Глава девятнадцатая

Глава девятнадцатая *

Я не планировал убивать человека.

Не то, чтобы я был против убийств, пыток и прочих, на взгляд большинства людей, «ужасных и бесчеловечных» действий. Я просто относился к таким вещам безразлично, нейтрально. Меня никогда не трогали новости о том, что где-то разбился самолет, на борту которого было около семидесяти детей, или, допустим, в какой-нибудь стране третьего мира целая деревня умерла от голода. Я был сторонником естественного отбора. Слабым людям нет места среди здоровых и сильных. Что касается случайностей, а именно всевозможных катастроф, в которых погибает не одна сотня людей, то и это являлось нужным, на мой взгляд, актом чистки нашей планеты.

Да, я безразлично относился к убийствам. Но то, что произошло, на некоторое время выбило меня из колеи.

Говорят, что некоторые серийные убийцы сразу же после совершения ими первого в своей жизни акта лишения жизни другого человека, ощущают триумф, неописуемое удовольствие, и даже эрекцию.

Что испытал я, когда узнал, что мой противник мертв?

Я ощутил неописуемый страх того, что меня поймают, и мне придется сидеть за решеткой, пожалуй, значимую часть моей оставшейся жизни. А так, как я не планировал убивать, сей факт казался мне еще и чертовски подлым. Тем не менее, в скором времени страх перед наказанием сменился удовольствием: все-таки как же хорошо, что по странным стечениям обстоятельств, случилось именно так, — противник отправился в мир иной.

Я действительно не хотел убивать. Но однажды убив, стал сильнее.

И так, с чего же начинается моя история?

Нет-нет, меня не избивал и не насиловал папаша-алкоголик, и, представьте себе, я не испытывал желание выпустить кишки дворовым кошкам или плешивым псам, да я даже не мастурбировал на кровавые сцены из кинофильмов про маньяков. Просто однажды в моей жизни что-то пошло не так. И не тогда, когда я понял, что люди, окружающие меня, самое настоящее дерьмо, от которого неплохо было бы избавить мир, а тогда, когда я совершенно этого не ждал. Как это бывает… странно, однако: вроде бы ко всему привык, ничто тебя не «торкает», разумеется, кроме парочки граммов крэка и любимого Святого Патрика[1], и вот, одним прекрасным днем что-то внезапно обрушивается тебе на голову. Поверьте, лучше бы это был кирпич или килограммовая, острая как иголка, сосулька. Но нет, друзья мои. Это оказалась любовь.

Пресловутая, банальная, типичная, обычная причина, однако, удивительная для меня, человека, который, собственно, относился ко всему безразлично. Люди же дерьмо, помните?

И все же, как есть, я влюбился.

Не имеет значение, как и где это произошло. Важен сам факт случившегося.

Я помню, как мое тело накрыла некая эйфория, разум пришел в полную негодность, отчего я готов был вытворять невесть что, как то: выполнять все ее прихоти, ползать на коленях, даже петь серенады под гребаным окном, лишь бы она ответила взаимностью. Но моя милая первооткрывательница была холодна ко мне. Все получилось как в самом малобюджетном, чертовски отвратительно снятом фильме, главная героиня которого, оказалась влюбленной в другого — антагониста вашего покорного слуги.

И все бы ничего, если бы противником не оказался друг главного героя.

Я же говорил, что все банально. Но как есть.

И дабы не упасть в грязь лицом, я решил терпеть. Проявив достаточную настойчивость по отношению к завоеванию сердца любимой женщины, — что, увы, оказалось бесполезным, — я отступил. Что бы кто ни говорил, но насильно заставлять другого человека быть рядом — бесполезное занятие. Да, я мог заставить, мог принудить силой, ведь она была так хрупка, что казалось, ее легко сломать под напором сильнейшего ветра, как стебелек василька. Однако такая победа не доставляет никакого удовольствия и… счастья. Посему я предпочел остаться отвергнутым.

Каким бы я злодеем не казался, но да, я предпочел остаться в стороне, и при этом знать, что хотя бы она, моя любовь, будет счастлива. Только вот, нам обоим суждено было испытать разочарование и душевную боль: мы оба оказались никому не нужны. Только у меня хватило разума продолжать жить дальше, у нее — нет.

Я не мог смириться с тем, что Ярослава совершила глупый поступок, от которого едва не погибла. С одной стороны меня крайне злило то, что она решила убить себя, с другой — она решила убить себя не ради меня, а ради Ильина, моего некогда лучшего друга.

Впрочем, он был всего лишь единственным человеком, с которым мне, по крайней мере, было хотя бы не скучно, и которого, что странно, я не ненавидел. Причины у всего этого нет. Просто большинство людей ты либо ненавидишь, либо относишься к ним безразлично, и лишь пару человек оказываются достойным твоего внимания. Однажды так и случилось с ним, когда он появился в поле моего зрения, что… стоило ему жизни.

И все же мне стало невыносимо больно от того, как на Ярославе отразилась совершенная ею тотальная ошибка. Возможно, глупо винить было Ильина, ведь не он засыпал ей в рот таблетки, но в тот момент я не мог мыслить ясно. Я просто решил отомстить. Сделать так, чтобы он почувствовал то, что почувствовала Ярослава, когда у нее отказали почки, когда она погрузилась в кому.

