Перед огромным зеркалом в душевой Лариса наносила последний штрих: подводила губы. Волосы её украшала одна гроздь стекляшек. Знакомство с Элен излечила девушку от привычки уподоблять голову новогодней ёлке с игрушками.

— Может, ты волосы отпустишь? — съехидничала наблюдающая за ней Лиз.

— Ты думаешь, мне будет хорошо? — в тон ей ответила Лора, не наученная уступать.

— А ты у той городской фифы спроси. Вон у неё какие кудри. Как золото. Только «золото» это — крашеное.

— Мои тоже крашенные, — «успокоила» собеседницу Лора.

Лиз посмотрела на неё так, будто хотела прожечь взглядом, но, поскольку её собеседница на взгляды давно не реагировала, заговорила примирительно:

— Ладно, Лора, не бери в голову.

— А я и не беру, — ответила Лариса всё тем же безмятежно — успокаивающим тоном, способным вывести из себя почти всякого, но Лиз не поддалась:

— И длинные волосы тебе будут хороши, и золотые — хороши. Не в этом дело.

— А в чём дело?

— В том, что зря ты с журналисткой и фараоном связалась.

— Не я с ними, а они со мной.

— Нет, Лора, погоди, не уходи. Я не из зависти. Я про них ничего плохого не знаю, но не компания вы. Ни ты для них, ни они для тебя, ни они друг для друга. Сейчас в кино пойдёте? А потом в кафе? Ты конечно кофе пить не будешь. Но я ведь знаю твой аппетит. Кино, мороженное, сладости не даются даром. У тебя денег нет. У парнишки того их тоже немного. Кто платит? Репортёрша. Она конечно не бедствует. Заработок невелик, но родители — далеко не нищие, деньжонок всегда подкинут.

— Уговорила. Завтра иду в кино с тобой, — опять съехидничала Лора. — Кстати, как насчёт контрамарок? Их Элен получает бесплатно, а за стакан сока даже в кафе я, пока что, могу заплатить и сама.

— Бесплатные контрамарки, пьём только сок, — не отставала Лиз. — Просто тебе правда не по вкусу. Только сама подумай: зачем репортёрше на вас двоих время и деньги тратить? Развлекать, просвещать?

— Придётся тебе поверить, что у человека страсть к просвещению тёмных масс.

— К «светлячкам» у неё страсть. Она тебя о «светлячках» не спрашивала?

Конечно, среди многих, переговоренных троицей тем, была и тема о силиконовых алмазах, но Лора не принадлежала к тем людям, которые при малейшем нажиме отступают от своих друзей, или от тех, кого за друзей считают.

— Нет, откуда у меня «светлячки»? Я их вижу только в распиленном виде и только под микроскопом. «Светлячки» на распиловке надо искать, — добавила она, намекая на то, что собеседница её работала не пайщицей, а распиловщицей.

— «Алмазики» где угодно могут оказаться.

— Понятно, — Лора демонстративно накинула на плечо ремешок сумочки и пошла к двери, постукивая каблучками. — В следующий раз придумай что-нибудь поинтереснее, «подружка».

— Не ходи сегодня!

В ответ Лора зацокала, добавила: «Ещё чего?!».

Главное место в программе на этот вечер отводилось посещению какоё-то элитарной выставки. Не понимая ни новых, ни старых стилей в искусстве, Лора наслаждалась не картинами, а собственной значимостью: «Вот в какие места ходим! Вот каких людей слушаем!». Где-то, на самом донышке разума, подальше от любопытных, она упорно хранила мысль, что, и умница Элен разбирается во всём этом не многим лучше её. Серж же вообще в счёт не шёл, так как любое зрелище ему заменяло созерцание синих глаз и золотых кос его спутницы. Элен говорила, а Лора привычно поддакивала ей, не видя ни малейшей причины спорить или не соглашаться. И в кафе после выставки они зашли не ради еды, а ради обсуждения.

Элен здесь знали, кажется, все посетители. Если не все, то половина, — безусловно. Лору забавляло то, что среди этих творческих людей, влюблённых в эстетику и создавших свой, закрытый для посторонних мир, нашлось место и ей, фабричной моднице, не умеющей витиевато говорить, но умеющей, а это великое искусство, слушать и поддакивать. Вот и сейчас, сдерживая из привычной вежливости, смешок, она слушает завуалированные самовосхваления какого-то то ли художника, то ли ещё кого-то, понимая в услышанном разве что отдельные слова. Однако каждый раз, когда этот бородатый, вальяжный мужчина замолкал, ожидая её одобрения, она с серьёзной сосредоточенностью произносит фразу типа: «… Если это рассматривать под таким углом, то нельзя не признать несомненную логичность и последовательность вашего вывода», или: «С точки зрения устоявшегося мнения, вывод ваш скорее спорен, однако, в свете новой концепции, спорность эта скорее свидетельствует о неординарном подходе к предмету, нежели о допущенном преувеличении». Плести такие фразы было совсем не трудно. Из-за их длинны, собеседник к концу редко помнил начало.

Забавляло же её то, что человек от искусства старательно проталкивал под дымовой завесой слов: мужчине нравилась она. Она, хрупкая, как подросток, черноволосая и светлоглазая девушка в свободном, не прикрывающем коленок платье. Нравилась её короткая причёска, открытый взгляд. Два раза он пытался положить её руку на колено, надеясь, что, завороженная его красноречием девушка, не заметит этого, но оба раза промахнулся. Вниманием и реакцией Лора намного превосходила своего незадачливого соблазнителя. Когда же сорвалась и третья попытка, девушке именно в этот момент понадобилось поправить юбку и переменить позу, Элен, со злорадством следившая за бесплатным спектаклем, не удержалась и рассмеялась, после чего заявила во всеуслышанье: «Лора, ты просто прелесть. Но пора, — она поднялась, — Кофе выпит, а завтра у всех дела. Мы люди работающие и засиживаться заполночь нам не с руки».

Время действительно было позднее. Кафе заполняла та самая публика, что «около искусства». Свободных мест не было. Элен, Серж и Лора, лавируя между столиками, выбрались на улицу. Теперь Сержу предстояло поймать для Элен такси и проводить Лору до дверей общежития.