазами лицо вчерашнего даганна. Как же Айями повезло! Он мог запросто переломить её пополам. Шутя, сжал бы руками и выпустил из неё дух. Легко отделалась.
И чем дальше думалось, тем всё более нереальным казался разговор с офицером. Она не может посмотреть ему в глаза. И двух слов не свяжет. Проглотит язык от стыда и унижения. Или промямлит что-нибудь нечленораздельное и глупое.
Ну и пусть! Главное, чтобы помог с работой.

А утро вечера мудренее, это прописная истина. Вчерашние страхи испарились с первыми лучами солнца, уступив место решимости. Айями едва вытерпела, чтобы не сорваться рано утром к Оламирь. Отправилась ближе к обеду, оставив дочку под присмотром Эммалиэ. Сегодня совсем распогодилось, но солнце светило тускло, закрывшись легкой облачной дымкой.
"Погода улучшилась, изменится в лучшую сторону и моя жизнь, - размечталась Айями. - Сбегаю к гостинице, попрошу позвать господина офицера, и если потребуется, встану на колени. Меня возьмут, не смогут не взять, потому что господин офицер прикажет коротко: "Ihdil" (прим. - Принять). Солдат отрапортует: "Ig, dir sot!" (прим. - Так точно, мой генерал!) и впишет мое имя в штат".
- Ты бы еще на рассвете прибежала, - Оламирь прикрыла рот, зевая. - Принесла?
Айями протянула брикет. Думала, Оламирь обрадуется, а она скривилась.
- Фи, гадость. И кто ест это сено-солому? Я подразумевала сахар, шоколад или кофе, а не "вырви глаз".
- Шоколад? - растерялась Айями. Вкусное лакомство и в довоенные годы считалось дефицитным, а сейчас и подавно перешло в разряд чудес. - Он дал консервы и брикеты.
- Пожадничал, значит, - заключила Оламирь. - Неудивительно. Как отработала, так и получила. На будущее учти: старайся лучше, и кормежка будет шикарнее.
На какое будущее? - хотела возмутиться Айями, но Оламирь не дала и слова вставить.
- Ладно, и так сойдет. Сообщаю насчет твоего даганна. Уехал вчера утром под Алахэллу. У них там намечается какая-то заварушка, со дня на день.
Уехал! - схватилась за дверную ручку Айями. В голове зашумело, в висках застучало.
- Офицерам с передовой дали увольнительную на двое суток, вот они сюда и подались. Так что неизвестно, вернется ли он в город. Может, вообще, не приедет. Убьют под столицей.
Не вернется... Убьют... - звучали слова Оламирь эхом в ушах. Не за даганна разволновалась Айями, а за себя. В эти мгновения её надежда разбилась вдребезги как стекло. В мелкую крошку. В пыль.
- Если объявится, дам знать. Хотя на твоем месте я бы не рассчитывала. Подцепи другого. Приходи в клуб, ты ж теперь наученная. Зато в следующий раз будешь умнее.
Да, умнее, хладнокровнее, циничнее.
Айями плелась домой в каком-то полубреду. Хорошо, что не заплутала. Спасибо ногам, приведшим к родному подъезду.
Он уехал. И не замолвил за неё словечко. И неизвестно, вернется ли в городок. А даганской подачки хватит на неделю. И что потом? Снова одеться понаряднее, накрасить ресницы и губы и отправиться в клуб, где предложить себя другому офицеру?
К горлу подступила тошнота.
Что делать? А может, сдаться и поклониться в ноги Хикаяси?
Во всяком случае, сейчас нужно вернуться домой с улыбкой на лице и в хорошем настроении. Чтобы не встревожить Эммалиэ и не испугать Люнечку. А через неделю что-нибудь придумаем. Неделя - это много. Целая вечность.