Мой план был прост. Узнав, что Дима и его наивная сестренка окажутся одни дома, я должен был пролезть к ним в питомник, а затем перерезать глотки ненавистным мне тварям — отомстить всей семье Ильиных. Далее, почувствовав неладное, — а я был уверен в этом на сто процентов, — Ильин вышел бы из дома, и я смог бы нанести ему пару ножевых, в те места, нарушение органов которых, обязательно вызвало бы у него необратимое расстройство здоровья. Ведь Ярослава по его вине стала инвалидом.

Я готовился к этому моменту много дней. Даже стал актером высшего уровня: знаете ли, сложно это претворяться таким, как обычно, когда в голове у тебя происходят необратимые процессы, каждую минуту проигрывается план отмщения. Особенно сложно быть с человеком, когда ты люто ненавидишь его.

Я все спланировал до малейших деталей: время, место, орудие, камуфляж, внутренняя уверенность. Меня никто не должен был заметить, никто не должен был узнать, что это я искалечил Ильина, вместе с этим перерезав глотки чертовым псам. С самого детства терпеть не мог собак, особенно после того, как одна тварь прокусила мне лодыжку, когда мне было семь лет.

И вот, я начал претворять свой план в жизнь.

Когда псины были уничтожены, я притаился у двери питомника и стал ждать. С нетерпением ждать появления главного персонажа моей истории. Я помню, как у меня колотилось сердце, будто оно вот-вот должно было выпрыгнуть из груди, оставив меня намертво лежать в грязи. Но колотилось оно не от страха, а от предвкушения мести. Я ждал, ждал, когда смогу нанести удар, искалечив жизнь того, кто погубил жизнь Ярославы.

Наконец, я услышал то, чего ждал: быстро приближающиеся шаги Ильина. И вот, через несколько мгновений, я мог дотянуться до его плеча, повернуть его к себе и плюнуть в лицо, а затем сделать то, о чем мечтал с тех самых пор, как увидел взгляд Ярославы, полный восхищения и нежности, обращенный не на меня.

Тогда я начал действовать.

Нанести удары было проще, чем я ожидал: жертва не ожидала нападения, почти не сопротивлялась. Но все же Ильин решил побороться за свою жизнь, попытавшись повернуться ко мне лицом, а затем… кто его знает, что он хотел сделать. Известно лишь то, что перед концом он так и не узнал, кто был творцом его судьбы, по воле кого, в конце концов, он умер.

После того, что сделал, я ушел так же, как и пришел, оставив на земле слабеющее тело бывшего друга. Конечно, я думал о том, что вскоре буду смотреть в его глаза и видеть в них бессилие, обреченность, страдание. Но я не ожидал, что буквально через неделю буду смотреть в лицо мертвеца на «Воскресенском» кладбище.

Я не хотел идти на похороны. Я боялся. Несмотря на то, что я всегда был отличным актером, я боялся, что в этот раз что-то выдаст меня, что-то, что я не сумел хорошо спрятать. Но и не пойти на похороны лучшего друга означало бы повести себя странно, вызвать подозрение. И я пошел, натянув притворную маску скорби.

Когда я увидел убитую горем семью поверженного врага, вместо стыда я ощутил ликование. Их слезы и громкие всхлипы будоражили во мне странные чувства, вызывающие удовлетворение. Тогда-то я понял, что так было суждено. Я убил и мне нечего бояться. Так должно было случиться. В конце концов, выживает сильнейший и хитрейший.

Затем жизнь пошла своим чередом.

Я каждый день навещал Ярославу, дарил ей ее любимые тюльпаны, рассказывал ей истории о своей повседневной жизни. И меня, как раньше, даже не смущало ее печальное выражение лица и отсутствующие глаза. Да, я знал, что она меня не слушает и ей хотелось бы, чтобы на моем месте был тот, другой, а не я, но мне было все равно. Я молча радовался своей победе, даже не думая о том, что кто-то «копает» под меня.

Вернее, сестра Ильина вовсе не знала, что копает под меня. Наивная дура решила собственными усилиями найти убийцу. Когда я услышал об этом, то чуть не рассмеялся ей прямо в лицо. Милиция не добралась до меня, куда уж там маленькой любительнице поиграть в детектива? Да и о Ярославе никто не знал. По крайней мере, до тех пор, пока ее идиотка-подружка не проболталась Майе. А ведь я предупреждал ее. Мы ведь оба хотели сберечь Ярославу от внешнего мира и угроз, таящихся в нем. Милая Ярослава и так настрадалась.

Но нет, Колосова вздумала проболтаться. Чертовы болтливые существа.

Я не планировал убивать. Еще раз. Но когда чувствуешь, что опасность того, что кто-то оказался слишком близок к раскрытию тайны, начинаешь нарушать свои собственные принципы. Тебе просто становится плевать на то, что ты говорил себе ранее. Мне просто необходимо было разрешить появившуюся невесть откуда очередную проблему и не важно, каким способом.